НИКОЛАЙ ГУДАНЕЦ
ЧУДО ДЛЯ ДРУГИХ
То, что бывает в детстве, остается навсегда.
Мальчиком он иногда видел странный сон. Снилось, что он идет по
цветущему лугу. И на его пути высится НЕЧТО. Красота? Счастье? Он не мог
объяснить наяву. Во сне он понимал ЭТО.
Стоит приблизиться и протянуть руку, ОНО исчезает, и мальчик остается
один в бескрайней степи, жесткой, как звериная шкура, выдубленной звездными
дождями и гулким пространством. От страха он просыпался и долго цеплялся
потом за краешек уплывающего бесследно НЕЧТО.
Сон преследовал мальчика только во время тяжелых простуд, когда
температура поднималась почти до сорока и его горячее тело словно бы никак
не помещалoсь в дуШной постели, а мать ночами плакала от бессилия, сидя
возле его кровати с кружкой морса. Он вырос и забыл тот сон.
Что это было? Ведь, в сущности, нам ничего не известно о том, что
такое наш сон. Что есть человек? Вернее, человеческий мозг?
Нам только кажется, будто мы знаем что-то о себе.
Мальчика звали Витей. Со временем он стал Виктором Терентьевым,
студентом физико-математического факультета. Рассказ о его жизни следует
начать со дня 28 июня 19... года, когда он сдал последний экзамен летней
сессии за третий курс.
Зайдя домой, он набил ненужными отныне учебниками авоську и отправился
в университетскую библиотеку.
Там он сдал книги, сунул авоську в карман и вышел на тенистую улицу,
готовый к двум месяцам сплошного безоблачного отдыха.
Радости нужна бесцельность. Он бродил по городу просто так. Зашел в
Старую Крепость, долго слонялся по узким запутанным улочкам; булыжная
мостовая делала шаги неровными и ломкими.
На террасе летнего кафе, под полосатым тентом, он выпил чашку кофе и
снова углубился в булыжные лабиринты, направляемый той спокойной и
нетребовательной радостью, которая присуща отжившим свое людям, но посещает
изредка и двадцатилетних. Через красный зев Львиных ворот он покинул
крепость и по горбатому мостику через крепостной ров вошел в Парк Победы.
Миновал гранитный обелиск, обогнул цветник, пруд с лебедями и попал на
свое излюбленное место - детскую площадку, где когда-то сам качался на
качелях и копался в песке. Сюда он приходил только в минуты радости.
Усаживался на скамейку и позволял себе не думать ровным счетом ни о чем.
И вот теперь Виктора объяла удивительная эйфория - просто оттого, что
он есть. Он ощутил все свое тело, свое существование в мире и весь мир как
бесконечно яркое, праздничное, как само по себе изумительно прекрасное
целое...
Такое ощущение не могло окончиться ничем, не могло бесследно
погаснуть, Он смотрел на играющих в песочнице детей, и внезапно ему стало
ясно, ЧТО должно произойти, ЧТО сделает он, Виктор.
Над песочницей пойдет дождь из апельсинов.
Покамест это самому Виктору казалось забавной шуткой. Подумать только,
ДОЖДЬ ИЗ АПЕЛЬСИНОВ...
Он необычайно ярко представил себе огненные крупные апельсины, мягко,
точно снежные хлопья, кружащиеся в воздухе и опускающиеся на изрытый песок.
На какой-то миг они стали для него осязаемы, обрели плотность, вeс, запах;
казалось, он вместе с ними парит в солнечном воздухе.
И тут пространство скрутилось в черную длинную трубу, и по ней
песочница с детьми ринулась навстречу Виктору. В воздухе витали апельсины.
Он не слышал, как вскрикнули, мамы, как могучий ветер рванул купы деревьев
и затих. Он потерял сознание.
Беспамятство длилось считанные секунды. Очнулся Виктор от боли,
которая яростно ввинчивалась в его затылок, чуть выше основания черепа.
Над песочницей стоял крик. Мамы и бабушки ловили детей, вырывали у них
из рук апельсины и поспешно швыряли на песок. Дети ревели в голос. Их
хватали поперек туловища, в охапку и тащили прочь. Будто не фрукты, а бомбы
или гадюки свалились в парк с неба.
На Виктора никто не обращал ни малейшего внимания.
Отовсюду сбегались люди. Вокруг усыпанной апельсинами песочницы
образовалось потрясенное безмолвное скопище. Виктор встал и начал
протискиваться сквозь парализованную толпу.
- Дайте пройти, граждане, - говорил он тоном человека, облеченного
властью. - Посторонитесь, граждане. Дайте же пройти...
Перед ним расступались. Он подошел к песочнице и нагнулся, морщась от
головной боли.
- Не трогайте! - испуганно крикнули сзади.
Виктор коснулся апельсина - нет, не апельсина: воздушный волчок
крутнулся в песке, и пальцы окунулись в пустоту. Второй плод точно так же
исчез, не давшись в руки и оставив после себя песчаную воронку. Кто-то из
толпы присел на корточки и опасливо потрогал апельсины. Они остались целы.
Тогда человек взял один, подбросил на ладони.
- У одних лопаются, у других - нет, - зашумели в толпе.
Человек, подобравший апельсин, ногтями содрал брызнувшую ароматом
корку и разделил плод на дольки.
Поколебался и в полной тишине отправил одну в рот.
В толпе ахнули. Человек прожевал дольку.
- Нормально, - сказал он. - Настоящий.
Тогда люди стали - так осторожно, словно у них были стеклянные руки, -
подбирать апельсины.
Виктор ошалело выбрался из толпы. У него невыносимо ломило в затылке.
Он шел по городу, как канатоходец. Оказавшись на его пути, прохожие
сворачивали в сторону. Дома он почувствовал такую усталость, словно
разгрузил эшелон апельсинов. Еле добрался До кровати и сразу провалился в
сон.
Разбудил его стук входной двери - с работы вернулся отец.
- Сдал? - спросил отец.
- Четыре.
- Ну и ладно. Отдыхай.
Он снова заснул и проснулся поздним вечером. Коекак поужинав, Виктор
уселся за письменный стол и попытался подробнейшим образом вспомнить все,
предшествовавшее апельсиновому дождю. Мысленно шаг за шагом он восстановил
свою прогулку по крепости, по парку, потом - до последних мелочей - то, что
он почувствовал, сидя на скамье. Он сосредоточился, пытаясь сотворить хоть
один апельсин. Безуспешно.
Лишь когда он напрягся всем телом, всем разумом, на столе появился и
сразу исчез туманный шар, с кулак величиной. Тут же предельная концентрация
сменилась расслабленностью и безразличием. Решив, что на сегодня хватит,
Виктор улегся в постель и моментально заснул. Нечто внутри него властно
требовало сна, как можно больше сна.
А утром, проснувшись и щурясь на солнце, жарко пронзавшее тюлевую
занавеску, Виктор сразу вспомнил вчерашнее и, уставившись на стол, всем
своим существом прнказал: "АПЕЛЬСИН".
Занавеска взметнулась к потолку. На столе появился апельсин. В голове
Виктора жарко провернулась боль.
Он встал, подошел к столу, осмотрел апельсин. Потом тронул его
пальцем, и плод исчез. От воздушного толчка занавеска пузырем вылетела в
открытую форточку.
Виктор вздрогнул. Несколько минут он стоял неподвижно, стараясь
обрести способность к хладнокровному рассуждению. Затем попробовал
сотворить обыкновенную спичку. Мигом она возникла на столе, вызвав у
Виктора лишь слабый укол головной боли.
Еще несколько минут ушли на раздумья. Потом Виктор начал ставить
опыты.
Как и следовало ожидать, в плотно закупоренной бутылке спичка не
появлялась. Стоило вынуть пробку, внутри бутылки удавалось сотворить и
спичку, и даже предметы покрупнее, не пролезавшие в горлышко.
В ванной, где отсутствовал прямой солнечный свет, чудеса не
получались.
Все сотворенные предметы мгновенно превращались в воздух от одного
прикосновения. Ни перчатки, ни пинцет не меняли дела.
Предмет, сотворенный на весу, незамедлительно подчинялся закону
всемирного тяготения. Встретив на пути свободного падения руку Виктора,
предмет исчезал. С разламывающейся от боли головой Виктор повалился на
кровать. Он уяснил, что обладает способностью творить любые предметы из
солнечных лучей и воздуха.
Оставалась одна неясность - хотя это и маловероятно, но предметы могли
попадать к нему откуда-то извне.
Немного поразмыслив, Виктор подошел к столу и сотворил двухкопеечную
монету из чистого золота. Сомнения отпали. Он не переносил вещи в
пространстве, он их творил, Виктор прилег, но сквозь узловатую боль,
ворочающуюся в мозгу, до него дошло, что он может творить золотр, А второй
мыслью была та, что он не может взять в руки ничего сотворенного. Он
вскочил и кинулся к столу, Действительно, золотая монетка обратилась в
ничто от одного его касания. Та же участь постигла и платиновое Кольцо, и
бесподобный бриллиант, размером со спичечную коробку.
Но ведь люди в парке брали апельсины!
Наспех позавтракав, Виктор надел костюм и выбежал на улицу. Он выбрал
для опыта безлюдный переулок и, стиснув зубы от боли, сотворил на тротуаре
кошелек.
Перешел на другую сторону, стал ждать. Первый же прохожий поднял
кошелек, не нашел в нем ничего и бросил находку. А от прикосновения руки
Виктора кошелек исчез.
Домой Виктор вернулся в полном разброде мыслей.
Теперь он окончательно уяснил границы своего невероятного дара. Виктор
мог творить любые предметы практически из ничего, силой своего воображения,
но ни в малейшей мере не мог ими распоряжаться. Пользоваться сотворенным
мог кто угодно, но никак не сам -творец. Сотворение предметов причиняло
Виктору физические мучения, возраставшие прямо пропорционально массе
создаваемых вещей.
Все это весьма и весьма смахивало на сказку. На досуге Виктор охотно
полистал бы такую забавную историю, да вот беда - он был ее главным
героем...
Остаток дня Виктор провел в безнадежных раздумьях, к которым
примешивалась непрестанная боль. Никакие таблетки не помогали. Единственным
действенным средством был долгий сон.
Ночью пошел дождь, продолжавшийся целые сутки кряду. Творить Виктор не
мог. Весь день он не выходил из дома, рассуждал над своим положением.
Дождь лил за окном, превращая стекло в текучую слепую пелену, Капли
клевали подоконник. Виктор думал.
У него имелось три выхода. Первый - забыть о случившемся, вообще
ничего не творить, а значит, не терзаться головной болью. Но человеку,
который способен делать чудеса, не так-то легко отказаться от своего
умения, пусть даже причиняющего муки.
Второй выход - бескорыстно творить чудеса для других. Еще совсем
недавно это было бы для него естественным выбором. Но в последнее нремя
Виктор все яснее замечал, что большинство окружающих его людей гораздо
менее отзывчивы, чем он. Все больше он раздумывал над этим. А стоит
человеку начать размышлять над собственной добротой, он сразу начинает ее
утрачивать. Словом, Виктор стал разочаровываться в идеале бескорыстного
служения другим. Теперь если он и проявлял благородство, то не от души, а
скорее по инерции... И все же Виктор сознавал, что происходивший в нем
перелом был несчастьем.
Чудо подстерегло его как раз в минуту выбора. Нынешняя ситуация
казалась мрачной пародией на его прежний образ жизни, на юношеский
альтруизм, с которым он только-только начал расставаться.
Что касается третьего выхода, то даже мысль о нем попахивала
нечистоплотностью. Выход состоял в том, чтобы найти посредника для тайной
распродажи сотворяемых сокровищ. Это сулило наибольшую определенность и
ясность действий. Рассудком нетрудно было оценить всю притягательность
третьего пути - до тех пор, пока в силу не вступали нравственные тормоза.
Виктор не умел торговать, тем более - собой и своими мучениями. Даже
через посредника он не продал бы и медного колечка.
Все-таки мысль о третьем выходе оказалась пугающе навязчивой. Что
поделать, Виктора буквально лихорадило при мысли о том, какой роскоши и
власти мог бы достичь более оборотистый и менее совестливый человек.
Искушение исподволь подтачивало его волю.
Лишь перед сном Виктора осенило. Сосредоточившись на материальных
делах, он совсем забыл о сфере духа.
Он упустил из виду славу. Да, слава отыскала бы его с резвостью гончей
собаки, но прежде требовалось изобрести способ возвестить миру о себе, не
угодив прямиком в психиатрическую клинику. И кроме того, раскрыть такую
тайну было бы слишком серьезным и необратимым шагом.
Промаявшись бессонницей полночи, обуреваемый жаждой хоть какого-нибудь
действия, Виктор решил произвести в городе сенсацию. При этом сам он должен
был оставаться в тени. Для начала пусть все поймут, что в городе творятся
чудеса.
К утру дождь кончился, и засияло солнце.
Ровно в половине одиннадцатого Виктор уселся в сквере напротив
драмтеатра и плотно оперся на спинку скамьи. Боясь, что боль окажется
невыносимой, он медлил. Наконец решился и мысленно очертил контур дерева -
от разлапистой кроны до мощных, уходящих в толщу земли корней. И когда боль
знакомо въелась в затылок, он чуть расслабился и замедлил материализацию,
балансируя на грани обморока. Изо всех сил Виктор тормозил огромное,
захлестывающее его сотворение, чтобы боль не достигла шоковой точки.
Он задыхался внутри черной трубы, высасывавшей его мозг, но воля не
ослабевала. Впервые чудо происходило не мгновенно, и он отчетливо видел,
как воздух гигантской воронкой ввинчивается в почву, сияет яркоголубыми
спиралями, и внутри твердеющего прозрачного смерча вверх и вниз скачут
огненные змейки. Он весь переселился в дерево, сам стал им, бросив свое
скрюченное болью тело на скамейке, и распрямился, чувствуя, как его корни
уверенно и прочно вползают в землю, н пышная крона распахивается навстречу
ветру...
А потом его словно пружиной рвануло назад, сквозь черную трубу, в
беспамятство, и он очнулся, лежа навзничь на скамейке. Цепляясь трясущимися
руками за ее спинку, он сел и огляделся. Вокруг высокой, стройной, тихо
шелестящей пальмы собирались люди. Одни стояли на газоне широким кольцом,
другие бежали туда, к центру всеобщего изумления, переходили на шаг,
врезавшись в вязкую, тяжелую тишину, и замирали.
Никто не заметил бледного, как кость, юношу, который встал со скамейки
немедленно передвигая ноги, пошел прочь.
Виктора невыносимо мутило; боль ворочалась в голове, точно ржавый
ключ. Он еле добрался до дома и, свалившись на диван, заснул мертвым сном.
Его разбудила мама.
-Витя! Ты что - выпил?!
Он с трудом осознал, что лежит на диване одетый, что в комнате сумерки
и что мама укрыла его ноги пледом.
- Нет, - пробормотал он. - Честное слово, не пил. Голова что-то
заболела...
- Ну что это за привычка - спать днем? Иди скорей смотреть телевизор.
Это что-то невероятное...
Он встал, ощущая во всем теле пустоту и дрожь, вошел в комнату
родителей и сел на стул. Передавали сообщение городского телецентра. Мама и
отец, не отрываясь, уставились в экран телевизора, где на фоне драмтеатра в
сиянии солнца высилась великолепная пальма, окруженная со всех сторон
толпой.
Диктор говорил взволнованно, быстро, словно спортивный комментатор. До
Виктора смысл услышанного доходил не сразу. Все же он понял, что город
ошеломлен случившимся, и появление пальмы среди бела дня, на глазах у
многочисленных свидетелей, пока не могут объяснить ничем иным, кроме как
вмешательством Пришельцев космоса.
Пальму на экране сменили кудрявая дикторша и пожилой человек с
бородкой и в очках, сидевшие в мягких креслах, Дикторша представила
человека в очках, оказавшегося профессором-астрофизиком, и попросила его
прокомментировать событие.
Профессор прежде всего поспешил успокоить зрителе. Да, в городе
происходит необъяснимое: дождь из апельсинов, появление пальмы неизвестного
науке вида в сквере у драмтеатра. Специалисты склонны полагать, что это
продукт деятельности космических Пришельцев.
Но оснований для беспокойства нет. Даже ребенку понятно, что неземные
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг