что описки не было и что Сид Облаков действительно моложе себя на двадцать
лет? Но ни Сид, ни Нина не стали ему объяснять факт, не поддающийся
объяснению. Они получили брачное свидетельство и поехали домой.
Шофер такси нервно и даже с досадой прислушивался к их разговору, через
пять минут он стал сильно нервничать и два раза чуть не нарушил правила
уличного движения. Он слышал знакомые слова, но не мог понять их смысла. Да
и был ли какой-нибудь смысл в том, о чем говорили пассажиры? А шофер любил
порядок, любил, чтобы все было на своем месте - слова, поступки и даже
мысли.
- Я почти стала верить, Сид, - сказала Нина, - что ты родился в две
тысячи третьем году. Но как ты попал к нам из будущего?
- Нина, ты неправильно ставишь вопрос. Важно не как, а зачем. Я попал в
прошлое, чтобы встретиться с тобой. Я не мог примириться со случаем, с тем,
что ты родилась на сорок лет раньше меня. Я увидел твое изображение в
старинном семейном альбоме у своей бабушки и сделал все, чтобы встретиться с
тобой. Как видишь, мне это удалось.
- Почему?
- Ты неправильно ставишь вопрос. Почему с нами разговаривает Пушкин или
Шекспир? Потому, что люди нашли способ мысленной одновременности разных
поколений. Это изобретение назвали письменностью. Оно несовершенно. Пушкин
может разговаривать с нами, но мы с ним не можем. В сказочно-волшебном
институте, в котором я работал, нашли способ разговаривать с Пушкиным и
Шекспиром не через века, а непосредственно, как я сейчас говорю с тобой. Но
я пребываю одновременно и в своем столетии тоже.
- Объясни, Сид, как это тебе удается?
- Ты неправильно ставишь вопрос. Чтобы ответить, нужно вспомнить то,
чего не было и нет, а то, что еще только будет, не так ли? Но это уже будет
не воспоминание, а мечта. Ты хочешь, чтобы я помечтал?
- Хочу, - ответила Нина. - Я так люблю, когда ты мечтаешь.
Машина резко затормозила и остановилась.
- Выходите, - сказал шофер.
- Разве мы приехали? - удивилась Нина.
- Неважно. Выходите. Дальше не повезу.
- Горючего не хватило?
- Горючего сколько угодно. Выходите. Мечтайте в другом месте, а не у
меня. Органически не выношу мечтателей. Извините. Мне надо к Горьковскому
метро, в парк.
6
Они поселились в Нининой комнате. Не могли же они жить в саду под
открытым небом, где Облаков, по его словам, стоял, ожидая ее.
У него не было собственной площади, он ждал, когда Союз художников
выхлопочет ему квартиру. Но он был седьмым в длинной очереди, и она еще не
подошла.
Правда, у него была отличная мастерская на набережной Кутузова. Он не
только работал в своей солнечной мастерской, но и жил там. Разумеется, в те
часы, когда не превращался в сад, а оставался человеком.
Его назначили членом комиссии по отбору картин для весенней выставки, и
он забраковал монументальное полотно одного маститого и очень влиятельного
человека. После того ничего не изменилось, кроме квартирного списка. Сид
вдруг оказался уже не на седьмом месте, а на семнадцатом. По правде говоря,
он не очень огорчился. В двадцать первом столетии он оставил отличную
квартиру, полную красивых и легких вещей. Он, конечно, мог легко перенестись
туда, но он не мог взять с собой туда Нину. На это он еще не получил
разрешения.
Влиятельный человек, переместивший его с седьмого места на семнадцатое,
каким-то образом догадался, что Сид нуждается в квартире меньше других.
- У вас же есть жилая площадь, - сказал он Сиду, когда Облаков после
трехчасового ожидания оказался в его кабинете.
- Но она далеко, - сказал Сид.
- Что значит далеко? Туда скоро проведут линии метро и трамвая.
- Туда не проведут.
- Проведут. Согласно утвержденному проекту.
- Едва ли. Моя квартира не здесь, а в двадцать первом веке.
Влиятельный человек не умел удивляться даже в годы раннего детства.
- Ну вот, отдали родственникам свою площадь, а потом приходите сюда. Не
порядок.
На этом кончился их разговор.
В окно Нининой комнаты был виден пустырь. Однажды Нина подошла к окну и
вместо пустыря увидела сад. Она догадалась, что это сделал Облаков. Его в
тот час не оказалось дома. Нина догадалась, что он превратил себя в сад и
теперь стоит под ее окном, подымая толстые упругие ветви, полные листьев,
пахнущих поздней весной.
Затем сад исчез. Вместо него снова торчал пустырь с одинокой будкой и
унылым продавцом, принимавшим пустые бутылки, Нина догадалась, что Облакову
надоело стоять под окном.
Она услышала его шаги на лестнице. Но то, о чем догадалась Нина, не
пришло в голову другим жильцам многоэтажного дома на углу улицы Сириуса и
проспекта Космонавтов. Жильцы очень обрадовались, когда увидели на пустыре
сад. Они подумали, что в управлении садов и парков появился необыкновенно
заботливый садовод, который решил продемонстрировать свое искусство. Но они
очень огорчились, когда убедились, что сад, постояв несколько часов, исчез с
пустыря. ^ Им показалось это противоестественным и даже противозаконным,
уголовно наказуемым явлением. Они хотели подать коллективную жалобу в
райисполком. Но один пенсионер-старичок, обладавший большим житейским опытом
и рассудительным характером, доказал им, что это явление вполне допустимое.
- Ведь это была декорация, - сказал он.
- А куда она, извините, делась?
- Убрали.
- Почему?
- Использовали для нужного эпизода. Засняли. А потом убрали ради режима
экономии. Деревья были не настоящие. Надо это понимать.
Нина стала просить Облакова, чтобы он превращался в сад только по
ночам, когда все спят. Он на это согласился не очень охотно. По ночам ему
хотелось спать, а не стоять под окном в темноте.
Их жизнь шла как у большинства молодоженов. Они скучали друг без друга,
когда расставались всего на час, вместе обедали и ужинали в маленьком
ресторанчике с поэтичным названием "Палуба". Ресторанчик действительно
чем-то был похож на корабль, он плыл в неведомое вместе со своими, покрытыми
белыми скатертями, столиками и миловидными официантками, отказывавшимися от
чаевых.
Они походили на всех других молодоженов, только с одной существенной
разницей. У Облакова была странная привычка. Все люди обычно вспоминали свое
прошлое, а он вспоминал свое будущее.
Нина с интересом слушала, как жили люди в еще не наступившем столетии.
Облаков изображал будущее, словно оно не только будет, но уже было. Он
рассказывал о нем довольно подробно.
- А ты на самом деле там был? - иногда сомневалась Нина.
- Был, - отвечал он задумчиво и тихо.
- А почему ты рассказываешь о нем с такой грустью? Тебе хочется туда и
ты жалеешь, что ты здесь со мной, в моем времени? Тебе хочется вернуться
туда? Может, ты забыл туда дорогу?
- Ты неправильно ставишь вопрос. В нем нет никакой логики. Туда, откуда
я пришел, нет дорог.
- Объясни, Сид.
- Это пока не поддается объяснению.
Социолог приходил к ним с туго набитым портфелем. У него было
озабоченное выражение лица. В его портфеле лежало множество анкет. В каждой
анкете было множество вопросов.
Анкеты социолога походили на ловушку, на своего рода интеллектуальный
силок, которым он хотел поймать психологическую сущность творческого
процесса. Социолог подвигался к этой сущности не торопясь, исподволь. Он
подкрадывался, как подкрадывались дикари-охотники к водопою, где стояли
чуткие и пугливые животные каменного века.
- Вы утверждаете, - допрашивал он Облакова, - что у вас бывают
галлюцинации и в такие минуты вам кажется, что вы и деревья сада - это одно
и то же?
- Мне это не кажется. Я в самом деле обладаю способностью превращаться.
Иногда мне это удается.
- Вы не можете описать свое состояние?
- Могу.
- Попрошу быть как можно более точным, - сказал одновременно тоном
врача и прокурора социолог.
- Я выхожу на этот пустырь под окном и начинаю превращаться в сад. Я
стараюсь это сделать сразу, чтобы никто не заметил, как человек превращается
в деревья. Обычно мне это удается, но не всегда. На днях дворничиха уловила
то, что я пытался от нее скрыть. "Глядите! Глядите, - закричала она, что
делается с человеком". Собралась негодующая толпа. Но спас положение
рассудительный пенсионер-старик. "Надо понимать эти простые вещи, - сказал
он толпе. - Киносъемка. Артист исполняет свою роль в сказке. Отснимут, и все
будет как раньше".
- Это не то, - перебил Облакова социолог, - вы описываете, как
воспринимают ваше состояние другие люди. Меня пока не интересует эта сторона
дела. Меня интересует, что чувствуете вы. Опишите ваше психологическое
состояние.
- Мое психологическое состояние, - сказал Облаков, - похоже на поэму. Я
чувствую, что мир и я это одно и то же. Как в хорошей поэме, где нет
логических перегородок между явлениями, внутренние события текут свободно,
как река.
- Вы в это время творите? - спросил социолог.
- Не я творю, а мною движет что-то более сильное, чем я.
- Вы убегаете от моего вопроса. Я хочу знать, какие ощущения вы
испытываете. Вам больно или, наоборот, приятно? Вас угнетает это или
примиряет с моментом? Вы чувствуете себя утомленным?
- Я чувствую себя как сад. Деревья стоят десятки, а иногда и сотни лет.
Вряд ли им хочется изменить свою позу, присесть или прилечь. Они стоят. Я
тоже стою. Но в отличие от них я могу уйти. Сознание, что я не привязан к
почве, тоже играет роль.
- Мы не понимаем друг друга, - сказал раздраженно социолог. - Вы
убегаете от моего вопроса, от железной логики. Отдохните. Покурите. Минут
десять посидите в полном покое, соберитесь с мыслями.
Социолог раскрыл блокнот и записал: "Гипертрофированная образность.
Мысленное перебрасывание из одной ситуации в другую. Облакову присуще
соощущение. Мир его представлений слишком предметен. Эйдетизм? Возможно,
Облаков живет в странном промежутке между действительностью и мечтой".
Социолог вздохнул и закрыл блокнот.
7
Прошел всего-навсего год. Но в жизни Сида Николаевича Облакова и его
жены Нины произошли большие перемены. Во-первых, Облаков перестал
превращаться в сад. Понемногу разучился. А потом и совсем отвык. Во-вторых,
он перестал вспоминать о двадцать первом столетии. Воспоминания его
переместились в прошлое и стали напоминать старинный семейный альбом.
Картины его и акварели уже не поражали Нину и ее знакомых своей необычайной
свежестью и новизной. Они были выставлены на продажу в магазин худфонда на
Невском и висят до сих пор, несмотря на очень умеренные цены.
Директор худфонда сказал Нине:
- Народ избаловался. Все требуют Петрова-Водкина или Тышлера. А где их
взять? Обычной продукции у нас скопилось на несколько миллионов рублей.
Картины вашего мужа - капля в этом затоваренном море.
Нине стало грустно. Но она ничего не сказала Облакову, когда вернулась
домой.
Облаков мирно спал. Нина тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить его,
собрала пустые бутылки, сложила их в кошелку и пошла на пустырь, в будку
бутылочника.
На скамейке грелся рассудительный пенсионер-старичок и пожилая
надменная дама, бывшая красавица, заведующая театральным буфетом в отставке.
Бывшая красавица сказала старичку пенсионеру:
- Пустырь, да еще такой неуютный. Хоть бы деревья насадили, цветы.
Давно об этом мечтаю.
- А что толку? - возразил пенсионер. - Нам все равно не дождаться,
когда деревья вырастут. Слишком длинная это процедура.
Нина услышала горькие слова пенсионера, когда сдавала бутылки, и
почему-то снова огорчилась. Не то ей было жалко старичка, что он не увидит
сада, не то жаль себя за то, что ее жизнь с Облаковым, начавшись так
необычно и сказочно, вдруг стала очень обыкновенной.
Вернувшись домой в свою комнату, Нина увидела, что Сид Николаевич уже
встал и принялся за работу. Он уже давно писал картину из жизни начинающих
волшебников, которые учились тому, как делать чудеса. Волшебники на картине
выглядели довольно прозаично и почему-то имели сходство с тем сумрачным
человеком из будки, который принимал пустые бутылки.
Нина осмелилась и спросила робко:
- Сид, почему твои волшебники имеют сходство с продавцом, который
только что забраковал у меня две бутылки?
Она надеялась, что, отвечая, Облаков скажет: "Ты неправильно поставила
свой вопрос".
Но Облаков давно уже перестал интересоваться логикой. Он ответил,
позевывая:
- Я разучился работать без натуры. Я не доверяю фантазии. Фантазия
может увести меня от жизни и завести бог знает куда.
- Но это же волшебники!
- Ну и что? От волшебников нет никакого проку. А тот человек в будке
делает полезное и интересное дело - он принимает пустые бутылки.
Слова Облакова прозвучали логично, и Нина не нашла, что ему возразить.
- Сид, - спросила она тихо, - а ты не мог бы превратиться в сад, хотя
бы на полчаса?
- Зачем?
- Мне очень хочется.
- Глупости. Пустая забава. Высказывать такие желания даже неэтично.
Нина обождала, пока Облаков вымыл кисть и положил ее сушить на
подоконник. Потом они пошли в ресторан "Палуба" обедать.
Ресторан уже не походил на корабль и никуда не плыл, а, как и
полагалось ресторану, стоял на месте. Скатерти уже не отличались чистотой и
официантки подавали, не улыбаясь.
- Сид, - спросила тихо Нина, - ты, кажется, был у начальника
паспортного стола в милиции.
- Да, - ответил он лениво.
- Зачем?
- Как зачем? Не могу же я ходить с паспортом, где написано, что я
родился в две тысячи третьем году? Согласно моему документу меня еще нет.
Где же тут логика?
- Но мне это очень нравилось, Сид, что ты родился в еще не наступившем
веке. И мне было так хорошо, что ты умел превращаться в сад.
- Это было дико, Нина! Нелепо!
- Не знаю. Но когда ты превращался в сад, ты был другой и картины у
тебя тоже были другие. Тебя как подменили.
8
Социолог пришел в этот раз без портфеля и без анкет. Он был очень
взволнован.
- Сид Николаевич, - сказал социолог, не скрывая своей тревоги. - От
вашей жены на днях я узнал, что вы перестали превращаться в сад?
- Перестал.
- Почему?
- Мое превращение или непревращение в сад уже самим фактом отрицает
причинность. Оно алогично. Его нельзя объяснить с научных позиций вашего
времени.
- Вы повторяете те слова, которые я вам говорил, когда изучал вашу
психологию.
- Ну и что ж! Я усвоил ваши советы. И стал вести себя вполне обыденно,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг