худощавые мускулистые ноги, делавшие огромные прыжки. Но девочка приняла
неверное направление, и, вместо того, чтобы бежать к отлогому пляжу, она
приближалась к скалам, которые на много метров возвышались над морем. Только
в последнюю минуту она поняла свою ошибку, но не смогла остановиться и,
жалобно взмахнув руками, покатилась в пропасть. Только мелькнуло белое тело
да затрещали внизу кусты. Дик протяжно завыл и прыгнул вслед за ней. Мы
остановились в тревоге, потому что, хотя и знали, как хорошо он прыгал, но
нас смутил его странный, совсем нечеловеческий вой. Сразу опомнившись, мы
стали поспешно спускаться, решая положить конец слишком затянувшейся шутке.
Было уже темно, и над морем вставала бледная и некрасивая луна. Наши ноги
скользили по мокрым камням, и колючий кустарник резал лица. Наконец, на
самом дне мы увидели белое пятно и узнали девочку с разбитой головой и
грудью, из которых текла кровь; но Дика не было нигде.
Мы приблизились к разбившейся и вдруг отступили, побледнев от
неожиданного ужаса. Перед ней, вцепившись в нее когтистыми лапами, сидела
какая-то тварь, большая и волосатая, с глазами, горевшими как угли. С
довольным ворчанием она лизала теплую кровь, и, когда подняла голову, мы
увидели испачканную пасть и острые белые зубы, в которых мы не посмели
признать зубы Черного Дика. С безумной смелостью отчаяния мы бросились на
нее, подняв багры. Она прыгала, увертывалась, обливаясь кровью, злобно
ревела, но не хотела оставить тела девочки. Наконец, под градом ударов,
изуродованная, она свалилась на бок и затихла, и тогда лишь, по обрывкам
одежды, могли мы узнать в мертвом чудовище веселого товарища - Черного Дика.
Золотой рыцарь
Золотым блистательным полднем въехало семеро рыцарей-крестоносцев в
узкую глухую долину восточного Ливана. Солнце метало свои лучи, разноцветные
и страшные, как стрелы неверных, кони были утомлены долгим путем, и могучие
всадники едва держались в седлах, изнемогая от зноя и жажды. Знаменитый граф
Кентерберийский Оливер, самый старый во всем отряде, подал знак отдохнуть. И
как нежные девушки, ошеломленные неистово-пьяным и томящим индийским ветром,
бессильные попадали рыцари на голые камни. Долго молчали они, ясно чувствуя,
что уже не подняться им большей не сесть на коней и что скоро жажда, подобно
огненному дракону, свирепыми лапами став им на грудь, перервет их пересохшие
горла.
Наконец сэр Гуго Эльвистам, темплиер с душою сирийского льва,
приподнявшись на локте, воскликнул: "Благородные сэры и дорогие братья во
Христе, вот уже восемь дней, как мы блуждаем одни, отбившись от отряда, и
два дня тому назад мы отдали последнюю воду нищему прокаженному у высохшего
колодца Мертвой Гиены. Но если мы должны умереть, то умрем, как рыцари,
стоя - и споем в последний раз приветственный гимн нашему небесному Синьору,
Господу Иисусу Христу". И он медленно поднялся, с невидящим взором, цепляясь
за колючий кустарник, и один за другим начали подниматься его товарищи,
шатаясь и с трудом выговаривая слова, как бы упившиеся кипрским вином в
строгих и сумрачных залах на торжественном приеме византийского императора.
И странно, и страшно было бы на душе одинокого пилигрима или купца из
далекой Армении, если бы случайно, проходящие, увидели они семерых безвестно
умирающих рыцарей и услышали бы их тихое созвучное пение.
Но внезапно слова их молитвы прервал приближающийся топот коня, звучный
и легкий, как звон серебряного меча в ножнах архистратига Михаила.
Нахмурились гордые брови молящихся, и их души, уже сдружившиеся с мягким
сумраком смерти, омрачились ненужной помехой, а на повороте ущелья появился
неизвестный рыцарь, тонкий и стройный, красиво-могучий в плечах, с опущенным
забралом и в латах чистого золота, ярких, как блеск звезды Альдебаран. И
конь золотистой масти дыбился и прыгал и еле касался копытами гулких утесов.
Голубой герольд на коне белоснежном, с лицом кротким и мудрым, тайно
похожим на образ апостола Иоанна, спешил за своим господином. Чудные
всадники быстро приближались к умирающим рыцарям, певшим гимн.
Одетый в золото осадил коня и наклонил копье, как перед началом
сражения, а герольд, поднимая щит со странным гербом, где мешались лилии и
звезды, столпы Соломонова храма и колючие тёрны, воскликнул слова, издавна
принятые для турниров:
"Кто из благородных рыцарей, присутствующих здесь, хочет сразиться с
моим господином, пеший или конный, на копьях или на мечах?" И отъехал в
сторону, ожидая.
Неожиданный подул откуда-то ветер, принося освежительную прохладу,
внезапно окрепли мускулы дотоле бессильных рыцарей, и огненный дракон жажды
перестал терзать их горло и грудь, сделался совсем маленьким и с беспокойным
свистом уполз в темную расщелину скал, где таились его братья скорпионы и
мохнатые тарантулы.
Граф Кентерберийский Оливер первый ответил голубому герольду от имени
всех. В речи изысканно - вежливой, но полной достоинства, он сказал, что они
нисколько не сомневаются в благородном происхождении неизвестного рыцаря, но
тем не менее желали бы видеть его поднявшим забрало, ибо этого требует
старинный рыцарский обычай. Едва он успел окончить свои слова, как тяжелое
сияющее забрало поднялось, открывая лицо совершеннейшей красоты, которая
когда-нибудь цвела на земле и на небе, глаза полные светлой любовью, щеки
нежные, немного бледные, алые губы, о которых столько мечтала святая
Магдалина, и золотую бородку, расчесанную и надушенную самой Девой Марией.
Не посмели догадаться благочестивые рыцари, кто пришел облегчить их
страдания и разделить забавы, хотя волна мистического восторга и захватила
их души, как ураган в открытом море схватывает оробелых пловцов, чтобы,
повертев их среди изумрудных брызг и клокочущей пены, бросить на отлогий
берег островов неведомого счастья. И, полные чувством благоговения и
таинственной любви к своему противнику, они просили его принять дань их
уважения перед началом турнира.
Первым выступил герцог Нортумберландский, но не помогли ему ни руки,
бросавшие на землю сильнейших, ни очи, побеждавшие прекраснейших дам при
дворе веселого короля Ричарда. Он был выбит из седла и покорно отошел в
сторону, удивляясь, что его сердце, несмотря на поражение, поет и смеется.
Его товарищей одного за другим постигла та же участь. И когда золотой
незнакомец с заразительно-веселым, нежным смехом повалил на землю
последнего, вышедшего против него, барона Норвичского, огромного и могучего,
как медведь Пиренеев, все рыцари согласно решили, что копье их противника не
знает равного во всем английском войске, а следовательно и во всем мире.
За турниром должен следовать пир. Так было принято в Старой веселой
Англии. И захваченные чарами рыцари не удивились, когда на место их копий,
воткнутых в трещины скал., поднялись цветущие пальмы с
обольстительно-спелыми плодами и прозрачный ручеек выбежал из голой скалы,
звеня, как бронзовые запястья любимейшей дочери арабского шейха.
Весело пировали утомленные рыцари, говорили о битвах и любви и дели
стройные песни, сложенные о них менестрелями.
Было сладко им, заглянувшим в лицо смерти, смотреть на солнце и зелень,
каждый глоток плескался радостью в широко открытое сердце, и каждый
проглоченный кусок приобщал их к новой жизни.
Золотой победитель сидел с другими и ел и пил, и смеялся.
А вечером, когда зашептались далекие кедры и тени все чаще и чаще стали
задевать своими мягкими крыльями лица. сидящих, он сел на коня и углубился в
ущелье. Остальные, точно завороженные, последовали за ним. Там возвышалась
широкая и отлогая лестница из белого мрамора с голубыми жилками, ведущая
прямо на небо. Тяжко зазвучали на мраморе копыта земных коней, и легкий
ласкался к ним конь золотистый. Неизвестный рыцарь показывал дорогу, и скоро
уже ясно стали различаться купы немыслимо-дивных деревьев, утопающих в синем
сиянии. Среди них свирельными голосами пели ангелы. Навстречу едущим вышла
нежная и благостная Дева Мария, больше похожая на старшую сестру, чем на
мать золотого рыцаря, Властительного Синьора душ, Иисуса Христа.
***
Через несколько дней английское войско, скитаясь в горах, набрело на
трупы своих заблудившихся товарищей. Отуманилось сердце веселого короля
Ричарда, и, призвав арабского медика, он долго расспрашивал его о причине
смерти столь знаменитых воинов.
- Их убило солнце, - ответил ученый, - но не грусти, король, перед
смертью они должны были видеть чудные сны, каких не дано увидеть нам, живым.
Дочери Каина
Это было в золотые годы рыцарства, когда веселый король Ричард Львиное
Сердце в сопровождении четырехсот баронов и бесчисленного количества ратных
людей переправился в Святую Землю, чтобы освободить гроб Господень и
заслужить благосклонность прекрасных дам. Как истинный рыцарь, он прямо шел
на врага, но, как мудрый полководец, высылал вперед разведчиков. И во время
трудного перехода через горы Ливана для этого был выбран сэр Джемс
Стоунгемптон, воин молодой, но уже знаменитый, красотой и веселостью
уступавший разве только самому Ричарду. Когда ему сообщили королевский
приказ, он проигрывал последний из своих замков длинному и алчному темплиеру
и был рад под удобным предлогом отказаться от невыгодной игры. Быстро
вскочил он на уже оседланного коня, выслушал последние указания и галопом
помчался по узкой тропинке, оставляя за собой медленно двигающееся войско.
Прекрасна для смелого сердца дорога над пропастями. От мерного звона
копыт срываются камни и летят в пустоту, а путнику кажется, что вот-вот
оборвется и он, и сладко будет его падение. На соседних вершинах хмурится
густой кустарник: наверно странные звери скрываются там. Охваченные
головокружением, бешеные скатываются водопады. Все стремится вниз, как будто
в глубинах земли изумрудные гроты и опаловые галереи, где живет неведомое
счастье.
Сэр Джемс скакал, напевая, и веселая улыбка скользила по его юношеским
красивым губам. Не всякому достается великая честь быть передовым, и не всех
ожидают в старом замке над Северным морем стройные невесты с глазами чистыми
и серыми, как сталь меча. Да и не у всякого могучее сердце и могучие руки.
Сэр Джемс знал, что очень многие завидуют ему.
Вечерело, и сырые туманы выходили из пещер, чтобы побороться с
неуклонно стремящимся к западу солнцем. От низких жирных папоротников
поднимался тяжелый запах, как в подземельи, где потаенно творятся недобрые
дела. Чудилось, что все первобытные и дикие чары ожили вновь и угрюмо
выслеживают одинокого путника. Вспоминались страшные рассказы о чудовищах,
еще населяющих эти загадочные горы.
Конь под сэром Джемсом храпел тяжело и быстро, каждый шаг его был ужас,
и на его атласисто - белой шкуре темнели пятна холодного пота. Но вдруг он
застыл на мгновенье, судорожная дрожь пробежала по стройному телу и, заржав,
закричав почти как смертельно раненый человек, он бросился вперед, не
разбирая дороги. А позади сэр Джемс услышал мягкие и грузные прыжки, тяжелое
сопенье и, обернувшись, увидел точно громадный живой утес, обросший рыжей
свалявшейся шерстью, который гнался за ним уверенно и зловеще. Это был
пещерный медведь, может быть последний потомок владык первобытного мира,
заключивший в себе всю неистовую злобу погибшей расы. Сэр Джемс одной рукой
вытащил меч, а другой попробовал осадить коня. Но тот мчался по-прежнему,
хотя безжалостные удила и оттянули его голову так далеко, что всадник мог
видеть налитые кровью глаза и оскаленную пасть, из которой клочьями летела
сероватая пена. И не отставая, не приближаясь, неуклонно преследовало свою
добычу чудовище со зловонным дыханием.
Никто не мог бы сказать, как проносились они по карнизам, где не пройти
и дикой кошке, перебрасывались через грозящие пропасти и взлетали на
отвесные вершины. Мало-помалу темный слепой ужас коня передался и сэру
Джемсу. Никогда еще не видывал он подобных чудовищ, и мысль о смерти с таким
отвратительным и страшным ликом острой болью вцепилась в его смелое сердце и
гнала, и гнала. Вот ворвались в узкое ущелье, вот вырвались. И черная бездна
раскрылась у них под ногами. Прыгнул усталый конь, но оборвался и покатился
вниз, так что слышно было, как хрустели его ломаемые о камни кости. Ловкий
всадник едва успел удержаться, схватясь за колючий кустарник.
Для чего? Не лучше ли бы было, если бы острый утес с размаха впился в
его высокую грудь, если бы пенные воды горных потоков с криком и плачем
помчали холодное тело в неоглядный простор Средиземного моря?! Но не так
судил Таинственный, Сплетающий нити жизни.
Прямо перед собой сэр Джемс увидел тесную тропинку, пролегавшую в
расщелине скал- И, сразу поняв, что сюда не пробраться его грузному
преследователю, он бросился по ней, разрывая о камни одежду и пугая мрачных
сов и зеленоватых юрких ящериц.
Его надежда оправдалась. И по мере того, как он удалялся от яростного
рева завязшего в скалах зверя, его сердце билось ровнее, и щеки снова
окрасились нежным румянцем. Он даже усмехнулся и, вспомнив о гибели коня,
подумал - не благороднее ли было бы вернуться назад и сразиться с ожидавшим
его врагом.
Но от этой мысли прежний ужас оледенил его душу и странным безволием
напоил мускулы рук. Сэр Джемс решил идти дальше и отыскать другой выход из
западни, в которую он попал.
Тропинка вилась между каменных стен, то поднималась, то опускалась и
внезапно привела его на небольшую поляну, освещенную полной луной. Тихо
качались бледно-серебряные злаки, на них ложилась тень гигантских неведомых
деревьев, и неглубокий грот чернел в глубине. Словно сталактиты поднимались
в нем семь одетых в белое неподвижных фигур.
Но это были не сталактиты. Семь высоких девушек, странно прекрасных и
странно бледных, со строго опущенными глазами и сомкнутыми алыми устами,
окружали открытую мраморную гробницу. В ней лежал старец с серебряной
бородой, в роскошной одежде и с золотыми запястьями на мускулистых руках.
Был он не живой и не мертвый. И хотя благородный старческий румянец
покрывал его щеки, и царственный огонь мысли и чувства горел неукротимый в
его черных очах, но его тело белело, как бы высеченное из слоновой кости, и
чудилось, что уже много веков не знало оно счастья движения.
Сэр Джемс приблизился к гроту и с изысканным поклоном обратился к
девушкам, которые, казалось, не замечали его появления: "Благородные дамы,
простите бедному заблудившемуся путнику неучтивость, с которой он вторгся в
ваши владения, и не откажите назвать ему ваши имена, чтобы, вернувшись, он
мог рассказать, как зовут дев, прекраснее которых не видел мир".
Сказал и тотчас понял, что не с этими словами следовало приближаться к
тем, у коге так строги складки одежд, так безнадежны тонкие опущенные руки,
такая нездешняя скорбь таится в линиях губ, и склонил голову в
замешательстве. Но старшая из дев, казалось, поняла его смущение и, не
улыбнувшись, не взглянувши, подняла свою руку, нежную, как лилия, выросшая
на берегах ядовитых индийских болот. И тотчас таинственный сон окутал очи
рыцаря. На сотни и сотни веков назад отбросил он его дух, и, изумленный,
восхищенный увидел рыцарь утро мира.
Грузные засыпали гиппопотамы под тенью громадных папоротников, и в
солнечных долинах розы величиною с голову льва проливали ароматы и пьянили
сильнее самосских вин. Вихри проносились от полета птеродактилей, и от
поступи ихтиозавров дрожала земля. Были и люди, но немного их было.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг