что до того? - это жизнь, ее судорога, гримаса, вой и улыбка, - всякая жизнь
хороша.
Луна взошла выше; ее круглый скелет свел глаза вниз, выбелив до
горизонта шоссе. Шоссе в том месте лежало растянутым римским V, - столь
растянутым, что оно напоминало скорее середину двойного изгиба лука. Стоя на
возвышении дороги, я видел, как противоположное далекое возвышение
пересекалось темной чертой. Там возникла и стала расти точка; она
увеличивалась, как расплывающееся по бумаге чернильное пятно; пятно сползало
к центру вогнутости с волнующей меня быстротой Некоторое время я шел
навстречу явлению, однако оно быстро остановило меня. Я не ошибся - серый
автомобиль уже поднимался навстречу мне с той неприятной легкостью автомата,
какая уничтожает обычное представление об усилии. Свернув к кустам, я
притаился в их сырости; теперь меж мной и автомобилем оставалось столь
небольшое расстояние, что я мог рассмотреть людей, - мог сосчитать их. Их
было четверо и тот самый шофер в очках, которого я видел вчера. Они
осматривались; один что-то сказал другому, когда машина пронесла рыкающий
треск свой мимо меня.
Все было для меня ясно теперь. Это началась охота, месть может быть,
низменная и ужасная. Как напечатанные, стояли в воздухе те буквы и цифры,
какие увидел я, изнемогая от ярости, и эти буквы были "С. С.", цифры те были
"77-7". Воистину, я был близок к безумию. Трясясь, как будто я уже был
схвачен, я искал помраченными движениями иной дороги, чем та, какой уже
завладел враг мой; я спотыкался в кустах, но идти не мог. Ямы и корни так
тесно сплелись между собой, что я шел, все время словно проваливаясь среди
груд хвороста;
сухой терн цапал за платье. Кроме того, я шел с шумом, опасным для меня
в смысле погони: иные ямы были так глубоки, что я падал с болезненным
сотрясением во всем теле.
Остановясь и отдышавшись, я вновь приблизился к шоссе и выглянул.
Дорога была пуста. Ни слева, ни справа не доносилось ни малейшего шума;
поэтому, зная, что всегда могу скрыться в кусты, я вышел на шоссе с целью
пробежать как можно быстрее возможно большее расстояние.
Итак, я побежал. Некогда я бегал так хорошо, что выигрывал в
состязаниях. Искусство бегать не изменило мне и теперь, - дорога правильными
толчками мчалась подо мной взад; быстрое движение воздуха охлаждало
разгоряченное лицо. Между тем я очень устал, но я не позволял утомлению
осилить себя.
Из этого состояния меня вывела выбоина, - небольшая черная яма,
приметав которую впереди, я с изумлением установил, что не могу достигнуть
ее с той скоростью, какую принял мой бег. Будучи невдалеке, она приближалась
так медленно, как если бы обладала способностью произвольно увеличивать
расстояние. И тогда, с тоской оглянувшись, я понял, что не бегу, а иду, еле
волоча нога; довольно было этого обратного толчка - я сел, но не мог даже
сидеть; склонясь на руки, лицом в сторону ущелья, услышал я по отзвукам
отдаленной дрожи земли, что погоня вернулась. Не прошло двух минут, как
серый автомобиль начал налетать издали, - ко мне, готовому принять последний
удар.
Я чувствовал, что бессилен пошевелиться. Я был так исступленно,
бесконечно слаб, что не ощущал даже страха. Страх мог спокойно сидеть на
моей шее сколько хотел, без всякой надежды вызвать малейшее искажение лица и
души. Я был неподвижен, распластан, был как сама дорога. Твердой
воображенной улыбкой встречал я приближение свистящих колес. Смерть - вместо
солнечной, живой пропасти ликующего бессмертия - уже тронула мое лицо
светлой косой луча, протянутого наползающим фонарем, - как вдруг эта
железная кошка, несущаяся наперерез моего тела, застукала глухим громом,
свернула и остановилась. Из нее выбежали четверо, подняли меня и перенесли
на сиденье. Лишь двинув рукой, я тотчас сполз с него, перестав видеть, почти
перестав слышать, - казалось мне, что глубоко под землей рвут толстый
брезент.
11
Я очнулся в высокой небольшой комнате, с подозрительной тишиной вокруг
и с глухой дверью. Сам я лежал на кровати, имея слева от себя небольшой
столик, на нем стояли цветы - чрезвычайно искусная подделка: их лепестки (я
их нюхал и трогал) обладали точь-в-точь таким же влажным холодком и такой же
скользкой мягкостью, как настоящие, - они даже пахли, как настоящие.
Дотронувшись до головы, я почувствовал, что она забинтована. Под потолком
опускала круглую тень зеленая лампа. Себя же я чувствовал довольно сильным,
чтобы говорить и требовать объяснения по поводу моего плена. Увидев провод
звонка, я нажал кнопку.
Дверь открылась, и появился человек, которого я видел, несомненно,
первый раз в жизни. Он был плотен и прям, с решительным, квадратным лицом и
неприятно ясным взглядом, через очки. Его покровительственная улыбка,
очевидно, относилась ко мне, так как моя беспомощность и моя слабость были
ему приятны.
- Кто бы вы ни были, - сказал я, - ваша обязанность немедленно объявить
мне, ще я нахожусь.
- Вы в квартире доктора Эмерсона, - сказал он, - я - Эмерсон. Лучше ли
вам теперь?
- Меня похитили, - ответил я таким тоном, чтобы было ясно мое желание
прежде всего знать, что произошло за время беспамятства. - Кто вы - друг или
враг? Зачем я приведен сюда?
- Я вас прошу, - сказал он с удивительной невозмутимостью, - быть
совершенно спокойным. Я друг ваш; мое единственное желание - как можно
скорее помочь вам выздороветь.
- В таком случае, - и я встал, свесив с кровати нога, - я немедленно
ухожу отсюда. Я достаточно здоров. Ваши действия будут известны королевскому
прокурору.
Он тоже встал и позвонил так быстро, что я опоздал схватить его за
руку. Немедленное появление трех рослых людей в белых колпаках и передниках
заставило меня откинуться на подушку в прежней позе - сопротивление четверым
было немыслимо.
Лежа, я смотрел на Эмерсона с отчаянием и негодованием.
- Итак, вы в заговоре со всеми другими, - сказал я, - хорошо, - я
бессилен. Уйдите, прошу вас.
- О каком заговоре говорите вы? - спросил он, делая знак людям выйти. -
Здесь нет никакого заговора; вам предстоят лечение и отдых.
- Вы притворяетесь, что не понимаете. Между тем, - и я описал рукой в
воздухе круг, - дело идет о заговоре окружности против центра. Представьте
вращение огоомного диска в горизонтальной плоскости, - диска, все точки
которого заполнены мыслящими, живыми существами. Чем ближе к центру, тем
медленнее, в одно время со всеми другими точками, происходит вращение. Но
точка окружности описывает круг с максимальной быстротой, равной
неподвижности центра. Теперь сократим сравнение: Диск - это время,
Движение - это жизнь и Центр - это есть истина, а мыслящие существа - люди.
Чем ближе к центру, тем медленнее движение, но оно равно ю времени движению
точек окружности, - следовательно, оно достигает цели в более медленном
темпе, не нарушая общей скорости достижения этой цели, то есть кругового
возвращения к исходной точке.
По окружности же с визгом и треском, как бы обгоняя внутренние, все
более близкие к центру, существования, но фатально одновременно с теми,
описывает бешеные круги ложная жизнь, заражая людей меньших кругов той
лихорадочной насыщенностью, которой полна сама, и нарушая их все более и
более спокойный внутренний ритм громом движения, до крайности удаленного от
истины. Это впечатление лихорадочного сверкания, полного как бы предела
счастья, есть, по существу, страдание исступленного движения, мчащегося
вокруг цели, но далеко - всеща далеко - от них. И слабые, - подобные мне, -
как бы ни близко были они к центру, вынуждены нести в себе этот внешний
вихрь бессмысленных торопливостей, за гранью которых - пустота.
Меж тем, одна греза не дает мне покоя. Я вижу людей неторопливых, как
точки, ближайшие к центру, с мудрым и гармоническим ритмом, во всей полноте
жизненных сил, владеющих собой, с улыбкой даже в страдании. Они неторопливы,
потому что цель ближе от них. Они спокойны, потому что цель удовлетворяет
их. И они красивы, так как знают, чего хотят. Пять сестер манят их, стоя в
центре великого круга, - неподвижные, ибо они есть цель, - и равные всему
движению круга, ибо есть источник движения. Их имена: Любовь, Свобода,
Природа, Правда и Красота. Вы, Эмерсон, сказали мне, что я болен, - о! если
так, то лишь этой великой любовью. Или...
Взглянув на скрипнувшую дверь, я увидел, что она приоткрылась. Усатое,
хихикающее лицо выглядывало одним глазом. И я замолчал.
Эту рукопись, с вложенным в нее предписанием к начальнику Центавров
немедленно поймать серый автомобиль, а также сбежавшую из паноптикума
восковую фигуру, именующую себя Корридой Эль-Бас-со, я опускаю сегодня ночью
в ящик для заявлений.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 29.08.2006 16:41
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг