горло:
- Привет, друзья! Я все слышал, давайте поговорим о жизни! Юра-гри,
Дел-гри, Финия-гри.
Испуганный свист, шлепанье, бульканье. Молча глядят на меня из воды две
хитроносые морды.
Добрый час убеждал я их вымолвить хотя бы одно слово. Свистят, щелкают.
Ни одного членораздельного звука. И гладил, и кормил сверх нормы, и
упрашивал, и ругал. Упрямятся. Наконец уже за полночь махнул рукой и пошел
спать. И от усталости допустил вторую оплошность, не осмотрел нового
дельфина. Видел, что он спит возле стенки. Спит и спит, стало быть, не
дерется, поладили с Финией Ну и хорошо, утром разберусь с ним.
А наутро выяснилось, что тот дельфин тяжело болен. Видимо, потому и
поймали его пионеры Гелия, легко в руки дался. Теперь он уже и хвостом не
шевелил, не всплывал сам для вдоха. Финия и Делик подпирали его снизу, чтобы
он мог дышать, не захлебнулся бы. Утонувший дельфин, какой парадокс! Я
быстро нырнул в бассейн и убедился, что Финия зря старается. Чужак был уже
мертв, дельфины подпирали бездыханное тело. С трудом выволок я тушу и стащил
на помойку. Финия свистела мне что-то вслед, может, и жалобное. Я еще не
разобрался в ее эмоциях. А у меня самого эмоций не было никаких: привезли
полумертвого чужака, навалили лишней работы. Надо было еще воду сменить в
бассейне, продезинфицировать. Полдня я возился... потом еще полдня
уговаривал Финию вымолвить хоть бы слово. Голосом уговаривал, не пустил в
ход звуковизор Гелия, так испугавший их.
Зря потерял день.
На том беды не кончились. Наутро заболел Делик, видимо, заразился от
чужака. Теперь Финия подныривала под него, поддерживала спиной и плавниками
над водой. И меня встретила целой руладой свистов. Что-то хотела объяснить,
взывала о помощи. Может быть, звуковизор что-то перевел бы на образный язык,
но я не стал тратить время на приборы. Осмотрел Деля. Он был жив еще, но
вокруг дыхала высыпал черный налет, похожий на золу, - признак зловещей
дельфиньей пневмонии. Вот когда я забегал. Это уж не чужак умирал, погибал
мой малыш, мой собственный, моя любовь, моя надежда, первый в мире
дельфинчик, назвавший меня по имени: "Юр-ра-гри". К кому бежать за помощью?
Врача звать? Ветеринара? Кажется, есть звериная лечебница в Симферополе. Но
там лечат собак, кошек, коров, не дельфинов же. И как лечат от черной
пневмонии? От нее умирали еще питомцы Лилли. Тогда не было средства и сейчас
нет. Сам думай, товарищ Кудеяров.
Вспомнилось мне, что читал я где-то, кажется, в "Ошен Ревью", что
черная болезнь эта вроде нашего дифтерита. От нее опухает дыхало, и воздух
не проходит в легкие. Как лечат дифтерит? В наше время - прививками.
Сыворотка есть противодифтеритная. Но чтобы сыворотку создать, годы нужны, а
у меня день-два в распоряжении. А как лечили раньше, когда не было еще
сыворотки? Помнится, у Чехова доктор Дымов, муж "Попрыгуньи", заразился,
высасывая пленку трубочкой. Еще в критических случаях разрезали горло,
вставляли серебряную трубку. Серебряную трубку дельфину? Сколько нужно
серебра, где отлить? Впрочем, в наше время есть нержавеющая сталь. Гибкая
трубка от переносной лампы, пластмассовый чехол. Сумею вставить? Хоть бы
практика была раз в жизни. Ведь я же зоолог, в конце концов, я не хирург, не
ветеринар даже.
Обратно приволок я с помойки вчерашнего дельфина. Вскрыл его. Убедился,
что в самом деле опухоль перехватила дыхало. Нашел гибкий шланг, подобрал
чехол, смазал вазелином погуще, попрактиковался. На мертвом получалось, он
не сопротивлялся. Ввел - вывел, ввел - вывел... Ну, была не была!
Сейчас вспоминаю - и то не хочется рассказывать про всю эту эпопею.
Ужас сплошной, ужас от неумения, от кустарщины, самодеятельности
хирургической. Все не так, все не приспособлено, неловко, не получается... а
от моей удачи зависит, будет ли жить Делик. И все время страх: жив ли?
Вдыхают дельфины через двадцать секунд, значит, каждый раз двадцать секунд я
не ведаю, не последний ли вдох был. Отсчитал двадцать секунд, нет вдоха.
Берусь за насос, велосипедный, не было другого. Втолкнул воздух, не повредил
ли что, не знаю. Теперь трубку вталкиваю. И все зависит от меня, и ошибка
непоправима, потому что вижу: необыкновенный у меня пациент. Не только
любимчик, но и особенный дельфин: и золотоголовый, масти особенной, и
выросты какие-то под плавниками, розовые, мягкие, а по форме похожи на
человеческие ступни без пальцев, как бы в тапочках. Не эти ли наросты хотел
показать мне Делик, когда твердил: "Ног-ги-Юр-ра"?
Сколько секунд прошло? Опять не дышит? Не пора ли браться за насос? А
легкие не порву? Боязно! Ужас, сплошной ужас! Лучше я сразу скажу: выжил он
у меня. На третьи сутки плавал, трещал весело, приглашал поиграть. Но тогда
уж мне не до игры было.
Трое суток я не ложился. Лег, не могу уснуть. Анатомия эта перед
глазами, и тошнит, и голова мутная, мускулы болят в одной руке, в правой.
Поставил термометр, больно под мышкой. Железки опухли. С чего бы?
Прислушался, палец дергает. Нарывает, что ли? Этого еще не хватало. Кажется,
не порезался, не чувствовал. Но в пасть Делику лез, мог и поцарапаться. 88
зубов у моего питомца, и он их не чистит, конечно. Царапины не видно, но
бывает, что инфекция проходит и через заусеницы. Домерил. Тридцать восемь и
четыре.
Я позвонил в город, вызвал "неотложку". Снова улегся. Дергает! Тут уж
сомнения не осталось: палец всему виной. Что-то жгучее и тонкое, как
проволочка, сверлило его изнутри. Сверлило и дергало, ловко зацепив за нерв.
Уф-ф! Глаза вылезали из орбит. Сверлило, жгло, дергало, резало, кололо,
пилило, давило, и палец все рос, раздувался, чтобы вместить весь этот
ассортимент болей. Палец стал больше руки, больше ноги, больше меня,
заполонил комнату. И Борис Борисович разлегся на нем, а Гелий бегал
туда-сюда, другого места не нашел. И дельфины грызли его все трое; мертвый
тоже вцепился мертвой хваткой. А когда пришел врач из "неотложной", он тоже
ухватился за палец, но несчастный палец, громадный, изгрызенный,
безобразный, застрял в двери, словно громоздкий шкаф. "Эй, ухнем!" - кричали
санитары, налегая. Кое-как протащили, обдирая кожу наличником. Потом они
привязали меня за палец к машине и поволокли по горной дороге. Я вопил, я
бился головой об асфальт, умоляя меня отцепить от пальца. Врач сказал:
"Придется расстаться с пальчиком". - "Только поскорее, - ответил я. - Нам с
ним не ужиться, нам тесно на одной планете". - "Ну тогда считайте", - сказал
врач". Один, два, три, четыре пальца..."
10
Проснулся я в больнице, бессильный, бескостный, какая-то выжатая
тряпка. Даже нельзя сказать "проснулся", очень уж бодрое это слово. Я всплыл
из полумрака на свет и долго щурил глаза. Белизна меня слепила: белое масло
стен, белое пикейное одеяло и очень-очень много белого бинта на правой руке,
этакая боксерская перчатка из ваты и марли.
Я спросил, что у меня с рукой.
- Ничего не поделаешь, коллега, - сказал доктор. - С гангреной шутки
плохи. Хирургия - вещь небезопасная, сами знаете. У вас был сепсис -
заражение трупным ядом по-старинному. Спасибо, кисть удалось спасти, вам
повезло. Но две фаланги пришлось удалить. Да вы и сами понимали
необходимость, вчера криком кричали: "Доктор, избавьте меня от пальца, нам с
ним не ужиться". И вот видите, все хорошо, температура спала. Даже и держать
вас не будем долго, выпишем через день-два.
И он продолжал обход, этакий ходячий пульверизатор бодрости, направил
струю оптимизма на следующую койку.
К моему удивлению, рука не очень болела. Противно ныла, как бы скулила,
робко оплакивая невозвратимую потерю. И сам я уныло и вяло думал о том, что
вся наша жизнь состоит из потерь. Мы теряем молочные зубы, а потом и
взрослые, теряем навсегда, один за другим. Вырвали зуб, ходи всю жизнь
щербатый или сталью сверкай, хочешь не хочешь. Теряем безвозвратно
счастливое детство и теряем веселую юность, молодость теряем, год за годом.
Никогда мне не будет двадцать один, и никогда не будет двадцать два...
Теперь вот без пальца остался, тоже на всю жизнь. И такой нужный палец был,
самый нужный, указательный, на правой руке. Теперь и показывать нельзя, и
писать надо переучиваться, вилку-ложку держать иначе, на гитаре уже не
сыграешь, со спортивным плаванием кончено, гребки неравномерные, правая
загребает хуже. Руку как следует не пожмешь. И всем знакомым объяснять
придется, куда девался палец. Вздыхать будут сочувственно, жалость выражать.
А я не люблю, когда меня жалеют, предпочитаю, чтобы завидовали. Эх, не
повезло! Ну что бы стоило...
Изнурительные сетования: ну что бы стоило отойти на шаг в сторону! Что
бы стоило ребятам не ловить больного дельфина, не проявлять усердия, не
тащить его на станцию, что бы стоило сторожу не пустить его в бассейн, а мне
бы прийти пораньше, не засиживаться у ББ, все равно бесполезный был
разговор, а, придя на станцию, сразу же выкинуть третьего лишнего. Может, и
Делик не заразился бы, и я не заразился бы...
Что бы стоило, что бы стоило...
Днем еще ничего: обход, процедуры, завтрак, обед, ужин, разговоры
отвлекают. А ночью тишь, тиканье часов, стоны, освещение желтое, тоскливое
такое. И таким обездоленным себя чувствуешь, таким несчастненьким. Жить
неохота.
Но потом пришло жизнерадостное утро, и ко мне явились посетители, сразу
двое: конечно, Гелий и... Борис Борисович. Я даже тронут был. Понимал, какой
подвиг совершен ради меня. Пришлось с кушетки слезть, костюм надеть, на
автостанцию идти, ехать, в автобусе трястись. Гелий, подобно палатному
врачу, держался бодряком; впрочем, с его энергией унывать невозможно. Он
способен либо ликовать, либо злиться. А Борис Борисович очень попал в тон,
глядел на меня жалостливо, вздыхал сочувственно. И вызвал чувство
противоречия. Я сам стал утешать его, объяснять, что не так уж много
потерял. Даже повезло мне, руку удалось спасти.
- Ну что ж тянуть, - сказал Гелий. - Есть возможность поднять
настроение Юре. Выкладывайте сюрпризы, Борис Борисович.
- Действительно, мы привезли вам сюрприз.
- Два, - поправил Гелий. - Один лучше другого.
- Со вторым я повременил бы. Я не очень уверен в нем. Может, в другой
раз.
- Давайте, Борис Борисович, я люблю сюрпризы.
ББ покашлял, отер лоб платком, поерзал в кресле, словно испытывая мое
терпение, и, набрав воздуха, вымолвил наконец:
- Дельфины заговорили.
11
- Не может быть! - воскликнул я невольно. Только астронома удивят
пришельцы, только цетолога - говорящие дельфины. Сам же пытался втянуть их в
беседу. - Как же вам удалось?
- Рассказывайте, Борис Борисович, - подтолкнул Гелий. - Это ваша
победа.
- Победа? - ББ пожал плечами. - Допустим, победа. Как удалось? -
спрашиваете вы. Разжалобил я вашу Финию, воззвал к ее женскому сердобольному
сердцу. Всегда я полагал, что дельфины - существа мягкосердечные. Вот лежу я
против бассейна, Финия все выглядывает, вас высматривает. Ну я и догадался:
надо объяснить ей, что произошло. Гелий мне помог, вырезали мы из черной
бумаги силуэти-ки: вашу фигуру, Делика с открытой пастью, вашу руку у него в
зубах, распухшую руку, хирурга с ножом, вас без руки... Преувеличил я
малость несчастье ваше. И запустили мы все это в звуковизор: вот, мол,
дельфины, что произошло по вашей вине. А вы даже говорить не хотите: "не
гри, не гри". Ну и Финия заговорила. Сама-то она не способна произносить
слова, это только Делику дается. Но она высвистывала свое, а на экране все
это появлялось. Возможно, мы не все правильно истолковали. Сами
представляете: Финия объясняется силуэтами, а у Делика в запасе сотня слов,
как у двухгодовалого младенца. И у Финии самой разум, как у десятилетней
девочки, даже меньше во многих отношениях. Девочка рассказывает, двухлетний
малыш переводит. Неполноценное сообщение. Но звучит заманчиво. Целый эпос:
дельфинья "Калевала".
Но рассказ Бориса Борисовича я не буду приводить дословно. Его беседа с
Финией продолжалась полных два дня, пересказывал он часа три с лишним. Даже
если исключить паузы, эканье и хмыканье, наберется страниц на шестьдесят. И
все равно, я же не стенографировал, так и этак передаю по памяти.
Изложу самую суть вкратце.
Финия утверждала, что их дельфиньи предки некогда жили на суше. Мало
того, они были людьми, сутуловатыми, крутолобыми, с курчавыми бородами...
И это были нехорошие люди, жадные, драчливые и жестокие. И под тяжестью
их грехов страна начала тонуть. Море наступало, заливая поля и города.
- Не Атлантида ли? - спросил я.
Борису Борисовичу тоже пришла в голову Атлантида. Но Финия упорно
указывала на юг, а не на запад. К удивлению, у нее оказалось достаточно
ясное понятие о географии. Она знала, что, если плыть на юг - на дневное
солнце - целые сутки, наткнешься на тот берег (турецкий), и, если плыть от
него на запад, будет пролив, а за проливом еще море (Мраморное), и еще один
пролив, и еще море (Эгейское), а на нем много-много берегов. Вот за тем
морем и была тонущая страна предков, где-то возле острова Крит. Впрочем, по
одному из вариантов, именно там и была Атлантида. Финия уверяла, что и
поныне там много-много храмов на дне.
"Откуда ты знаешь? Ты была там?" - спросил ББ.
"По слухам, - отвечала Финия. - Одна дельфинка говорила".
Для нее такое объяснение не звучало иронически, как для нас. Слух для
нее выше зрения, "по слухам" - высшая степень достоверности, все равно что
для нас "своими глазами видела". Письменности у них нет, искусства нет.
Единственный источник знания - устные рассказы. "Одна дельфинка говорила" -
это то же, что для нас: "Я прочел в трудах академика такого-то..." Финия
очень гордилась своим умением запоминать и точно высвистывать услышанное.
Всякое искажение смысла, всякую ложь она считала неумением правильно
говорить.
Так вот, по рассказам одной дельфинки, страна их предков тонула под
тяжестью грехов. Жители боролись как могли. По всем берегам строили плотины
вроде голландских. И надстраивали их беспрерывно, днем и ночью таская землю
на носилках. Носили, высыпали, трамбовали, мостили. Все жители были заняты
плотинами, все ученые рассчитывали и проектировали плотины. Чертили и
считали, чертили и считали. "Любить было некогда", - объясняла Финия с
ужасом. Но страна продолжала погружаться. При каждом шторме, при каждом
землетрясении море где-нибудь прорывало плотины, захватывало долины,
оттесняло людей на бесплодные склоны гор. Даже принят был людоедский закон:
убивать первенцев, чтобы сократить население. Подобное бывало на островах
Тихого океана. Но откуда дельфины узнали о вывертах человеческой истории?
Детей спас самый великий мудрец страны. Финия высвистывала его имя, но
ведь все свисты для нас условны, а ультразвуки вообще не слышны. Назовем его
по-своему: Добрый Дельф.
Он сказал: "Люди, повремените с убийствами. Дайте мне три года срока".
А через три года, найдя спасительное средство, собрал всех детей города
и каждому влил по три капли своей крови.
Но это было еще не спасение, только самое начало спасения.
Дельф сказал: "Дети, прежде всего научитесь дышать. Дышите глубже,
дышите в такт с сердцем. Четыре удара - вдох, два удара - пауза, четыре
удара - выдох, два - пауза. Когда научитесь, меняйте темп. Дыхание
медленнее, сердце медленнее. Дыхание быстрее, сердце быстрее. Вы были рабами
тела, теперь тело - ваш раб. Оно живет по вашему указу, оно растет по вашему
указу. Вообразите себя рыбами в море. Теперь прыгайте в море и думайте, что
вы рыбы, у вас рыбий хвост и плавники, как у рыбы".
- Кстати, это методика ваших возлюбленных йогов, - заметил Гелий. - И
там все начинается с тренировки дыхания.
Борис Борисович развел руками:
- Не могу отрицать сходства. Видимо, были контакты и в прошлом. Больше
того, у Бхактиведанты сказано: "Опытные йоги могут усилием воли переносить
себя на другие планеты и там приобретают тело, пригодное для жизни на той
планете". А предки дельфинов, видите ли, приобретали тело, пригодное для
жизни в воде. Три капли чудодейственной крови старого Дельфа и три года
тренировок с усиленным воображением сделали свое дело. Руки превратились в
плавники, ноги - в хвостовой плавник. ("Ошибка, - заметил я, - хвостовой
плавник произошел от хвоста наземных предков дельфинов, а ноги у них
атрофировались за ненадобностью".) Детишки весело прыгали на волнах, играли,
гонялись друг за другом, наедались досыта рыбой. И они не захотели вернуться
на тонущую землю, таскать носилки на плотины. Даже в школу Дельфа не
захотели вернуться.
Так они и остались в море. И некому было надстраивать плотины. И море
поглотило землю их отцов
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг