"Девчонку-то я охмурил, - думал он, - выложил все приметы, как в
учебнике. Анюта не распознала - практикантке куда же? Мужчина меня тревожит.
Ладно, выдам еще порцию..."
Юля обернулась к профессору, даже рот раскрыла, чтобы сказать: "Готово,
все ясно!" Но Леонид Данилович остановил ее жестом, и на свой лоб показал:
"Сюда обратите внимание".
Мнимый больной продолжал плести свое - о короле любви.
- Прекрати, Валентин, - сказал профессор четко.
Тот сбился, кинул на него быстрый взгляд, вспомнил, что он не должен
слышать замечаний, и понес свое. Профессор прервал его на полуслове:
- Валентин, довольно! Мы уже разобрались: твой случай не медицинский, а
судебно-медицинский. Ты вменяем, за все свои художества ответишь по закону.
Какие у него художества, Анна Львовна?
- Несколько раз задержан за спекуляцию, - подсказала докторша.
Когда короля любви увели в палату, профессор обратился к Юле:
- Ну-с, молодое дарование, каков ваш диагноз?
- Симулянт.
- Почему вы так решили?
- Я не решала, я слышала: "Девчонку-то я охмурил, выложил все приметы,
как в учебнике. Мужчина меня тревожит. Ладно, выдам еще порцию".
- Ну-ну, допустим. Но я такого не слышал. Почему же я решил, что он
симулянт. Как работала моя интуиция?
- Мне не так легко передать мои впечатления, - сказала Юля. - Все это
так мелькает. Вы смотрели на него пристально, в голове держали его лицо.
Внимание перемещалось, выделяло то уши, то подбородок, то цвет кожи, то
голос. Всплывали отдельные слова: "мутичность", "резонерство",
"открытость"... Лицо поворачивалось, как будто прикладывалось к каким-то
теням. Потом всплыло совсем другое лицо, но с такой же тонкой шеей,
мальчишеской. Кто-то громко сказал "адекватность". И еще одно лицо
появилось, удлиненное, с густыми седыми усами, как бы обрубленными. После
этого вы крикнули: "Прекрати, Валентин!" И когда он осекся, подумали:
"Эмоции адекватные, так и следовало ожидать!"
Профессор слушал, ловя каждое слово, всплескивая руками, даже встал от
волнения.
- Дарование, я потрясен. Вы феномен, подлинный феномен? Это
поразительно интересно, то, что вы рассказывали. Да, именно так шли мои
мысли, хотя отчета я не отдавал себе. Кто же может напряженно думать и
одновременно регистрировать думы? Да, я напряженно всматривался в него,
думал, на кого он похож. Кто же это такой, с тонкой шеей? А-а, вспомнил:
когда я был еще студиозусом, нам демонстрировали новобранца, уклоняющегося
от службы, - он тоже симулировал шизофрению. Мой учитель демонстрировал -
это он седоусый. И он говорил: "Симуляция шизофрении редка - ее трудно
симулировать. И в таких случаях обращайте внимание на адекватность эмоций,
на соответствие чувств, иначе говоря. Шизофреник погружен в свои мысли, его
трудно испугать, огорчить, смутить. Настоящий больной не испугался бы
ответственности, у него сверхидея - он король любви, он всюду приносит
счастье". Значит, вы говорите, что я всматривался в больного. И прикладывал
к каким-то теням, так и этак поворачивая. Удивительно интересно! Что же это
за тени? Вероятно, эталоны памяти. Значит, такова система узнавания -
прикладывание к эталонам памяти. Опыт - обилие эталонов. Интуиция -
мгновенное использование множества эталонов. Потрясающе любопытно! Но это
надо проверить, проверить много раз, на различных мозгах. Надеюсь, вы не
оставите меня, дарование? Мы должны провести много-много опытов. Это только
самое начало нашей работы... Он снова и снова выспрашивал Юлю, восхищался,
просил все припомнить и записать, твердил, что все это очень важно, очень
спорно и остро необходимо. Взял слово приезжать каждое воскресенье, с
энтузиазмом выслушал идею изучения гениев, дополнил список, обещал поискать
талантливых людей среди своих знакомых, уговорить их отдать свои головы для
прослушивания, проводил Юлю до ворот, даже руку ей поцеловал на прощание...
И в последнюю минуту сорвался.
Вел-то он себя превосходно, держался корректно, ни одного слова не
позволил себе непочтительного. А простившись, подумал: "Зря отпускаю я ее.
Не девушка - золотое дно для ученого, источник десятка диссертаций. Умный
человек держал бы ее при себе, в своем отделении, в больнице. В сущности, на
чем прославился Кандинский? Больные у него были с медицинским образованием,
вылечились, написали для него подробнейшие воспоминания о своих бредовых
идеях. Он - Кандинский, я - Сосновский. И для меня, и для науки полезнее
было бы поместить эту девушку в палату. И в сущности, не без оснований.
Конечно, она за пределами нормальности. Поискать - наверняка найдутся
отклонения. Пока выяснится, пока уточнится - вот и материал наберем.
Решительный человек на моем месте... Позвать санитаров, что ли? Да нет,
Леонид Данилович, это уже подлость, это за гранью приличного поведения. Уж
лучше поухаживай. В молодости ты умел..."
- Ничего не выйдет, - сказала Юля. - Это уже за гранью.
Как покраснел профессор! Юля никогда не видала, чтобы пожилые люди
могли так по-детски краснеть. Щеки запылали, уши зарделись. В два прыжка он
догнал Юлю, схватил ее за руки:
- Вы не должны сердиться, Юля. Это совсем не так. Ну мало ли что в
голову взбредет! Это неправильные мысли, я их отбросил, вы же слышали, что
отбросил. Вы не имеете права сердиться, опасный вы человек, вы обязаны меня
простить. Ну хотите, я на колени стану прямо в пыль как есть, в халате...
Обратный путь. Та же дорога наискосок через картофельное поле. Только
теперь на ней не ручей голов, а усталые одиночки. Усталые, подавленные,
сгорбленные. Грустно после свидания с ненормальными родственниками.
- Что он подумал? За что просил прощения? - допытывался Кеша.
Лишь отойдя на километр, Юля рассказала ему о невольных мыслях
профессора, Кеша был возмущен, хотел тут же бежать назад, объясняться,
требовать... А что требовать? Юля с трудом удержала Кешу. Извинения
получены... А что еще? На дуэль вызывать, что ли? На скальпелях и
стетоскопах?
- И если он хочет ухаживать, почему вы должны препятствовать? Какие у
вас права? - сказала она с вызовом.
Кеша не мог спорить.
Потом они долго ждали на платформе. Юля сказала:
- И все же я правильно сказала вам, что мысли читать ни к чему. Симе
вашей я не помогла и врачам тоже не помогла, в сущности. Без меня
следователь разоблачил этого Дроздова, без меня медики ставили диагноз. Что
я сделала самостоятельно? Леонида Даниловича вогнала в краску? Зачем? Он
дельный специалист, опытный, отзывчивый, с живым умом, чуткий к новизне.
Пакость ему пришла в голову. Так нечаянно же! Разве можно удержать мысли?
Помните случай из истории Хаджи Насреддина: "Вы станете бессмертными, если
не будете думать о белой обезьяне". Попробуйте удержаться. Сама влезет в
голову.
Трубила электричка, проносясь мимо осенних, уже тронутых желтизной,
поредевших рощ. Женщины на соседних скамейках привычно толковали о курсах
аминазина и инсулиновом шоке, синдромах, симптомах, терапии растормаживающей
и терапии успокаивающей.
- Надо научиться удерживаться, - упрямо твердил Кеша. - Общественная
жизнь требует вежливости. Только дикарь-одиночка решал все споры зубами и
кулаками. Жители многолюдных поселений научились держать руки на привязи,
без этого жить рядом нельзя. Душу отводили только руганью. Люди же
культурные научились держать язык на привязи, вообще не ругаться - без этого
дела обсуждать нельзя. Видите, как идет история: чем теснее общение, тем
больше требуется сдержанности. Человек будущего должен и мысли свои
воспитать, никого не оскорблять даже мысленно. За это ему достанется
преимущество коллективного думанья, обмена воспоминаниями, впечатлениями,
переживаниями, интуитивным опытом. Мусор люди выбросят из головы, мозг будут
содержать в опрятности. Без этого нельзя приглашать чужого в свои мысли.
- Но это невозможно, это утомительно, наконец, - возражала Юля. -
Смотрите, яркий пример: Леонид Данилович, культурный человек, и то сорвался.
Вообще нельзя из своей головы устраивать проходной двор. Я хочу иметь
собственный уголок, личный.
- Пожалуйста, у вас на даче своя комната, но гостей же вы приглашаете в
нее. Чем вы дорожите - возможностью ругаться мысленно, воображать
неприличное? Наведите опрятность, сделайте уборку мозга.
- Я думаю, никто не может согласиться. Нет таких опрятных мозгов.
- У людей коммунистического общества должны быть. Надо готовиться к
тому. Надо привыкать.
- А вы разрешите осмотреть свою голову?
- Разрешу.
- Сейчас? Прямо сейчас? - Юля потянула руку к защелке викентора.
И вдруг Кеша испугался.
- Нет, сейчас не надо. Пожалуйста, Юля, сейчас не надо. Я не готов.
Действительно надо провести уборку. Дайте срок, я сам скажу когда...
После этой поездки Кеша исчез надолго. Прошла неделя, вторая началась и
кончилась, а он не являлся. В первые дни Юля отрывала листок календаря,
победно посмеиваясь: "Вот нелегко, оказывается, убрать свою голову дочиста.
Обещать-то обещал, но протри каждую извилину попробуй". Посмеивалась, но все
же благожелательно. Думала: "Приятный малый этот Кеша. Упрямый чудак, но
приятный. У каждого свои затеи, у него - внушающие уважение. Пожалуй,
человеку, умеющему жить с открытой головой, можно и викентор вручить.
Можно... но вот и у Кеши не получается. Что-то скрывает он все же, чего-то
стесняется..."
Потом Юля перестала посмеиваться, ждала с нетерпением, даже
беспокоилась. Себя-то она уговаривала, что беспокоится. Почему исчез
надолго? Только ли из-за стыда? Может быть, случилось что, лежит больной,
нуждается в помощи, а она не навещает его из-за глупого самолюбия... Смешно!
Не надо мучить человека, она сама обязана прекратить это глупое испытание:
взять Кешин адрес на службе или в Мосгорсправке, пойти или позвонить...
И тут Кеша сам позвонил в общежитие.
- Кажется, я готов к зачету, - сказал он. - Назначайте время.
Юля чуть не брякнула: "Хоть сейчас!" Вовремя удержалась.
- В воскресенье я буду на даче, - сказала она. - Буду ждать с утра.
Всю субботу она прибирала, мыла полы, выстирала скатерти, цветы
расставила на столах. И в лаборатории убрала, выписки разложила по порядку.
Мысленно сказала себе: "Если выдержит экзамен, покажу ему... кое-что".
С утра села у окна с книжкой. Просидела полчаса, потом заметила, что
держит вверх ногами. День был прозрачный, ясности незамутненной.
Пронзительно-желтые листья падали с тихим лепетом, паутинка поблескивала на
солнце. Из углового окна Юля видела дорожку, ведущую к вокзалу, где прохожие
появлялись стайками. После каждого поезда - стайка, хоть часы проверяй. Эти
с поезда 9.27, эти - с 9.44, эти - с 9.59...
"Юля, что с тобой? Кажется, ты ждешь с нетерпением мальчишку? А ну-ка,
марш от окна!"
И тут Кеша показался на опушке. Вышагивал в ослепительно белой рубашке,
в галстуке и пиджаке. И нес букет настоящих роз, белых и пурпурных. Видно,
из города тащил, на станции таких не продавали. Подходя к калитке,
застеснялся, спрятал было цветы за спину, но, поколебавшись, выставил перед
собой: дескать, мыслю открыто, живу открыто, иду к девушке с цветами, и
пусть все видят.
Юля кинулась было к дверям, спохватилась на полпути. А как же аппарат?
Включать или нет? Стоит ли читать сокровенные мысли, не откроется ли что-то
неблаговидное, как у Мусиного Бориса? Зачем ей еще одно горькое
разочарование?
Но разве она сомневается в Кеше? Идет к ней человек с открытым сердцем,
"открытой" головой, предлагает мыслить совместно.
Юля включила аппарат.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.01.2007 12:34
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг