вино, сосуды с оливковым маслом - все переходит в жирные руки, неохотно
отсчитывающие драхмы.
Но сердце базара было не здесь, не в лавках торговцев мясом и не у
продавцов маслин. За воротами нижнего двора, там, где возвышались спины
слонов и головы верблюдов, где в одну пеструю массу смешивались караваны
далеких стран, где сливались голоса жителей побережья Понта Эвксинского*
[Понт Эвксинский - Черное море.] и крайних границ Индии и Китая, - там
было сердце базара матери городов. Здесь продавалось все: заморские доспехи,
янтарь и бархат, пергамские кожи и оружие, александрийские папирусы и
поучения мудрецов, смуглые, узкобедрые индианки и ширококостные великаны --
рабы с темной кожей, родина которых находилась далеко, там, куда не
добирались даже аргонавты.
Здесь распадались громадные караваны и составлялись новые. Люди в
обтрепанных халатах заключали сделки на тысячи талантов** [Талант - мера
веса, а также денежная единица. Его вес - 25,902 кг.] - суммы,
достаточные, чтобы оплатить постройку городского Акрополя со всеми его
дворцами, храмами и стенами. Другие - в ярких, расшитых хитонах - еще не
имели двух оболов на обед и жадными глазами выискивали в разноплеменной
толпе очередную жертву, готовую выложить содержимое своего кошелька в обмен
на предсказания богов и стук игральных костей. Вот один из них, невысокий,
сгорбленный человек с бегающим взглядом и подобострастной улыбочкой,
штопором ввинчивается в толпу и ловко, как угорь, скользит к тому месту, где
его безошибочное чутье подсказывает быструю наживу.
Да! Он не ошибся: в десяти шагах еще раз мелькнуло полуобнаженное тело
юноши, иссеченное свежими рубцами.
"Что здесь делает этот недавно наказанный раб? Таких не берут с собой
на базар: наказание может смутить ум непокорного ленивца, он может замыслить
побег, и где же, как не здесь, всего удобнее скрыться от законного
господина! Эге, да он уже, видно, сбежал! Вон как загнанно озирается, как
пугливо шарахается в стороны! Уж Логос выведает, кто твой господин, да
пошлет ему великий Зевс мысль о щедрости! За выдачу такого раба можно
получить 10 оболов! Вон какие у него широкие, сильные плечи! А грудь! Такой
груди может позавидовать сам Аполлон! Широкие скулы и сдвинутые брови --
признак мужества, с ним, кажется, придется повозиться... Ничего, хороший
мой, ты не уйдешь от Логоса! Вперед, старина, сегодня будет и жирный плов, и
старое вино - вперед!"
Город, как большой проснувшийся зверь, с первыми лучами солнца
расправил свои могучие лапы-улицы и слегка пошевелил ими. Он ударил в лицо
юноше тысячами красок, запахов и звуков, заставил оробеть и растеряться
человека, знавшего лишь законы тайги. Город ошеломил Алана. Впечатление
дробилось на тысячи разноцветных кусков, не связанных друг с другом.
Рассудок отказывался соединить их в одно целое. Растерянный, бледный и
подавленный, Алан медленно брел мимо бронзовых оград, за которыми благоухали
розы и журчали фонтаны. Мимо огромных зданий, мимо светлых, устремленных в
голубое небо колонн.
Люди здесь были так же непонятны, как творенья их рук. С шумом и криком
все они спешили в одном направлении, толкали его; обгоняли друг друга,
бранились и грозили кулаками. Наконец Алан устал бороться и отдался на волю
этого живого потока. Толпа вынесла его сквозь узкое горло ворот в
огороженное пространство, где люди трепетали и бились, как рыба в сети. Он
хотел выбраться отсюда, но, притиснутый к стене, оглушенный и обессиленный,
не смог сделать ни шагу. Одно-единственное желание осталось в опустошенной
голове юноши - найти хотя бы маленькое укромное местечко, где нет этих
орущих и снующих взад-вперед людей. Но такого местечка нигде не было. Тогда
Алан из последних сил рванулся вперед и, расталкивая купцов и горожан,
решительно двинулся к воротам. В сердце медленно закипала ярость. Город все
больше походил на враждебного зверя. Он зажал Алана в ловушке и, казалось,
вот-вот нанесет новый удар. Город бросал ему вызов всеми своими загадками и
тайнами. Ну что ж, Алан никогда не уклонялся от борьбы! еще посмотрим, чья
возьмет! Он все решительнее отстранял с дороги людей, и те, встретившись с
горящим взглядом юноши, уже не бранились, а что-то недовольно бормоча себе
под нос, покорно уступали дорогу. Алан прошел в ворота и попал в следующий
двор, меньше первого, базарная толчея и сутолока здесь были менее яростными,
и юноша остановился, пытаясь сообразить, что ему делать дальше. Он пытливо
вглядывался в лица людей, стараясь найти среди них того, к кому можно
обратиться с вопросом. Вот сбоку мелькнуло лицо с маленькими хищными
глазками и слащавой улыбкой. Нет, не то. Алану нужен человек, так же как и
сам он враждующий с городом, но знающий его тайны.
Наконец Алан заметил оборванного старика, стоявшего около костлявого,
изнуренного вола. Вол распластался на пыльной земле и с какой-то покорной
безнадежностью жевал свою бесконечную жвачку. Тут же были сложены горкой
дыни и арбузы. Ими никто не интересовался. Худой человек тяжело вздыхал и
скреб своей грязной, узловатой рукой порыжевший от солнца затылок. Видно,
ему тоже было не сладко. После недолгого раздумья Алан решился обратиться к
этому старику. Он забыл, что незнание языка встанет между ними каменной
стеной.
Старик так и не смог понять, чего хочет от него этот странный юноша с
темными пристальными глазами и таким приятным сильным голосом. Алан взял его
за руку и все повторял и повторял одни и те же слова на незнакомом языке,
словно хотел, чтобы старик запомнил их.
Взгляд старика упал на обнаженные плечи юноши, покрытые свежими
рубцами. Видимо, этот чужой человек нуждается в помощи. Старик выбрал самую
спелую дыню. Приятно дать человеку что-нибудь от сердца. Он ничем не может
помочь ему - пусть возьмет хоть дыню.
Изнывающий от нетерпения Логос, прячась в толпе, злобно призывал на их
головы все ужасы Аида*. [Аид - подземное царство мертвых.] Поблизости не
было ни одного стражника, и не стоило пока поднимать тревогу в этом людном
месте, где за сбежавшего раба могут заступиться. Когда же этот проклятый
старик оставит в покое его добычу? Ага, вот, наконец! Но что это? Он,
кажется, угощает беглого раба дыней? Это надо запомнить, старик нарушил указ
царя! С него много не возьмешь, но мудрость учит довольствоваться малым и
искать большего. И Логос поспешил вслед за уходящим Аланом. А тот
окончательно растерялся. Он совершенно не знал, что ему делать дальше, куда
идти. Проскользнув мимо сборщиков пошлины у базарных ворот, Алан стал
подниматься вверх к Акрополю. Улицы пустели. Была середина дня - самая
знойная пора. Раскаленное солнце безжалостно жгло кожу. Камни под ногами
казались раскаленными. Алан все убыстрял шаги, стараясь поскорей достичь
тени. Здесь даже солнце чужое, беспощадное. Улицы словно вымерли - нигде ни
души. Но вот впереди показалась группа воинов. Они двигаются навстречу
нетвердой походкой, поддерживая друг друга. Юноша прижался к стене и замер в
неглубокой нише. А воины, как назло, остановились в десяти шагах и, судя по
угрожающим жестам и крикам, стали разбирать какую-то свою ссору. В этот
напряженный момент сбоку к нему подкрался невысокий мясистый человек. Он
вдруг вцепился в Алана крючковатыми пальцами и закричал пронзительным
голосом:
- Стража! Сюда! Сюда! На помощь!
Алан не понял слов, но мгновенно сообразил, что его новый враг зовет
воинов. еще не решив, что ему надо делать, он резким кругообразным движением
отвел руку врага назад и с силой прижал к себе. В спине у Логоса что-то
хрустнуло, он вдруг осекся, захрипел и безжизненно повис на руках Алана.
Стараясь удержать его мясистую тушу, юноша припал на одно колено и,
поддерживая Логоса, склонился над ним. В этот момент подошли воины,
посмеялись над толстяком, разморенным солнцем, над заботливым рабом, бережно
поддерживающим своего господина. Решив, что эти двое пьяны, как и все они,
воины почувствовали к ним доброжелательную симпатию. Посоветовав рабу полить
голову своего хозяина вином, хохоча и распевая они наконец, ушли. Переведя
дыхание, Алан засунул толстяка с закатывающимися под лоб глазами в нишу, где
только что стоял, и, прижимаясь к стене, быстро заскользил вдоль улицы.
Город победил его. Наверно, так чувствует себя ребенок, брошенный в
тайге. Правда, здесь вместо деревьев - люди, но это еще хуже. Каждую минуту
любой из них может превратиться в хищника. Нет, в одиночку он ничего не
добьется. В этом каменном лесу домов и улиц Алан знает только одну дорогу --
в ненавистный плен, откуда он с таким трудом бежал. Раз пройдя где-нибудь,
охотник всегда найдет дорогу обратно. Нужно смириться. Может быть, его побег
еще не успели заметить. Надо осмыслить все увиденное сегодня, он сумеет еще
раз вырваться из сарая, где держат пленных. Теперь он знает, когда и как
можно убежать.
ГЛАВА VI
Утро постучалось и во дворец Евкратида. Из боковых дверей Мегарона*
[Мегарон - жилое помещение царского дворца.] вышел царский скульптор
Аполонид. Он ласково улыбнулся солнцу, разгладил свою пушистую черную бороду
и окинул двор зорким, цепким взглядом, с которым так и не справилась
приближающаяся старость. Позади была ночь работы, той, что забирает все
силы, но оставляет человеку частицу прекрасного и надежду. Вечную надежду
поймать неуловимую красоту, подчинить ее себе. И вот человек бросается за
коварной мечтой. Летят годы, уходит постепенно жизнь, а впереди все так же
горит недосягаемый заманчивый огонек, и никогда не приходит удовлетворение.
Может, это и хорошо. Он не знает. Он просто устал.
Аполонид отряхивает белую пыль со своего передника и уже собирается
уходить, как вдруг замечает в тени ограды едва уловимое движение.
Притаившись за колонной, Аполонид ждет. Он весь внутренне напрягся, каким-то
неясным чутьем уловив, что сейчас увидит нечто необычное. И чутье не
обмануло его. Левый портал дворца отделяет от стены 14 локтей. Неожиданно
чье-то тело в два молниеносных прыжка пересекает это пространство. Все
происходит так стремительно, что Аполонид ничего не успевает рассмотреть. Он
осторожно выглядывает из-за колонны, и вдруг нервная дрожь волной пробегает
по всему телу. В трех шагах, спиной к нему, стоит человек. Он прильнул к
колонне, словно замерев в полете прыжка. Солнце играет на бронзовых мышцах
спины и плеч, сжатых в застывшие бугры. Чем-то он напоминает притаившегося
барса, почуявшего опасность. Чуть скрипнул гравии под ногой Аполонида, и
незнакомец рывком повернулся к нему. Их глаза встретились. Аполонид увидел,
как еще больше напряглось тело юноши. В его голубых глазах не было страха,
только дерзкий вызов. И вновь невольно вздрогнул царский скульптор.
Вот оно, волнующее, вечно меняющееся и недостижимо прекрасное! Вот оно
стоит перед ним живое, отлитое в тело этого юноши, в дерзком вызове его чуть
согнутого стана, в блеске глаз, в широком лбе, резких скулах и тонких
трепетных ноздрях неизвестного, необыкновенного человека...
Так они стояли друг против друга, пока Алан по внимательному, глубокому
взгляду Аполонида не понял, что ему не грозит опасность. Тогда он доверчиво
и смело шагнул к нему навстречу и, в свою очередь, стал внимательно
рассматривать царского скульптора, его большие мозолистые руки, осыпанные
чем-то белым, потертый передник и смешную пушистую бороду. Незнакомый старец
вдруг весело подмигнул ему, дружелюбно похлопал по плечу и поманил за собой.
Так состоялось это знакомство, резко изменившее судьбу Алана. Без малейшего
колебания юноша последовал за Аполонидом в узкий коридор дворцовых служб. Он
сразу почувствовал, что этому человеку можно довериться. Может быть, и его
побег благодаря новому знакомству не причинит ему больших неприятностей.
Наверно, этот старик важное лицо здесь, он сумеет защитить Алана.
Они, миновали несколько узких коридоров и вошли в огромный зал,
уставленный длинными столами. Алан растерялся от грохота и беготни,
наполнявших помещение. За столами двумя рядами сидели люди и мяли куски
тягучей белой массы. Всмотревшись в их лица, Алан узнал многих. Тут были те
самые люди, что не дали ему тогда напасть на охранника. Некоторые из них
узнали его и приветливо улыбались, ни на секунду не переставая работать.
Вдоль стола прохаживался дежурный воин-надсмотрщик с длинной толстой плетью
в руке и обнаженным мечом за поясом. Видимо, он знал об исчезновении Алана,
потому что грозно шагнул навстречу, но, увидев рядом с юношей царского
скульптора, почтительно посторонился. Алан усмехнулся про себя: его выбор
оказался верным и наказания за побег удастся избежать.
Между столами носили ящики, наполненные непонятными предметами. В конце
зала два человека, блестя потными телами, вертели большое деревянное колесо,
соединенное приводным ремнем с другим, поменьше, и за этим колесом, точно
фокусник, стоял маленький человек. Он на лету хватал куски белой массы и,
бросая их на быстро вертящийся круг, легкими прикосновениями пальцев
превращал в высокие кувшины и ровные гладкие чаши. Пораженный Алан пришел в
себя, только когда человек с бородой тронул его за плечо. Они, не
задерживаясь, прошли через зал в небольшую светлую комнату. Здесь Алана
ждало новое чудо.
Он вздрогнул и попятился к двери. Посреди комнаты, на столе, неподвижно
лежал совершенно белый человек! И только присмотревшись юноша понял, что
человек вырезан из камня. Он лежал спиной к Алану, опершись на согнутую руку
и запрокинув голову. Глубокое, непонятное волнение заставило сильнее
забиться сердце юноши. Словно боясь разбудить странного человека, он
осторожно обошел его и отшатнулся, пораженный увиденным.
На столе лежал умирающий воин. Из широкой груди торчал обломок
вражеской стрелы. На валявшемся рядом и уже бесполезном щите были начертаны
какие-то знаки. А лицо с невидящими глазами смотрело вверх, как будто
силилось и не могло победить надвигающуюся смерть. Воин прощался с жизнью,
но в его полной скорби и боли позе не было мольбы о пощаде!
Нет! В нем застыло желание еще раз подняться и отомстить врагу, а сил
уже не было... И грусть от сознания этого омрачала лицо. Алан осторожно
тронул белого воина, словно желал еще раз убедиться, что это всего лишь
камень.
Кто же смог вложить в камень такую потрясающую силу? Вопросительно и
растерянно посмотрел он вокруг.
А бородатый мастер, улыбаясь, стоял у двери и с явным удовольствием
наблюдал за Аланом. Кивнув, он обронил несколько непонятных фраз и жестом
показал Алану, что тот должен остаться. Все так же улыбаясь, царский
скульптор подошел к столу, на котором лежал воин, выдвинул ящик с
непонятными инструментами и, склонившись над камнем, не спеша принялся за
работу. Он изредка бросал на Алана изучающий взгляд. От волнения у Алана
пересохло в горле - впервые увидел юноша за работой того, о ком слагались
легенды.
Такой же мастер сделал и ту фигурку, что сожгли на костре... А человек
с большими исцарапанными руками смело делает фигуру воина, и боги не
гневаются на него за это. Значит, не прав был Хонг, запретивший даже
смотреть на изображение человека? За что же боги похитили тогда его шкуру?
Ведь он нарисовал на камне только жалкое подобие человека?
Этот же мастер вложил в камень человеческие чувства - боль, скорбь и
гнев на врага, - и боги не обрушили на него за это своей жестокой кары...
Долго еще испытывал Алан благоговейный трепет, подходя к великому
творению греческого мастера. Он невольно сравнивал себя с этим воином: его
тоже свалили враги, только он еще поднимется и отомстит за себя. А пока он
будет присматриваться и учиться великому искусству, постигать те чудеса,
которые окружали его. И, затаив все чувства, равнодушный с виду, юноша
ревностно исполнял все, что от него требовали. Аполонид был доволен своим
новым подмастерьем. Он поговорил с экономом, и тот легко согласился
перевести раба в мастерскую.
Первое знакомство с городом надолго запомнилось Алану. Постепенно хаос
увиденного стал распадаться на отдельные картины, вызывал множество
вопросов, и ответы на них требовалось получить как можно скорее. Только
разобравшись во всем можно отважиться на новый поединок с этой каменной
чужой страной. "Пойми, чего хочет враг, и только тогда нападай" - так часто
говорил Хонг. Алан же не знал даже самого главного: кто в этой стране его
беспощадный, непримиримый враг, а кто - возможный друг?
Нищий старик, что привез на рынок дыни, не нападал на него, как тот
толстяк, не стал звать стражу, а даже подарил ему дыню... Чем скорей он
научится отличать врагов от друзей, тем скорей завоюет свободу.
Алан с упорством стал запоминать слова чужого языка, языка врагов...
Его знали большинство рабов из гончарной мастерской. Научившись понимать
этот язык, он сможет наконец заговорить с ними, сможет узнать, почему не
захотели они помочь ему тогда, в сарае... В мечтах Алан уже видел картины,
желанные и дорогие ему: все, кто был в сарае, набрасываются на стражу,
захватывают оружие...
Пусть их немного - но вместе они справятся с ночным городом! Даже
десяток воинов с оружием в руках, проникшихся верой в то, что свобода важнее
жизни, - грозная сила.
Все эти дерзкие мысли исчезали с приходом скульптора, и вновь, затаив
дыхание, следил Алан, как возникало чудо: из-под рук человека в
перепачканном фартуке неудержимым потоком выливалось то, что будило в сердце
юного скифа дорогие воспоминания, то, что жило в солнце, в зеленой тайге, в
глазах Инги...
Алан сильно изменился: суровость воина уступила место пристальному
вниманию к окружающему, глубоко спряталась тоска по родине, даже Инга
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг