Но к площади нужно еще идти и идти сквозь толпы людей, под унылый
грохот барабана и выкрики:
- Проклинайте убийцу, люди! Побейте его камнями!
Мужчины молчат, стиснув зубы. Женщины шепчут послушно: "Будь проклят,
будь проклят, Унгра!" Но камней не швыряет никто.
4
Зеркальные окна Национального банка "Чария и Компани" задернуты
шторами. Не рекомендуется показываться - в любопытного могут полететь камни.
Бывало и так. Но шторы шевелятся, глаза глядят в щелочку. Глядит в щелочку
Тутсхолд, не удержался и Сайкл.
Тутсхолд заметно стареет. Под глазами у него мешки, на скулах багровые
жилки. А Сайкл цветет - кровь с молоком. Молоко идет ему на пользу.
- Почему не бросают камни? - удивляется Сайкл. - Будь я мальчишкой, я
сам запустил бы... для интереса: попаду или нет? У этих черномазых душонки
богомольных старух.
- О нет, не надо упрощать, Сайкл. Они умеют быть жестокими. Я сам видел
лет десять назад, как одного охотника, нечаянно подстрелившего обезьяну,
превратили в кровавое тесто. Но Унгра - другое дело. Он может позволить себе
все. Чернь молится на этого хриплого комедианта. Опаснейший человек! А был
когда-то простым конторщиком у моего отца. В своих воспоминаниях Унгра
пишет, что отец не подавал ему руки. Был у папаши такой грех - не любил
панибратства. Подумайте, пустая вежливость, два - три ласковых слова,
подарок к Рождеству, приглашение к столу - и не было бы обиженного вождя -
фанатика Унгры, не было бы независимой республики.
- Вы, Тутсхолд, неисправимый консерватор. Не в вежливости дело.
Человеку нужна свобода - возможность завоевать свое место в жизни. А у вас
туземец не мог стать офицером, не мог открыть банк, построить железную
дорогу...
- О, некоторым мы разрешали, и они не злились на нас. Но кто знал, что
нужно удовлетворить самолюбие именно этого конторщика. Бог скрыл от нас
грядущее... Скрывает грядущее и от Унгры. Вот он разыгрывает кающегося,
собираясь в кровавый поход против несчастных зверьков, и не знает, что это
последняя комедия в его жизни, а в конце улицы - точка... и занавес.
- Тсс! Кто-то идет, - встрепенулся Сайкл.
- Не волнуйтесь, это наш друг Чария.
Директор банка дрожал мелкой дрожью. На нем лица не было: глаза
выпучены, рот полураскрыт, на маслянистых щеках струйки пота. Побледнеть
чернокожий Чария не мог; он стал серым, как пепел.
- Господа, мы бессильны,- пробормотал он, задыхаясь, -Унгра - народный
герой, больше того,- он святой. Только святой мог пройти невредимо через
такое испытание. Никто не решается поднять на него руку. Я не могу один
против всего народа. Я предупрежу его... Побегу и скажу, что на площади...
- Ну - ну, без глупостей! - закричал Сайкл, испуганно оглядываясь на
старшего компаньона.
Но Тутсхолд лучше знал людей. Он понял, что Чария прибежал за
поддержкой, хочет, чтобы его уговорили. И, похлопав купца по трясущемуся
плечу, Тутсхолд сказал ласково:
- У вас нервы, Чария. В двадцатом веке не бывает святых. Там, за
окошком, хитрый старик разыгрывает фарс. Еще десять минут он будет
прикидываться святошей, а затем снова станет президентом. И тогда вам
придется худо, Чария, но будет уже поздно. Старик проверил свою силу, он
знает, что народ позволит ему все. Завтра он прикончит культ обезьян, через
полгода отделит церковь от государства, через год - национализирует банки. И
никто не помешает ему - спасителю от голода... Идите, предупреждайте,
надевайте веревку на свою шею. Ваша свобода и власть кончатся на той
площади, где жрец простит бывшего каторжника Унгру.
- И канадскую пшеницу придется вываливать в море. Сто миллионов тонн по
самой низкой цене, добавил Сайкл деловито.
- Решайте, Чария, - быть рабом или президентом?
Банкир нерешительно улыбнулся.
- Нет, я не отказываюсь, джентльмены. Но трудно, знаете ли... Мне
никогда не приходилось... Нервы.
- Все от вина. Вино губит вас, - поддержал успокоенный Сайкл. - Мой дед
пил только молоко и дожил до девяноста лет.
Тутсхолд меж тем подталкивал банкира к выходу:
- Спешите, Чария, вам надо быть на площади, рядом с Унгрой, на виду. И
постарайтесь, чтобы у вас были синяки.
- Синяки незаметны на темной коже. Я попробую добыть царапины.
Он уже почти шутил, успокоенный соучастниками. Отер пот; поправил
галстук и вышел танцующей походкой. Тутсхолд и Сайкл прильнули к шторе.
Процессия уже выходила на площадь. Верховный жрец встал со своего
трона. Головной убор на нем вспыхнул, как настоящее солнце.
Двенадцать жрецов, подняв над головой камни, выстроились попарно и
двинулись навстречу Унгре.
- Который?-шепотом спросил Сайкл.
Глава двенадцатая
РЕШАЮЩИЙ ОПЫТ
1
За неделю до старта участников полета поселили в Серебряном бору на
даче, всех четверых, и категорически запретили им приезжать на аэродром.
Они соблюдали строгий режим, под надзором врача: вставали в восемь
утра, делали зарядку, за завтраком пили какао с молоком (привередливый
конструктор Иринин, морщась, вылавливал пенки). Гуляли, читали, занимались
гимнастикой, после обеда лежали в гамаках часа полтора, затем Сергей играл в
шахматы с Ирининым, а Валентин с летчиком - в городки. В десять вечера
ложились спать. Врач не разрешал им отлучаться, не разрешал звонить на
аэродром, даже не подпускал к телефону.
- Но поймите, доктор, так гораздо хуже, - возмущался Валентин. - Мы
сидим здесь взаперти и гадаем, что там напортят без нас. Я совершенно
извелся.
- Не вижу, чтобы вы извелись, - отвечал врач невозмутимо. - Вы
прибавили в весе восемьсот граммов и аппетит у вас превосходный. Полет
готовят лучшие специалисты. Они прекрасно знают дело, вы обязаны им
доверять. Сейчас мертвый час. Полежите в гамаке.
Вынужденный отпуск кончился 22 мая. На дачу пришли автомашины,
присланные с аэродрома. Иринин, Туляков и Новиковы простились с врачом.
"Кончилось ваше владычество, доктор",- сказал неблагодарный Валентин.
Было это в середине дня. Флегматичный Сергей устроился на заднем
сиденье подремать, а Валентин сел рядом с шофером, волнуясь немного и
сердясь на себя за это. Он чувствовал себя, как артист, выходящий на сцену.
На него устремлены все глаза, он подготовился, знает роль... а вдруг
споткнется.
Пожалуй, это был величайший экзамен в Жизни. Два года в Новосибирске и
почти год в Москве готовились они к сегодняшнему дню. Закроешь глаза, и в
памяти мелькают отрывочные кадры. Вот Ученый совет - академики, профессора.
Столько знаменитых людей собралось судить двух самонадеянных молодых
инженеров. Глебычев выступает резко: "Мы не имеем права, товарищи,
поддерживать своим авторитетом необоснованное предложение. Мы не имеем
права, товарищи, уводить научную работу с перспективного пути, обманывать
народ несбыточными надеждами..."
Но Глебычев оказался в меньшинстве. Ученый совет принял решение:
"провести опыт... ассигновать на него..." Кровь бросилась в лицо Валентину,
когда он услышал сумму. Такие средства - им! А если впустую? За всю жизнь не
отработаешь. Легко было уверять Сергея: "Конечно, ток пойдет". Легко было
отдать два года своей жизни. Но взять у народа такие деньги и обещать успех!
Полно, уверен ли сам Валентин, что ионосфера не преподнесет неожиданностей?
Потом в их жизнь вошел знаменитый конструктор Иринин, худенький,
большелобый, с седыми висками. Он просмотрел чертежи Новиковых -
четырнадцать листов с перечнем деталей, подсчетом веса и стоимости, -
болезненно морщась, как дирижер, услышавший фальшивую ноту. "А центр
тяжести? - простонал он. - Вы же опрокинете ракету на старте".
Начались дни, вечера и ночи совместной работы. Иринин нервно давил
папиросы в пепельнице, листал книги, барабанил пальцами по стеклу. "Никуда
не годится! - вздыхал он. -Хитроумно и сложно! Все сложные машины непрочны.
Конструкция должна быть проста, проста, как пушкинская отрока, так проста,
чтобы любой дурак сказал: "Над чем же вы голову ломали? Так и надо было
делать с самого начала".
- Никуда не годится, - вздыхал он через неделю. - Неуклюже! Топорно!
Конструкция должна быть изящна. Некрасивые птицы не летают -это закон
природы. И некрасивые самолеты тоже не летают, уверяю вас.
Наконец проект составлен. Но надо еще воплотить его. Новиковы
познакомились с гулкими заводскими цехами, наполненными металлическим лязгом
и запахом сварки. На одном заводе дело не ладилось. Цеховой инженер попросил
Валентина выступить перед рабочими...
Рабочие им поверили, ученые поверили, тысячи людей из-за них трудились,
народные деньги они истратили...
Неужели зря?
2
Вокруг ионоплана шла обычная предотлетная суета. Подъезжали и отъезжали
грузовики-цистерны, сновали рабочие и техники, перекладывали какие-то ящики,
что-то еще проверялось, исправлялось, перемещалось. И всей этой работой
распоряжался широкоплечий басовитый полковник Рокотов. Это был известный
полярный летчик, в прошлом герой рекордных перелетов. Сейчас он стал сед и
грузен, из чемпиона превратился в тренера, сам не летал, но снаряжал все
важные перелеты.
Рокотов ступал по земле уверенно, несколько тяжеловесно, говорил веско
и коротко.
- Прошу в кабину, - сказал он Новиковым. Его "прошу" звучало, как
приказание.
Небольшая цилиндрическая кабина была заполнена ящиками, баллонами,
приборами, механизмами. Возле круглых окон стояли два вращающихся кресла.
Перед ними располагались пульты с разноцветными кнопками.
- Термометры. Радиопередатчик. Локатор, Спектрограф. Счетчик
космических лучей, - показывал Рокотов. - Вот справочники. Тут журнал
наблюдений. Графы заготовлены, вам остается только заполнять их. Вот
скафандры. Просим не снимать для безопасности. Рукавицы мягкие, в них можно
работать. В ящичке - НЗ-шоколад, консервы, фруктовые соки, термос с
бульоном, другой - с кофе. В этой коробке пирожки, жаренные в масле. Ваша
тетя, Валентин Николаевич, сообщила, что вы предпочитаете домашние пирожки,
и изготовила их лично сегодня утром.
Валентин густо покраснел.
- Я очень благодарен... Но зачем же такое беспокойство? Право, я мог
обойтись...
Рокотов строго взглянул на Валентина, как будто хотел сказать: "Я вам
не любезности делаю, молодой человек, а организую полет особой важности. У
нас высокий класс обслуживания".
А у Валентина в голове все вертелось: вдруг полет отменят в последнюю
минуту, вдруг обнаружится трещина и придется ремонтировать обшивку, вдруг у
него поднимется температура и врач не разрешит лететь?
Только когда снаружи захлопнули герметическую дверь, и прочная
металлическая стенка отделила Валентина от остального мира, он успокоился.
Так или иначе, годы предположений кончились. Через несколько минут они будут
в ионосфере и узнают наконец, пойдет ли ток или нет?
3
До старта осталось сорок секунд... тридцать. секунд... двадцать...
десять... Голос диспетчера в наушниках смолк. Метроном отстукивал последние
секунды: так, так, так... или это кровь стучит в ушах? Палец Тулякова
потянулся к стартовой кнопке...
В путь!
Взревели газы, корпус мелко задрожал, кабина наполнилась грохотом.
Валентина так и прижало к сиденью, как будто кто-то сильный бросил его на
обе лопатки и завалил подушками. Ни подняться, ни пошевелиться, ни
вздохнуть. Рот раскрыт, глаза вылезают...
Но тут Валентин вспомнил, что упускает драгоценные секунды. Самое
интересное - старт.
Как и в многоместном пассажирском самолете, ощущения полета не было.
Двигатель натужно ревел, как у грузовика, лезущего в гору. Земля
проваливалась, здания превращались в кубики, в папиросные коробки...
Горизонт расширялся - за плоскостью аэродрома показались вычерченные на
зеленом фоне округлые линии дорог, шоссе, лес, похожий на брюссельскую
капусту, отдельные деревья - клочки зелени на тоненькой, как спичка,
ножке, - игрушечные автомобильчики, игрушечный поезд на прямой светлой
насыпи. Валентин окинул взглядом всю эту пеструю картину, хотел все
заметить, все запомнить, но не успел. Пестрый ландшафт выцвел, окутался
дымкой и исчез. Струйки тумана, словно пряди седых волос, вились перед
крылом. Ракета пронизывала облака.
На все это ушло несколько секунд. Мгла сгустилась... и тут же
рассеялась. Валентин увидел чужую непривычную страну. Здесь как будто была
зима. Облака, освещенные солнцем, сверкали, как снежные холмы в солнечный
февральский день. На западе облачный этаж резко обрывался, и там виднелись в
голубой дымке знакомые только по плану города извивы Москвы - реки и сеть
московских магистралей, подобная паутине...
Валентин бросил взгляд на приборы. Все быстрее менялись в высотометре
цифры: 8-9- 10 километров... Стремительно падала температура: минус 35,
минус 40... "Здесь трескучий мороз, а внизу - жара; люди сегодня купались.
Всего несколько километров от лета до зимы", - подумал Валентин.
После старта прошла лишь одна минута. Впоследствии он почти полчаса
рассказывал о впечатлениях этой минуты.
Вторая минута была, пожалуй, однообразнее. Цифры на высотометре так и
мелькали: 25, 30, 40 километров... Поле зрения становилось все шире, и
почему-то казалось, что Земля вогнута. Подробности исчезли, ландшафт был
похож на акварель, размытую водой: голубоватые, сиреневые, серые и розовые
пятна. Трудно было угадать, что они обозначают. Ярки были только снежные
облака, да все гуще, все насыщеннее становилась синева неба: сначала оно
было ультрамариновым, потом вечерне-синим, лилово-синим, густо-лиловым,
цвета засохших чернил и наконец бархатно-черным. Вскоре на нем проступили
звезды, прокатился первый метеор. След его был виден в натуральную
величину - светящаяся нить длиной в несколько километров. Казалось, кто-то
острой бритвой полоснул по небосводу и на царапине проступила кровь...
4
К концу второй минуты ракеты были уже на высоте восьмидесяти
километров.
Восьмидесятый километр обозначает любопытную грань. Считают, что здесь
начинается ионосфера. Впрочем, ионы есть и ниже. Тут же проходит нижняя
граница северных сияний. Температура воздуха на этой высоте минимальная,
выше и ниже - теплее. В холодном пограничном слое возникают прозрачные, так
называемые "серебристые" облака. Откуда берется здесь влага? Впрочем, ученые
сомневаются: состоят ли эти облака из воды или же из вулканической или из
метеорной пыли.
Но, подобно земным административным границам, нижняя грань ионосферы
была незаметна на глаз. Ионоплан пересек ее, не сбавляя скорости. В
ионосфере было такое же бархатно-черное звездное небо. Кажется, уменьшилось
количество метеоров, впрочем Валентин не мог сказать точно - он пропустил
торжественный момент вступления в ионосферу, следя за поворотом ракеты на
восток.
Поворот этот проходил автоматически. Летчик Туляков и пальцем не
шевельнул. По заранее рассчитанной программе моторы повернули ионоплан. Он
накренился, а Валентину представилось, что дыбом встала Земля. Далекая,
окутанная дымкой плоскость превратилась в крутой косогор, сливающийся с
небом где-то вверху, в темноте. Так как двигатель ионоплана был куда сильнее
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг