Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Дряхлый, всегда печальный Адам, и Ева  с  кроткими  глазами  и  змеиным
сердцем жили в убогих пещерах, окруженные потомством Сифа. А в земле Нод, на
высоких горах, сложенное из мраморных глыб и сандального дерева, возвышалось
жилище надменного Каина, отца красоты и греха. Яркие и  страстные  пробегают
перед зачарованными взорами его дни.

     В соседнем лесу слышен звон каменных топоров  -  это  его  дети  строят
ловушки для слонов и тигров, перебрасывают через пропасти цепкие мосты. А  в
ложбинах высохших рек семь стройных юных дев собирают для своего отца  глухо
поющие раковины и бдолах, и оникс, приятный на взгляд. Сам патриарх сидит  у
порога, сгибает гибкие сучья платана, острым камнем очищает  с  них  кору  и
хитро  перевязывает  сухими  жилами  животных.  Это  он  делает  музыкальный
инструмент, чтобы гордилась им его красивая жена, чтобы сыновья  распалялись
жаждой соревнованья, чтобы дочери плясали под огненным узором Южного Креста.
Только когда внезапный ветер откидывает на его лбу  седую  прядь,  когда  на
мгновенье открывается роковой знак мстительного Бога, он сурово хмурится  и,
вспоминая незабываемое, с вожделением думает о смерти.

     Мчатся дни, и все пьяней и  бессонней  алеют  розы,  и  комета  краснее
крови, страшнее любви приближается к  зеленой  земле.  И  безумной  страстью
распалился старый мудрый Каин к своей, младшей дочери Лии. В бореньи с собой
он уходил в непроходимые дебри, где  только  бродячие  звери  могли  слышать
дикий рев подавляемого любострастного желания. Он бросался в  ледяные  струи
горных ключей, поднимался на неприступные вершины, но напрасно.  При  первом
взгляде невинных Лииных глаз его душа вновь повергалась в бездонные мечтания
о грехе; бледнея, он глядел как зверь и отказывался от пищи. Сыновья думали,
что он укушен скорпионом. Наконец он  перестал  бороться,  сделался  ясен  и
приветлив, как и в прежние дни, и окружил  черноглазую  Лию  коварной  сетью
лукавых увещаний.

     Но Бог не допустил великого греха. Был глас с неба, обращенный  к  семи
девам: "Идите, возьмите вашего отца, сонного положите в мраморную гробницу и
сами станьте на страже. Он не умрет, но и не сможет подняться,  пока  стоите
вокруг него вы. И пусть будет так во веки веков, пока ангел не  вострубит  к
последнему освобождению". И сказанное свершилось. Видел рыцарь, как в жаркий
полдень задремал Каин, утомясь от страстных мечтаний.

     И приблизились семь дев, и взяли его,  и  понесли  далеко  на  запад  в
указанный им грот. И положили в гробницу и  встали  на  страже,  и  молчали,
только безнадежно вспоминали о навеки покинутом счастьи  земли.  И  когда  у
одной невольная пробегала по щеке слеза,  другие  строже  опускали  к  земле
ресницы и делали вид, что ничего не заметили...

     Пошевелился рыцарь и ударил себя в грудь,  надеясь  проснуться.  Потому
что он думал, что все еще грезит.

     Но так же светила луна - опал в серебряной оправе, где-то очень  далеко
выли шакалы, и неподвижные белели в полумгле семь девичьих фигур.

     Загорелось сердце рыцаря, заблистали его взоры, и, когда он  заговорил,
его речь была порывиста, как конь бедуинов, и изысканна, как он. Он говорил,
что радость благороднее скорби, что Иисус Христос кровью искупил грехи мира.
Он говорил, как прекрасны скитанья в океане на кораблях, окованных медью,  и
как сладка вода родины вернувшемуся. Он звал их обратно в мир.  Любая  пусть
будет его женой, желанной  хозяйкой  в  дедовском  замке,  для  других  тоже
найдутся преданные мужья, знатнейшие вельможи короля Ричарда. А мудрый Каин,
если он действительно так мудр, как рассказывают маги, наверно примет  закон
Христа и удалится в монастырь для жизни новой и благочестивой.

     Молчали девы и, казалось, не слыхали  ничего,  только  средняя  подняла
свою маленькую руку, серебряную от луны. И снова таинственный сон  подкрался
к рыцарю и, как великан, схватил его в  свои  мягкие  бесшумные  объятья.  И
снова открылось его очам прошедшее.

     Вот звенят золотые колокольчики на  шее  верблюдов,  попоны  из  ценной
парчи мерцают на спинах коней. То едет сам великий Зороастр,  узнавший  все,
что написано в старых книгах, и превративший свое сердце в слиток  солнечных
лучей. Сочетанье звездных знаков назначило ему  покинуть  прохладные  долины
Иранские и в угрюмых горах поклониться дочерям Каина. Как царь и жрец, стоит
он перед ними, как песня рога в летний вечер,  звучит  его  голос.  Он  тоже
зовет их в мир. Говорит о долге мира. Рассказывает, что  люди  истомились  и
без их красоты, и без нечеловеческой мудрости их отца. И уходит угрюмо,  как
волк, от одного взгляда  скорбных  девичьих  глаз.  Три  глубокие  священные
морщины ложатся на его доселе спокойном и светлом челе.

     Вот  вздрагивают  камни,  смолкают  ручьи,   бродячие   львы   покидают
трепещущую добычу. Это звон кипарисовой лиры, песня сына богов. Это - Орфей.
Именем красоты долго зовет он дев в веселые селенья  Эллады,  поет  им  свои
лучшие поэмы. Но, уходя одиноко, он больше не играет и не смеется.

     Проходят люди, еще и еще. Вот юноша, неведомый миру, но дивно  могучий.
Он мог бы переменить лицо земли, золотой цепью приковать солнце,  чтобы  оно
светило день и ночь, и заставить луну танцевать  в  изукрашенных  залах  его
дворца. Но и он уходит, отравленный  скорбью,  и  в  гнилых  болотах,  среди
прокаженных, влачит остаток своих дней...

     И возопил очнувшийся рыцарь, зарыдал, бросившись лицом в траву.  Как  о
высшем счастьи, молил он дев о позволении остаться с ними навсегда.

     Он не хотел больше ни седых вспененных океанов, ни прохладных долин, ни
рыцарской  славы,  ни  женских  улыбок.  Только  бы  молчать   и   упиваться
Неиссякаемым мучительным вином чистой девичьей скорби.

     В воздухе блеснула горсть жемчужин. Это младшая из дев подняла руку.  И
рыцарь понял, что ему не позволено остаться.

     Как кабан, затравленный свирепыми гигантами,  медленно  поднялся  он  с
земли и страшным проклятьем проклял чрево матери,  носившее  его,  и  похоть
отца, зачавшего его в светлую северную ночь. Он проклял и бури, не разбившие
его корабль, и стрелы, миновавшие его грудь.  Он  проклял  всю  свою  жизнь,
которая привела его к этой встрече. И, исступленный, повернулся, чтобы уйти.
Но тогда младшая из дев подняла  ресницы,  на  которых  дрожали  хрустальные
слезы, и улыбнулась ему с безнадежной любовью.  Сразу  умерли  проклятья  на
устах рыцаря, погасли его глаза, и сердце, вздрогнув,  окаменело,  чтобы  не
разорваться от тоски. Вместе с сердцем окаменела и его душа.  И  был  он  не
живой и не мертвый, когда пустился в обратный путь.

     Иглы кустарника резали его тело - он  их  не  замечал.  Ядовитые  змеи,
шипя, выползали из темных расщелин - он не удостаивал их взглядом.

     И пещерный медведь, который дожидался его возвращения,  при  звуке  его
шагов поднялся на задние лапы и заревел так, что спящие птицы  встрепенулись
в далеком лесу. Чуть-чуть усмехнулся рыцарь, пристально взглянул на чудовище
и повелительно кинул ему: "Прочь". И в  диком  ужасе  от  странного  взгляда
отпрыгнул в сторону страшный зверь и умчался косыми прыжками, ломая  деревья
и опрокидывая в пропасть утесы. Светало. Небо было похоже на рыцарский герб,
где по бледно-голубому были  протянуты  красновато-золотые  полосы.  Розовые
облачка отделялись от горных вершин, где они ночевали,  чтобы,  наигравшись,
налетавшись, пролиться светлым дождем над пустынею Ездрелона.

     Встречный сириец проводил рыцаря до войска короля Ричарда.  Обрадовался
веселый король возвращенью  своего  любимца,  подарил  ему  нового  коня  из
собственной конюшни и  радостно  сообщил  достоверные  вести  о  приближении
большого отряда сарацин. Будет с кем переведаться мечами! Но удивился, видя,
что сэр Джемс не улыбнулся ему в ответ, как прежде.

     Были битвы, были и пиры. Храбро дрался сэр Джемс, ни разу  не  отступил
перед врагом, но казалось, что воинская доблесть умерла в его сердце, потому
что никогда не делал он больше порученного, словно был не рыцарь, а  простой
наймит. А на пирах сидел  молчаливый,  пил,  не  пьянея,  и  не  поддерживал
застольной песни, заводимой его друзьями.

     Не мог потерпеть король Ричард, чтобы подрывался дух  рыцарства  в  его
отряде, и однажды зашумели паруса, унося к  пределам  Англии  угрюмого  сэра
Джемса. Он меньше выделялся при дворе королевского брата, принца Иоанна. Тот
сам был угрюмый.

     Он больше ничем не оскорблялся, но, когда  его  вызывали  на  поединок,
дрался и побеждал. Чистые девушки сторонились его, а  порочные  сами  искали
его объятий. Он же был равно чужд и тем, и другим, и больше ни разу в  жизни
не затрепетало его где-то  далеко  в  горах  Ливана,  в  таинственном  гроте
окаменевшее сердце. И умер он, не захотев причаститься, зная, что ни в каких
мирах не найдет он забвенья семи печальных дев.

     Радости земной любви
     Три новеллы

     Посвящается Анне Андреевне Горенко

     Одновременно с благородной страстью, которая запылала  в  сердце  Данте
Алигиери к дочери знаменитого  Фолько  Понтимари,  называемой  ее  подругами
нежной Беатриче, Флоренция видела другую любовь, радости  и  печали  которой
проходили не среди холодных  небесных  пространств,  а  здесь,  на  цветущей
итальянской земле.

     И для того, кому Господь Бог в бесконечной мудрости своей  не  позволил
быть свидетелем этого прекрасного зрелища, я расскажу то немногое,  что  мне
известно о любви благородного Гвидо Кавальканти к стройной Примавере.

                                     I

     Долго страдая от тяжелого,  хотя  и  сладкого,  недуга  скрытой  любви,
Кавальканти наконец решил открыться благородной даме  своих  мыслей,  нежной
Примавере, рассказав  в  ее  присутствии  вымышленную  историю,  где  истица
открылась бы под сетью хитроумных выдумок, подобно матовой  белизне  женской
руки, сплошь покрытой драгоценными кольцами венецианских мастеров.
     Случай - увы! слишком часто коварный союзник влюбленных - на  этот  раз
захотел помочь ему и устроил так,  что,  когда  Кавальканти  посетил  своего
друга, близкого  родственника  прекрасной  Примаверы,  он  нашел  их  обоих,
беседующих в одной из зал их дома, и, не возбуждая никаких  подозрений,  мог
просить  разрешения  рассказать  рыцарскую   историю,   будто   бы   недавно
прочитанную им и  сильно  поразившую  его  воображение.  Его  друг  высказал
живейшее нетерпение выслушать ее, а Примавера, опустив глаза,  улыбкой  дала
понять свое желание, обнаружив при этом еще раз  ту  совершенную  учтивость,
которая отличает лиц высокого происхождения  и  не  менее  высоких  душевных
качеств.
     Кавальканти начал рассказывать о синьоре, который любил даму, не только
не отвечавшую на его чувства, но даже выразившую желание  не  встречаться  с
ним совсем, ни на улицах их родного города, ни на собраниях благородных дам,
где они показывают свою красоту, ни  в  церкви  во  время  мессы;  как  этот
рыцарь, с сердцем, где, казалось, все печали свили свои  гнезда,  скрылся  в
самый отдаленный из своих замков для странных забав, мучительных наслаждений
неразделенной любви. Знаменитый художник из золота и слоновой  кости  сделал
ему дивную статую дамы, любовь к которой  стала  властительницей  его  души.
Потянулись одинокие дни, то печальные и  задумчивые,  как  совы,  живущие  в
бойницах замка, то ядовитые и черные, как змеи, гнездящиеся в его  подвалах.
С раннего  утра  до  поздней  ночи  склонялся  несчастный  влюбленный  перед
бездушной статуей, наполняя рыданиями и  вздохами  гулко  звучащие  залы.  И
всегда только нежные и почтительные слова слетали с его  уст,  и  всегда  он
говорил только о любимой даме. Никто не знает, сколько прошло тяжелых лет, и
скоро погасло бы жгучее пламя жестокой жизни и полуослепшие  от  слез  глаза
взглянули бы в кроткое лицо вечной ночи, но великая любовь сотворила великое
чудо: однажды, когда особенно черной тоской сжималось сердце  влюбленного  и
уста его шептали особенно нежные слова, рука статуи дрогнула и протянулась к
нему, как бы для поцелуя. И когда он припал к ней губами, лучезарная радость
прозвенела в самых дальних коридорах его сердца, и он встал, сильный, смелый
и готовый для новой жизни. А статуя так и осталась с протянутой рукой.
     Голос Кавальканти дрожал, когда он рассказывал эту историю, и он  часто
бросал красноречивые взгляды в сторону Примаверы, которая  слушала,  скромно
опустив глаза, как и подобает девице столь благородного дома. Но  -  увы!  -
его хитрость не была понята, и когда его друг принялся  горько  сетовать  на
жестокость  прекрасных  дам,  Примавера  заметила,  что,  несмотря  на   всю
занимательность только что рассказанной истории, она всем рыцарским  романам
и  любовным  новеллам  предпочитает  книги  благочестивого  содержания  и  в
особенности "Цветочки" Франциска Ассизского. Сказав  это,  она  поднялась  и
вышла с таким благородным достоинством, что к ней можно было приложить слова
древних поэтов, воспевающих походку богинь.
     Видя столь полную неудачу давно лелеянного плана, Кавальканти ощутил  в
сердце горькое отчаяние и, не надеясь, что сумеет овладеть собой, попрощался
со своим другом, прося его не отягощать себя  скукой  проводов.  Солнце  уже
село, и по залам плавали сумерки, когда вдруг  у  самых  дверей  Кавальканти
заметил нежную Примаверу, одну, смущенно наклонившуюся к синеватому  мрамору
пола. "Я уронила кольцо, - сказала она  немного  тише  обыкновенного,  -  не
хотите ли помочь мне его найти?" И, когда он нагнулся, рука, тонкая, нежная,
с бледно-голубыми жилками, будто случайно скользнула по его лицу, но на  миг
задержалась у губ.  И  быстрота,  с  которой  он  поднял  голову,  не  могла
сравниться с быстротой Примаверы, скрывшейся за тяжелой из французского дуба
дверью. Тогда Кавальканти понял, что он все равно не найдет кольца, как если
бы оно упало в пенные воды Адриатического  моря,  и  пошел  домой  с  душой,
достигнувшей высшей степени блаженства.

                                     II

     Последнее время Кавальканти часто встречался с прекрасной Примаверой то
на собраниях, где юноши благородных домов удостаиваются высокой  чести  быть
служителями своих дам, то во время благочестивых процессий,  то  в  доме  ее
родителей. И ни нежные взгляды, ни тяжелые вздохи  или  любовные  сонеты  не
могли поколебать того  особенно  холодного  невнимания,  с  каким  Примавера
относилась к внушенной ею любви. В то время вся Флоренция говорила о заезжем
венецианском  синьоре  и  о  его  скорее   влюбленном,   чем   почтительном,
преклонении перед красотой Примаверы. Этот венецианец  одевался  в  костюмы,
напоминающие цветом попугаев; ломаясь, пел песни, пригодные разве только для
таверн или грубых солдатских попоек; и хвастливо рассказывал о  путешествиях
своего соотечественника Марко Поло, в которых сам и не думал участвовать.  И
как-то Кавальканти видел, что Примавера приняла предложенный ей сонет  этого
высокомерного глупца, где воспевалась ее красота в выражениях  напыщенных  и
смешных: ее груди  сравнивались  со  снеговыми  вершинами  Гималайских  гор,
взгляды  с  отравленными  стрелами  обитателей  дикой  Тартарии,  а  любовь,
возбуждаемая ею, с чудовищным зверем  Симлой,  который  живет  во  владениях
Великого Могола, ежедневно  пожирая  тысячи  людей;  вдобавок  размер  часто
пропадал, и рифмы были расставлены неверно.  Но  все-таки  в  минуты  унынья
сердце Кавальканти томилось безосновательной, но жгучей  ревностью,  подобно
тому, как благородная сталь военного меча разъедается ржавчиной  в  холодной
сырости старых подвалов.
     Задумчивый, чувствуя себя первым в доме  печалей,  шел  он  однажды  по
площади, размышляя о том, чтобы уехать навсегда в далекие страны, или просто
ударом стилета оборвать печальную нить своей жизни. Был  полдень,  жаркий  и
душный. Тихие  улицы  старинной  Флоренции,  казалось,  дремали  в  ожидании
вечера, когда по ним грациозной вереницей пройдут прекрасные и нежные  дамы,
а влюбленные  юноши,  стоя  в  отдалении,  будут  опускать  пылающие  взоры.
Кавальканти шел, весь отданный своим черным думам, и, только случайно подняв
глаза, заметил  Лоренцо,  старого  нищего,  хитрость  которого  была  хорошо
известна среди молодежи. Он стерег влюбленных во время их встреч  и  условно
постукивал костылем, когда приближались нескромные или ревнивцы. Нежные дамы
только ему доверяли относить письма,  назначая  тайные  свидания.  И  сейчас

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг