Захочет, если я буду нужен. Значит, этой просьбой можно выяснить, как он
принял мой план. И, вспомнив о плане, Алан сдержал дыхание, боясь выдать
волнение, - так реально близко встали перед ним давние затаенные мечты о
славе, о грозных делах и о крови врагов, льющейся на сухой песок. И еще об
одном очень отчетливо вспомнил юноша. Серая квадратная глыба стояла на
вершине скалы Совета. Около этой глыбы собирались старейшины, здесь они
присваивали воину желанное звание почетного воина племени, за такую честь
многие, не задумываясь, отдавали жизнь. Изображение глыбы Совета вырезал он
тогда из мягкого прозрачного камня, мечтая о милой родине, согревавшей
сердце воспоминаниями детства, нежными и грустными одновременно...
Аор сжал в ладони кисть от пояса своего халата и задумчиво перебирал ее
нити. Они были двух цветов - синие и желтые. Синие - вправо, желтые --
влево - на два разноцветных пучка разделялись беспорядочно спутанные нити,
каждая нить была мыслью, каждая мысль ложилась на свое место: синяя --
вправо, желтая - влево. Синие мысли утверждали "да", желтые возражали им.
"Юноша чужеземец, его здесь ничего не держит. Он не может стать тебе
помехой в дальнейшем", - говорила синяя.
"А долго ли он останется в твоей власти? Сможешь ли ты до конца
разгадать его варварский ум?" - вопрошала желтая, но тут же ложилась новая
синяя нить - возникала новая мысль: "Юноша самолюбив и честолюбив, слава
быстро ослепит его, отнимет природную остроту ума и вдумчивость, сделает
простой игрушкой в твоих руках".
"Но пока это случится, он может перевернуть судьбу всей страны, он
отважен до дерзости, умен настолько, что способен понимать и скрывать
собственные желания..."
Аор чувствовал себя, как Одиссей, державший в руках подарок Эола*. [Эол
-- бог ветров. Одиссей получил от Эола мех с ураганами, мешавшими плаванию.]
Вот он в руках у него, таинственный мех. Пока завязан, он сер и невзрачен,
безобиден на вид, но стоит его развязать, и на волю вырвутся неудержимые
бури и ураганы, и кто знает, куда направят они свою чудовищную силу? Стоит
дать этому отважному юноше сотню гетайров, да еще клочок папируса - львенок
вырвется на волю и тогда... Могущество индусов может рассыпаться, как бархан
под напором ветра. "А куда дальше подует ураган? - вопрошала желтая нить.
-- Где ключик? Где твой заветный ключик к этому человеку, без которого ты не
решал ни одной судьбы? Ты владеешь Антимахом, в любую минуту ты можешь
сделать его царем и противопоставить этому странному чужеземцу, этому рабу,
в котором нуждаешься и которого боишься! А кто из них окажется сильнее? Кто
это знает? Разве можно угадать силу неведомого? И разве сможет устоять
мутная капля вина перед кристальной твердостью алмаза? Если взбунтуется
алмаз, чем удержит его золотая лапа? Что если он сломит Антимаха, как слон
ломает сухой ковыль? Ведь ты хочешь дать чужеземцу стальные крылья власти и
силы. Как высоко он сможет подняться на них? Как использует эту высоту? Где
те вожжи, которыми ты направишь полет пушенной тобой стимфалийской птицы?*"
[Стимфалийская птица - птица с железными перьями, бросаемыми ею во врагов.]
Тонкий прозрачный звон разбитого хрусталя вспугнул этот сонм вопросов в
голове Аора. Алан не заметил, как раздавил в своих пальцах бокал. Юноша всем
своим существом устремился к двери, завешенной портьерой из шелковых
шнурков, на которую взглянул теперь и Дор. Из его головы сразу же ушла
назойливая толпа противоречивых мыслей, и он улыбнулся устало и благодарно,
как человек, нашедший трудное решение.
Алан не заметил раздавленного бокала. Он забыл в эту минуту о скале
Совета и о крови врагов! Он даже не видел, что Аор поднялся и ушел из
комнаты, чтобы отдать какое-то приказание. Все это не имело сейчас никакого
значения. В дверях остановилась женщина. Но не это поразило Алана, даже не
то, что она оказалась той, с кем разговаривал он на лестнице дворца... В
чувствах Алана было то, чего не понял Аор, что навсегда осталось для него
загадкой и что заставило его в тот момент, быть может, впервые в жизни
принять ошибочное решение. Оба они видели одно и то же, и каждый видел
разное.
Аор увидел в дверях свою дочь, увидел волнение Алана и, усмехнувшись
про себя, решил, что ключик найден. Алан же почти не видел Лаодики. Он видел
другое; видел то, что доступно лишь глазам людей, способных отыскать и слить
в единый образ рассыпанные по жизни крупицы прекрасного.
Лаодика запуталась в шнурах портьеры и резко на ходу остановилась, ее
тело под легкими одеждами напряглось и на секунду замерло! Шелковые струи
портьер голубыми змеями обвились вокруг ее рук и стана, прильнули к
обнаженной нежной коже, горели на ней мягкими зелеными огоньками! Витые
горящие змеи остановили движение, жизнь словно замерла на мгновение под их
напором и навсегда запечатлелась в глазах пораженного Алана. Но мгновение
уже пронеслось мимо. Лаодика сердито отстранила непокорные струи шелка и
величавой спокойной поступью вошла в зал.
Этот чужеземный юноша опять смотрел на нее своим необычным, физически
ощутимым взглядом. Зачем ушел отец? Лаодика села напротив гостя и, не
поднимая глаз, ждала, когда он заговорит, ее руки привычными движениями
создали в убранстве стола и расстановке блюд какой-то странный гармоничный
беспорядок и замерли на полупустом кубке отца. Разговор явно не клеился.
Алану не хотелось говорить. В такие минуты он забывал о словах. Он глядел на
тонкую белую руку женщины на льдистом хрустале бокала и внезапно отчетливо
понял, что так эту руку может видеть только он один.
Прозрачная и бледная, она застыла, как снежная шапка на ледяном осколке
хрусталя. Ему захотелось притронуться к ней, он был уверен, что она растает
от тепла его руки, но, подняв глаза на лицо женщины, он почти вздрогнул.
Губы Лаодики запеклись тонкой трубчатой корочкой, словно сковавшей
тайную страсть. Наверно, так же холодно выглядит расплавленная бронза, когда
ее поверхность чуть прихватит пленка раскаленного металла. И словно дыхание
скрытого жара коснулось Алана, он со страхом почувствовал, как уходят
куда-то вдаль рожденные его фантазией образы, как сидящее перед ним
прекрасное неведомое обретает реальные формы полуобнаженной красивой
женщины. Странное дело, от приобретенной реальности облик женщины ничего не
потерял, он стал лишь мягче, проще и доступнее. Теперь Алан заметил, что
волосы у нее непослушные; их кольца блестящим кружевом падают на стройные
плечи, точно хотят приласкаться дерзко и нежно. И опять, как на лестнице
дворца, Лаодика, потеряв терпение, заговорила первой:
- Возможно, Аполонодор Артамитский хочет посмотреть произведения
греческих мастеров? У отца есть неплохая коллекция.
Алан отлично понял обиду девушки; ее язвительную и гордую иронию. Он
заговорил уверенно и приветливо:
- Произведение, которое так восхищает меня, нельзя найти в коллекции.
И еще не родился мастер, который смог бы приблизиться к такому совершенству.
Лаодику не смутил этот изысканный комплимент, он был даже несколько
неприятен ей, так как напомнил обычные торжественные разговоры гостей Аора.
Девушка поспешила переменить тему. Ее приятный глубокий голос звучал
задумчиво и дружелюбно.
- Ты, наверно, очень любишь все красивое...
- Не знаю, иногда мне кажется, что вся человеческая жизнь не стоит
одного дня, наполненного прекрасным.
- А ты не боишься красоты?
Этот вопрос откровенно изумил юношу.
- Красота опасна. Она живет соками человеческого сердца. Она выпивает
из него все лучшее, оставляя пустую скорлупу.
Алана поразила эта странная мысль, поразило своеобразие суждений
собеседницы.
- Я не согласен с Вами. Красота обновляет сердце человека, дарит ему
новые силы, разве не так?
Лаодика чуть улыбнулась в ответ и стала медленно перебирать своими
длинными тонкими пальцами ожерелье из крупных жемчужин необычайного цвета.
- Разве не прекрасен этот жемчуг? А ведь там, на дне моря, он
зародился от простого каприза случая, от ничтожной песчинки и слизи. И
сейчас, как все прекрасное, он живет соками человеческого сердца. Если снять
его с живой кожи человека, он поблекнет и потускнеет, в нем умрет красота.
Человек же, который носит его, бледнеет и чахнет. Красота опасна...
ГЛАВА XIV
Прошло три дня с того вечера, как Алан ужинал у Аора, а Аор все еще не
мог разрешить вставшую перед ним задачу. Многое не нравилось ему в речах
Алана, вызывало сомнения. Почему он попросил сотню гетайров? Почему так
дерзко предложил свои услуги вчерашний раб? Только ли мечта о власти кроется
за этим? Что если другое? И почему он думает все время об этом чужеземце и
варваре? Разве в древнем городе не найдется достойного потомка Александра?
Может быть, есть... конечно, есть много смелых, отважных! И все же мысли
упрямо возвращались к Алану. Именно ему хотелось верить, именно в нем
заметил Аор сочетание холодного разума с темпераментом борца. Удача
сопровождала юношу с первых самостоятельных шагов. Есть люди, с детских лет
отмеченные печатью богов, рожденные побеждать и властвовать. Если это так,
пусть то, что превышает человеческий разум, решат сами боги.
Аор берет папирус и отрезает от него шесть полосок. Пять славных и
грозных имен пишет он на лоскутах папируса. Эти люди не раз отличались в
военных походах талантом и дерзостью. Каждый из них мог бы... Но Аор берет
шестую полоску и выводит на ней имя Алана. Потом все шесть свертывает в
одинаковые трубочки. Бросает их в урну, стоящую у ног статуи Зевса, хлопком
вызывает раба.
- У ног Зевса лежит шесть человеческих судеб. Подай мне одну из них.
Старый раб, много лет живущий в доме Лора, понимает все с полуслова.
Отвернувшись, наугад достает бумажку и молча, с поклоном, подает господину.
Аор отпускает раба и не спешит развернуть папирус. Потом тяжело вздыхает,
словно прогоняя назойливые сомнения.
- Ну что ж, боги решили... Уже готов указ, поставлена печать, и только
имя не вписано.
Наконец Аор развертывает папирус и не может сдержать довольной улыбки.
Его мысли согласны с желанием богов. В пустой графе появляется имя
Аполонодора Артамитского...
Город стал другим. Не испуганный его значительностью раб подавленно
ступал по западням клыкастых улиц. На сером жеребце ехал человек, только что
получивший в свои руки судьбу великого города. Алан едет медленно и при
каждом шаге коня ощущает на груди упругий папирус. Юноша задумчив, почти
угрюм. Получив указ, мечты о котором еще недавно казались дерзостью, он
впервые почувствовал ответственность за судьбы многих людей, понял, как
нелегка, а порой страшна, будет его новая жизнь... Хорошо, что здесь у него
есть двое верных друзей, без них ему не справиться с делом, на которое
решился. Указ об освобождении Узмета Аор выдал по первой просьбе. Мипоксая
он разыщет в Мараканде, сейчас же наконец можно вернуть свободу Узмету,
много дней томившемуся в ожидании казни.
Вонючий мрак тюрьмы поглотил вошедших, где-то здесь, в лабиринте
страданий и ужаса, томился Узмет. Не поздно ли пришел Алан? Что если друг
уже получил страшную свободу мертвых? Шедший впереди десятник стражи
поскользнулся в луже крови какого-то несчастного и чуть не выронил факел.
Изрытая проклятия, принялся он трясти бездыханное тело человека,
разорвавшего себе зубами вены. Нет, это не Узмет. Они двинулись дальше.
Кривоногий, шагающий, как утка, десятник все еще продолжал ругаться: за
смерть каждого раба из его жалованья вычитали 40 драхм.
Высокий человек, около которого они наконец остановились, был прикован
к стене за руку. Он не удивился и не обрадовался. Он был равнодушен.
Безучастно дал он снять со своей руки стальное кольцо и покорно позволил
Алану вывести себя на воздух. Увидев солнце, он ожил на минуту, но, словно
израсходовав последний остаток душевных сил, тотчас же сник, как подрезанный
стебель. Алан пытался растормошить друга, что-то объяснить ему, но Узмет
молчал и, казалось, вслушивался в неведомые Алану глубины...
Уже в маленькой вилле, которую Аор подарил Алану, Узмет вдруг заговорил
хрипло:
- Колесо большое не вертится. Колесо сломалось.
Алан испугался. Эти странные слова словно ударили его. Он принес
душистой розовой воды, напоил и накормил друга, долго отмывал в ванне
затвердевшую коросту и смазывал мазями свежие рубцы. Все это Алан проделывал
молча, боясь услышать из уст друга подтверждение страшной догадки. Но Узмет
снова заговорил:
- Да, да, колесо! Большое колесо! На нем растут кувшины и вазы! У
каждого есть в груди свое колесо! Оно должно вертеться. Там, в темноте, оно
все время вертелось! Ты остановил мое колесо! Отпусти меня! Отдай мое
колесо! Пусть оно вертится! Слышишь? Ты, на котором блестит золото! На моем
колесе тоже было красное золото! Ты забрал его! Уходи! Пусть проклятья
грызут тебя! Пусти!
Узмет вдруг с неожиданной силой рванулся к двери, забился в руках
друга, заплакал и стих.
Наступил вечер. Оставив Узмета на попечение старухи-знахарки, Алан
вышел в сад, пытаясь собраться с мыслями. Но это было невозможно. Его словно
ударили по голове. В ушах звенели слова старухи:
- Это кара богов! Безжалостные отняли у него разум! Я заставлю его
съесть волшебный корень Эллебора, он вернет страдальцу разум.
- Боги отняли у Узмета разум? Зачем он им? Не боги - враги замучили
друга. Боги тут ни при чем. Они не вмешиваются в дела людей!
Оно вертится, вертится, проклятое колесо, и я уже не в силах остановить
его. Я отомщу за тебя, мой веселый заботливый друг. Все увеличивается долг
мести, и недалек день, когда копыта коней втопчут в песок головы наших
врагов! Священным прахом предков клянусь, Узмет, отомстить за тебя!
Всплески ярости мешали Алану взять себя в руки, успокоиться. А
успокоиться было необходимо. Сегодня ему впервые предстояло встретиться с
десятниками сотни. Многое зависело от этой первой встречи, от того, как
примут его надменные эллинские воины, сможет ли он сразу подчинить их себе?
Зажать железной хваткой и заставить повиноваться?
Сможет ли? - Сможет. Нужно только взять себя в руки. Холодно обдумать
и рассчитать каждый жест, каждое слово...
Смеркалось. В одном из садов дворца собрались десятники гетайров.
Угрюмые ветераны многих боев молчаливо сидели вокруг фонтана, поджидая
нового начальника сотни. Их предупредили, что совещание будет тайным. Верные
воины закрыли все входы в сад. Новый начальник соблюдал осторожность. Это
хорошо. Но почему имя его никому не известно? Начальником испытанной
гвардии, куда входили знатнейшие воины Бактрианы, мог быть только человек, в
жилах которого течет кровь царей. Почему до сих пор никто не слышал его
имени? Многие вопросы тревожили старых бойцов. Сведущ ли новый сотник в
серьезном бою?
Когда-то собрание десятников имело право не принять кандидатуру
начальника сотни, потом это доброе правило забылось, но, если понадобится,
можно возродить его вновь.
Наконец воины у центрального входа вытянулись и четко отдали салют.
Легкое движение пробежало по ряду десятников. Стремительным шагом к ним
приблизился человек, закутанный в темный плащ. Алан остановился перед
собранием, сорвал с себя плащ и отбросил в сторону. Скрытый гнев его
проявился в чуть заметной бледности. Никто из десятников не поднялся
навстречу, не приветствовал нового командующего. Десять пар глаз с вызовом
скрестились на нем. Никто не знал этого юношу в греческих военных одеждах.
Лицо сразу выдавало в нем чужеземца. Русые волосы, чуть курносый нос,
голубые глаза. Через плечо свисала лента с медалью начальника гетайров. Эта
медаль на плече чужеземца показалась оскорблением надменным потомкам
великого народа Эллады.
Алан подавил в себе гнев и заговорил, чуть глуховато и резко:
- Подготовьте сотню сегодня к вечеру. Лошадям - двойную порцию.
Проверить оружие воинов. Доспехов не надевать. Вооружение только легкое. О
готовности сотни доложить мне перед закатом.
Один из десятников поднялся и, нагловато уставившись на Алана, сделал
шаг ему навстречу:
- Кто ты такой, что решился командовать нами? Дальнейшее произошло
почти мгновенно. Юноша с медалью сотника, чуть пригнувшись, нанес наглецу
молниеносный удар. Дважды перевернувшись на земле, безжизненное тело замерло
у ног вскочивших десятников. Один из них, как узнал потом Алан, брат
получившего урок нахала, выхватил меч и устремился вперед. Алан пришел на
совещание безоружным. Прежде чем окружающие поняли, что происходит, он
прыгнул навстречу сбившимся в кучу десятникам, сорвал меч с пояса у одного
из них и нанес два точных удара плашмя новому противнику, лишив его
сознания. Гневный голос приковал к месту растерявшихся воинов:
- Каждый, кто хоть раз нарушит дисциплину, будет наказан на Агоре! Это
право предоставлено мне Евкратидом ввиду особого положения! Убрать эту
падаль!
Подбежавшая от ворот стража унесла двух потерявших сознание десятников.
Алан отшвырнул меч и заговорил уже спокойно:
- Надеюсь, теперь мы лучше будем понимать друг друга. За стенами
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг