обширный парк с ухоженными цветниками, дорожками, красными от толченого
кирпича, с удобными скамейками под купами лип. И на скамейках, развязав свои
корзины, посетители угощали очень обыкновенных людей в лиловато-серых с
желтыми отворотами байковых пижамах, таких же как в рядовых больницах -
терапевтических, хирургических, инфекционных.
Неужели эти в серо-лиловых пижамах и есть сумасшедшие?
И лечебный корпус выглядел обыденно: коридоры, крашенные светлой
масляной краской, двери, двери; на дверях эмалированные прямоугольнички:
"Водные процедуры", "Перевязочная", "Приемная". В кабинете, куда они пришли
с Кешей, - стол, покрытый стеклом, затрепанные папки с историями болезней,
прибор для измерения давления, за белой ширмой лежак, прикрытый желтой
клеенкой. Обычный кабинет обычной поликлиники. И докторша обычная - полная
женщина с властным голосом, деловитая, торопливая. Завязывая тесемки халата,
она возмущалась, обсуждая с сестрой план воскресных дежурств, потом, понизив
голос, зашепталась о каких-то событиях в промтоварном ларьке и убежала
поспешно, кинув Юле:
- Вы тут посидите, милая, вам спешить некуда.
С Юлей она с самого начала взяла тон пренебрежительный. Даже намекнула,
что Леонид Данилович, профессор, - человек широких интересов, может
увлекаться даже фокусниками, но это не означает, что фокусники и он,
специалист, ровня. Юля даже хотела было обидеться, но рассудила, что
предъявлять претензии еще смешнее.
Итак, она осталась одна, поскольку Кеша в это время разыскивал
профессора в дальних корпусах. Использовала паузу, чтобы включить викентор
без свидетелей, злорадно подумав: "Ладно, посмотрим, что нам скажут, когда
фокусы будут продемонстрированы".
И тут же кто-то произнес невыразительным мыслешепотом: "Новенькая. Еще
одна на нашу голову!"
Тщедушный человек в пиджаке заглядывал в дверь. В пиджаке. Не в пижаме.
Значит, не сумасшедший. Отлегло!
- Анна Львовна вышла? - спросил человек в пиджаке. - А вы кто, новый
доктор? Нет? А-а, знаю, вы девушка, читающая мысли. О вас тут все говорят. А
вы не курите? Папиросочку позвольте...
Он закурил и сел за стол с видом завсегдатая, продолжая разговор в тоне
несколько покровительственном:
- Телепатическая связь - величайшее открытие современности,
эндопсихология - это суперпсихология, психология атомного века, словесная
связь слишком медлительна для века ракет. Я сам читаю мысли, я тоже
эндопсихолог. Мы с вами коллеги, девушка. Вот сейчас, например, вы подумали,
что я больной, - подумали же? (Юля и впрямь подумала: "А этот в пиджаке не
сумасшедший ли?") Нас, эн-допсихологов, многие считают больными, впрочем, мы
поистине выходим за грани пошлой нормы. Супернорма - редкий дар природы.
Анна Львовна не обладает супернормативным талантом, я помогаю ей в особо
трудных казусах. Взаимопомощь - это веление времени, ее-лениция
эпохальности.
"Ой, кажется, сумасшедший! - подумала Юля, и холодок побежал у нее по
спине. - Что делать? Удрать? Еще рассердится".
- Анна Львовна сейчас придет, - сказала она, подбадривая себя и пугая
своего собеседника.
- Да, Анна Львовна придет и вас оформит обычным порядком. Она спросит,
какой сегодня день недели, - это называется "ориентирована во времени и в
пространстве". Спросит, что общего между орлом и курицей и как вы понимаете
пословицу "Не в свои сани не садись". И вас отведут в предназначенные сани.
Но не огорчайтесь, девушка-эндопсихолог, вы попадете в избранное общество.
Нигде, уверяю вас, нигде я не встречал столько талантов, до пяти гениев в
пятиместной палате. ("Не этих ли гениев вмел в виду Кеша?" - подумала Юля не
без иронии.) Авторы всеобъемлющих теорий, гениальных поэм, мировых
уравнений. Их мысли важны для вселенского благополучия, их озарения
величественны. Мы, эндопсихологи, присланы сюда, чтобы охранять их. Ведь
только мы с нашей сверхчеловеческой чувствительностью своевременно можем
разоблачить вражеские поползновения, лазутчиков, втирающихся в пятиместные
палаты, чтобы украсть назревающие теории. Никто не заменит меня, девушка,
никто не заменит вас, девушка. Гордитесь: ваша миссия священна, сокровенна,
драгоценна. Драгоценность сияет во Вселенной всегда...
"Хоть бы пришел кто-нибудь", - думала Юля, поеживаясь.
Наконец в коридоре послышался резкий голос докторши, возвращающейся из
ларька.
- Ты что, Улитин? - спросила она Юлиного собеседника. - Опять папироски
стреляешь? Иди в парк, там тебя жена дожидается, целый короб привезла. Я
разрешила ей взять тебя на день Иди же, зачем время теряешь?
- Время само по себе не имеет содержания, - сказал Улитин важно. -
Человек наполняет время. Человеконаполненность времени...
- Больной? - шепотом спросила Юля, когда Улитин ушел наконец.
- Типичная шизофрения. Раздвоение мышления, резонерство, тяга к
словообразованию. Впрочем, вам же не нужно объяснять: вы читаете мысли будто
бы...
- Мысли были такие же, как слова, - сказала Юля. - Но с эхом. Скажет и
повторяет секунды через две.
- Да-да, милая, это характерно. А иногда эхо бывает через час, через
день. Вижу, что вы подготовились, почитали учебники. - Голос ее был наполнен
сарказмом. - Да, так что я должна была сделать? - спросила она, листая
календарь. - Какое сегодня число, милая? Восемнадцатое? А день недели?
Да-да, воскресенье, я и забыла. Ну давайте знакомиться. Как вас зовут? А
фамилия? Школу вы окончили уже? Неужели вы так молодо выглядите, я считала
вас школьницей. Какого же вы года рождения? И хорошо учились? Да, я тоже
любила литературу. Помню, в десятом классе писала сочинение: "Пословицы в
произведениях русских классиков". У Островского особенно много материала.
Даже в заголовки вынесены пословицы: "Бедность - не порок", "Не в свои сани
не садись", "На всякого мудреца довольно простоты". Кстати, как это вы
понимаете: "На всякого мудреца..."
Даже и без викентора Юля поняла, что недоверчивая докторша опрашивает
ее как психически больную.
- Доктор, - сказала она, - я могу объяснить эту пословицу и много
других, я понимаю, что курица и орел - птицы, я ориентирована во времени и
пространстве; помню, что сегодня восемнадцатое сентября и я нахожусь в
больнице имени Кандинского по приглашению профессора по имени Леонид
Данилович, который хотел, чтобы я его прослушивала - я его, а не он меня.
Если же профессор передумал, разрешите мне уйти...
- Милая, порядок есть порядок, - возразила докторша, ничуть не
смутившись.
- Тогда извините... - Юля встала.
К счастью, Кеша подоспел в это время:
- Леонид Данилович задерживается, он говорит по междугородной. Просил
начинать без него с больным Голосовым.
- Ну, если Леонид Данилович распорядился так... - Докторша у больше
ничего не прибавила, тоном выразила, что сама она не одобряет всей этой
затеи, но такой профессор, как Леонид Данилович, может позволить себе любое
развлечение, даже забавные фокусы молоденькой обманщицы.
Через несколько минут сестра привела больного. Вот этот явно был
больной, с первого взгляда постороннему понятно: крупный мужчина лет
тридцати с бледным, нездорово-полным лицом, обросшим жесткой черной щетиной,
плаксиво распущенными губами и выражением обиженного ребенка.
- Дластвуй, тетя доктол, - сказал он тоненьким голоском. - А эта тетя
тозе доктол? Меня зовут Саса, а тебя? У тебя есть конфетки, тетя Юля? Нет,
ты кусай сама, я бумазки собилаю с калтинками. У меня мамка в сельпо, каздый
лаз новые калтинки шшносит.
Юля передернула плечами. Невыносимо жалким и противным выглядел этот
плечистый и сюсюкающий мужчина.
- Как это получается? Он память потерял, все забыл? - спросила она
докторшу.
- Зачем вы спрашиваете? Вы же все мысли прочли, - в который раз
попрекнула та. - Нет, он не все забыл. Смотрите.
И, продолжая разговаривать, она как бы машинально пододвинула больному
пачку папирос, жестом показывая - угощайся.
Тот уверенным движением, не глядя, взял одну папиросу, размял пальцами
кончик, уверенно чиркнул спичкой, затянулся.
- Разве ты куришь, Саша?
Отбросил папиросу испуганным жестом, тут же закашлялся.
- Сто вы, тетя Аня, я маленький! Мне папка таких слепков надает,
та-та...
- Симулянт? - спросила Юля.
- Подсознательный, милая. Он шофер, напился в день свадьбы и задавил
мать своей невесты. Когда проспался, узнал всю глубину своего падения:
вместо свадьбы - суд и долгий срок. И мозг отключился. Это подобие болевого
шока - шок психологический. Там человек не чувствует слишком сильной боли,
здесь - слишком сильного горя. Сознание убежало в детство, создало
охранительную иллюзию: он не взрослый, не шофер, нет ни свадьбы, ни машины.
Есть безгрешный мальчуган Саша, которому мамка приносит из сельпо конфетные
бумажки. Но, между прочим, милая, это я вам объяснила сама: обыкновенный
медик, никаких мыслей не читающий. А вы что прочли со своим особенным даром?
- В голове у него не было ничего такого, - сказала Юля честно. - Те же
детские слова про конфетки и картинки. И поверху припев: "Я маленький, мне
четыре годика, у меня мамка в сельпо Я маленький..."
- Анна Львовна, а вы подведите больного к психологическому барьеру.
Юля оглянулась. В комнате появился новый человек - врач в белом халате,
большелобый, с залысинами, в пенсне на прищуренных глазах.
Докторша сразу заулыбалась, голос у нее изменился, стал певуче-сладким.
Видимо, она с чрезвычайным почтением относилась к своему шефу:
- Ах, Леонид Данилович, вы уже здесь? Вы всегда так неслышно, незаметно
входите, Леонид Данилович. Пожалуйста, вот кресло, садитесь, берите бразды
правления в свои руки, Леонид Данилович.
Имя-отчество профессора она произносила с особенной тщательностью, как
самые приятные слова на свете.
- Спасибо, Анна Львовна, я тут посижу. Все превосходно, вы, как всегда,
все делаете превосходно. Теперь, прошу, подведите больного к барьеру
вплотную. А вы следите внимательно, юная прозорливица.
Докторша взяла за руку больного, повернула его к зеркалу.
- Саша, все не так, - сказала она обычным своим строгим голосом. - Вот
зеркало. Это ты в зеркале - взрослый мужчина и борода растет. Ты уже школу
окончил, ты шофер, работаешь на колхозном грузовике. И у тебя есть невеста
Надя, и у нее была мать, и ты...
- Не-е-ет!
Звериный вопль. И рыдания взахлеб, истерика с воем, потоки слез:
- Нет, я маленький, я Саса, маленькие не водят глузовик.
Пока сестры отпаивали больного валерьянкой, профессор пересел ближе к
Юле, взял ее под локоть:
- Ну-с, и что вы заметили на этот раз, молодое дарование?
Юля не без труда собрала отрывочные впечатления:
- Честно говоря, мало рассмотрела. Очень уж быстро все произошло.
Машину он вспомнил, заслуженная такая трехтонка с разболтанными бортами,
бренчали они на ухабах. Потом всплыло лицо, очень характерное, неприятная
крысиная мордочка, нос и губы вытянуты вперед. Этот с крысиной мордочкой
сказал: "Ничего, Сашка, не так уж мы набрались". И потом он же трясет этого
Сашу за плечо, тащит за руку из кабины и кричит: "Смотри, Сашка, что ты
наделал". И куча тряпья на дороге. Возможно, это человек. Больше ничего.
- Нетрудно придумать после моих объяснений, - заметила Анна Львовна
скептически.
Но лицо профессора выражало живой интерес:
- За какую руку тащили Сашу? За какое плечо трясли?
- За эту! - Юля ткнула себя в правое плечо. - За правую. И вытащили
направо.
- Вот вы и напутали, милая, - вмешалась докторша. - Шофер сидит слева,
его налево должны были вытаскивать. Не хватило у вас воображения.
Профессор остановил ее жестом:
- Припоминайте, дарование, все детали. Сашу из-за руля вытаскивали
направо?
Юля придирчиво проверила картинки, мелькнувшие в мозгу больного.
- Руля он не вспоминал, В памяти было: трясут за плечо, перед глазами
стекло, за стеклом темные кусты. Почему кусты? Наверное, машина стоит боком,
носом к кювету. Кювет, освещенный фарами. И это крысиное лицо. Больше
ничего. Нет, руля не было.
Профессор забегал по кабинету в непонятном волнении. Потом остановился,
выхватил из портфеля фотографию.
- Последнее испытание. Который?
На фото был изображен выпуск какого-то училища. Как водится, в среднем
ряду сидели на стульях преподаватели. У их ног лежали, рядом с ними сидели,
а за спиной стояли парни в черных форменных куртках. Юля без труда нашла
Сашу в заднем ряду, а крысиную мордочку среди лежащих на переднем плане.
- Вот он!
Профессор развел руками:
- Ну, дарование, что-то в вас есть. Этого вы не могли знать, этого я
сам не знал до сегодняшнего утра. Следователь мне по телефону сказал. Именно
так и размотали. Кто-то из деревенских припомнил, что Сашу вытаскивали из
кабины через правую дверцу, стало быть, едва ли он сидел за рулем, а если не
он сидел за рулем...
Круто повернувшись на каблуках, Леонид Данилович подошел к
всхлипывающему больному, положил ему руки на плечи:
- Встань, Саша. Слушай меня внимательно. Ты не виноват. Машину вел
Дроздов, твой напарник. Это он сшиб Надину маму - Дроздов, а не ты. Сшиб и
хотел свалить вину на тебя. Но его изобличили, он признался. Ты не виноват.
Можешь вернуться в колхоз. И Надя на тебя не в обиде. Ты не виноват.
- Да ну? - сказал больной. - Это правда, доктор?
Исцеление произошло на глазах, словно врач был чудотворцем. Плаксивая
гримаса обиженного ребенка сползла с лица мужчины, сползла словно маска,
словно бумажка с переводной картинки; мимика стала нормальной, голос
твердым, с ясным раскатистым "р". Так клоун, сходя со сцены, стирает
шутовской грим - балаганная роль кончена.
- Уведите и дайте снотворного, - распорядился профессор. Анна Львовна
бурно восхищалась и превозносила профессора, Кеша пожал ему руку, сестры
смотрели с умилением. Юля подумала, что, не будь педагогического, пошла бы
она в медицинский, стала бы врачом, и лучше всего психиатром. Такое великое
дело - помогать больным встать на ноги, нечеловека сделать человеком. Не в
том ли смысл папиного аппарата, чтобы помогать медикам? Впрочем, сегодня не
аппарат помог.
Истину раскопал следователь, а профессор излечил чудесно.
И тут Кеша вторгся в паузу:
- Леонид Данилович, но вы собирались показать работу вашего ума.
- Да-да, собирался. Собирался, обещал и выполню. За удачу не решаюсь,
но усилия приложу. А вы, Анна Львовна, подберите мне какого-нибудь новичка,
из тех, кого я еще не обследовал. Желательно, сомнительный случай. Есть у
вас сомнительные, Анна Львовна?
Докторша засуетилась с готовностью:
- Есть, Леонид Данилович, как бы нарочно для вас, Леонид Данилович.
Ярко выраженные симптомы: манерность речи, разорванность мышления, бредовые
сверхидеи, лжеузнавание. И вместе с тем адекватная мимика, открыт, социален,
в быту опрятен, чистит зубы. Приведите Стодоленко из девятой палаты, сестра.
- А вы, дарование, приготовьтесь, - сказал профессор, садясь подле
Юли. - Старайтесь следить за мной, не за больным. Ну, если за двумя умами
уследите, тоже не скверно. Но, что у больного заметите, не говорите... Про
себя держите. Запоминайте, потом скажете.
На этот раз нянька привела статного черноглазого юношу с модной
бородкой. Он был бы даже красив, если бы не стриженная под машинку голова.
Окинув быстрым взглядом присутствующих, юноша еще на пороге обратился с
речью к Юле:
- Вам очень повезло, незнакомка, что вы встретили меня на своем
жизненном пути. Отныне ваше счастье в надежных руках. Да, именно я, Валентин
Первый, король любви, властелин любви, парламент любви, любвеиндел этого
мира. Вы прелестны, не отрицайте, не отпирайтесь, не отнекивайтесь. У вас
удивительные глаза, ваши щеки так мило краснеют - это не укроется от моего
зоркого взора, призора, подзора. Валентин Первый, король любви, любвеиндел.
Ваше счастье определено и утверждено астрологически, амурологически,
генеологически, гетерологически, армоастрогеологически...
В таком духе он плел минут десять, нанизывая слова, осмысленные и
бессмысленные. И те же слова отдавались в его мозгу чуть шепелявым эхом. Но
все-таки он устал, перевел дух, и, как обычно, в паузе громко прозвучали
побочные мысли.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг