машнюю куртку, пошел к выходу.
- Это я, Херти, - сказали за дверью.
- Херти? - Клемперт отпер дверь.
Войдя в комнату, Херти с минуту смотрел, краснея, по сто-
ронам и поправлял отложной воротничок голубой рубашки. Нако-
нец Клемперт нетерпеливо протянул ему руку и предложил
сесть. Херти сел, выпрямившись, и посмотрел на висевшую пе-
ред ним картину.
Клемперт взял со столика очки и взглянул на гостя. Это
был подросток лет шестнадцати, с веснушчатым лицом и светлы-
ми приглаженными волосами. Его серый спортивный костюм с ши-
рокими карманами был тщательно отутюжен.
- Вы меня не помните? - спросил он. - Я оформляю витрины.
Меня зовут Херти Лидер. Я работаю художником-оформителем.
- Так.
- Я учился у вашего сына.
- Что? - резко переспросил Клемперт.
Херти смутился.
- Я, конечно, не настоящий художник. Но господин Рауль
преподавал у нас рисунок, и я два раза у вас был.
- Моего сына здесь больше нет.
- Я знаю,- тихо ответил Херти.- Я пришел, чтобы предупре-
дить вас...
- О чем?
- Господия Клемперт, - решительно сказал Херти. - Я не
занимаюсь политикой. Я люблю искусство. Правда, я еще не
настоящий художник, но, может быть...
Он снова смутился, взглянув на висевшее перед ним полот-
но.
- Я знаю, господин Рауль большой мастер,- тихо сказал он
и замолчал, не отводя глаз от картины.- Это будущая война?
- Да.
- И... мы погибнем?
- Не знаю. Херти, вы пришли меня о чем-то предупредить.
- Да... У вас наверху висит портрет Эйнштейна, который
написал Рауль. А в сегодняшних газетах напечатано, что Эйн-
штейна заочно приговорили к смертной казни.
Клемперт выпрямился, придерживаясь за подлокотники крес-
ла.
- Эйнштейна - к смертной казни?
Херти опустил голову.
- И если у вас найдут его портрет...
- Да, этот портрет широко известен, - медленно проговорил
Клемперт.
- О нем столько спорили. В портрете есть какая-то загад-
ка...
- Загадка...- машинально повторил Клемперт.
- Отдайте его мне,- неожиданно сказал Херти.- Я его спря-
чу, а когда господин Рауль вернется...
Старый Клемперт закашлялся, подавив отрывистое всхлипыва-
ние. Пальцы на подлокотнике задрожали. Он встал.
- Пойдемте наверх.
ХЕРТИ СПАСАЕТ ПОРТРЕТ ЭЙНШТЕЙНА
Херти жил далеко от виллы Клемперта. Домик его родителей
стоял в старом железнодорожном поселке вблизи депо. Ровные
маленькие палксаднички. Красные черепичные крыши. Барачные
коробки домов. Кухни, лестницы, дешевые велосипеды - все бы-
ло одинаковым в этом поселке. Депо объединяло людей поселка,
подобно средневековому цеху ремесленников.
Отец Херти - молчаливый маленький человек с улыбчивым ли-
цом, - не требовал от жизни многого. Он был доволен, когда
после рабочего дня в. ремонтной мастерской, где у него в
шкафчике хранились еще инструменты деда, он сидел в углу
кухни и смотрел, как его худенькая жена, суетясь у плиты,
готовит ужин.
Потом заходил кто-нибудь из соседей, и отец, улыбаясь,
слушал новости, изредка кивая головой. Однако в последнее
время улыбка на его лице появляется все реже. Он молча ухо-
дит на работу, ссутулившись, в своем стареньком, залатанном
комбинезоне, а вернувшись домой, не переодевается, как рань-
ше, в чистый костюм. Херти видел, как опускается отец, ста-
новясь все больше похожим на разнорабочего, обслуживающего
привокзальные склады. А ведь он - высококвалифицированный
слесарь! Только изредка светлеет лицо отца. Это бывает, ког-
да Херти выреаает силуэты из черной бумаги. "Кумушки за чаш-
кой кофе"... "Полицейский на посту"... "Тетя Эльза печет пи-
рог"... Отца восхищает быстрота, с которой Херти орудует
ножницами, и он долго любуется вырезанными ажурными картин-
ками.
...Херти нес свернутый в рулон холст по темному вечернему
Берлину, и ему казалось, что каждый встречный смотрит с по-
дозрением на его ношу. "Что будет с нами, если портрет Эйн-
штейна найдут у нас в доме?"
- Херти! - крикнула мать, услышав его шаги по лестнице.
- Сейчас! - Херти быстро поднялся на чердак, положил
холст на старую железную кровать и спустился. В кухне была
одна мать.
- Что с тобой? - вытирая о фартук мокрые руки, она с тре-
вогой смотрела на покрытое капельками пота лицо сына.
Из комнаты вышел отец.
- Сынок вы-ре-жи... мне... портрет, - запинаясь, сказал
он, и шатаясь подошел к Херти и положил руку ему на плечо.
Херти с жалостью смотрел на отца: раньше он никогда не
пил.
- Херти, что случилось? - опять спросила мать.
- Мама, ты можешь приютить одну картину, которую хотят
сжечь?
- Вы-режи мне портрет,- запинаясь, повторил отец и опус-
тился на стул.
У матери задрожали губы. Она смочила полотенце под краном
и вытерла им лицо отца.
- Отец, приютим мы у себя картину, которую хотят сжечь? -
спросила она, приглаживая ему волосы.
...Так портрет Эйнштейна поселился в доме отца Херти.
ЛЕО ТРАССЕН НАЧИНАЕТ ДЕЛАТЬ КАРЬЕРУ
Ассистент кафедры физики Берлинского университета Лео
Трассен не интересовался политикой. Он не знал еще, что с
сегодняшнего дня отец возлагает большие надежды на его науч-
ную карьеру, и не подозревал, что все газеты вышли с заго-
ловками: "Эйнштейн заочно приговорен к смертной казни!" Ут-
ром того же дня он сидел в ассистентской и ждал профессора
Зауэра, который вызвал его к себе. Развалившись на старом
диване, он боролся с дремотой. Вчера была изрядная выпивка,
и волосы у Трассена были еще мокрые от воды, которую он вы-
лил на себя. Глаза его, подернутые поволокой, смотрели лени-
во и туманно.
Дела Трассена складывались не блестяще. И хотя арийским
ученикам профессора Зауэра в университете была открыта "зе-
леная улица", Трассен был весьма далек от диссертации. Прав-
да, он написал две толковые статьи, одна из которых была
послана в Лондон, где ее напечатали в знаменитых "Отчетах
Королевского общества". Ему сообщили, что редакция высоко
оценила изящество его новых формул. Сам Трассен прекрасно
знал, что все эти формулы дались ему без большого труда. Он
только "почистил" классическую теорию колебаний. Сократил
лишние выкладки, заменил их простым расчетом. Трассен был
ленив и не любил возиться с громоздким математическим аппа-
ратом. Всюду, где это ему удавалось, он упрощал теорию, а
иногда просто бросал начатую проблему. За последнее время он
втянулся в бесконечную переделку известных формул теории ко-
лебаний. Это было спокойное и безмятежное занятие. Трассена
никто не тревожил, и им мало кто интересовался. У него было
много свободного времени, и он растрачивал его в случайных
компаниях, собиравшихся в дешевых ресторанчиках около спор-
тивных клубов. Иногда в дождливую погоду он там же досчиты-
вал незаконченную задачу.
Кабинет профессора Зауэра не располагает к долгой беседе.
Он для этого слишком тесен. Стол. Еле вмещающийся стул. Вто-
рой стул в простенке между стеной и застекленной дверью.
Подвесные полки со справочниками. За стеклянной фрамугой
слышно жужжание трансформатора. Приглушенные голоса в лабо-
ратории. Профессору Зауэру некогда разговаривать с ассистен-
тами. Он ограничивается короткими, четкими указаниями. На
кафедре ему достаточно небольшой комнаты. Зато большой каби-
нет ему отведен при профессорской библиотеке. Там он прини-
мает коллег, равных себе по положению. В черных мягких крес-
лах восседают маститые немецкие профессора. На стенах висят
тусклые портреты великих ученых. Они тоже немецкие профессо-
ра: Кирхгоф, Гельмгольц, Бунзен. Профессор Зауэр всегда при-
держивался национального духа в науке. Но можно ли его за
это упрекнуть? Он только порядочный немецкий ученый. Впро-
чем... Впрочем, его и сейчас никто не посмеет ни в чем уп-
рекнуть. Он ведь не приноравливается к правящей партии - у
него всегда были национал-социалистские убеждения. Еще в те
далекие 20-е годы, когда все газеты бурно ликовали по поводу
первого экспериментального подтверждения теории относитель-
ности Эйнштейна, профессор Зауэр твердо считал, что все это
только еврейская авантюра в науке, и не скрывал своих взгля-
дов. А теперь, когда в Германии у власти оказались, наконец,
истинные немцы, профессору Зауэру незачем стыдиться своей
дружбы с членами нацистской партии. Да, в его кабинете быва-
ют люди, носящие на рукаве повязку со свастикой. Они тоже
сидят в старинных черных креслах с резными подлокотниками: в
науке появились секретные руководители.
Но сейчас сам Зауэр готовит важную "операцию". Он сидит в
своем лабораторном кабинете и с брезгливым выражением смот-
рит на ассистента, который развалился на стуле и к тому же
положил локоть на стол профессора. Зауэр слегка отодвинулся,
как бы не находя себе достаточно места, но Трассен продолжа-
ет сидеть, развалившись, забросив ногу на ногу. "Есть пред-
ложение..." - хочет начать Зауэр. Но его охватывает раздра-
жение, и он невольно смотрит на громадный ботинок Трассена,
слегка покачивающийся, как кажется профессору, перед самым
его носом. Шнурок от ботинка развязан и болтается. Это еще
больше раздражает Зауэра, и он готов отправить своего ассис-
тента снова на поденную расчетную работенку для текущих нужд
лаборатории. Однако он берет себя в руки и напоминает себе о
том, что в последней статье Трассен обнаружил редкостное
мастерство во владении математическим аппаратом. Да и во
всех своих расчетах он рассыпает столько новых формул,
сколько не сработать и двум порядочным ученым, регулярно пе-
чатающим свои работы в "Аннален дер физик".
- Есть предложение, - твердо говорит Зауэр. Секундная
стрелка на его часах бежит по циферблату, как дрессированная
собака.- Пора обобщить нашу критику теории относительности
господина Эйнштейна...
Трассен перестал помахивать ногой. "Наша критика теории
относительности"... Конечно, имеется в виду та дурацкая
статья самого Зауэра против Эйнштейна, опубликованная еще в
1922 году на Наугеймской дискуссии, когда "немецкий здравый
смысл выступил против самоуверенности и авантюризма Эйнштей-
на". Так именно выразился тогда профессор Зауэр: "...Чуждая
честному немецкому естествоиспытателю дерзость господина
Эйнштейна..." Зауэр вкладывал в свою профессорскую вежли-
вость всю ненависть и презрение к "самоуверенному выскочке".
Впрочем, может быть, это была обыкновенная зависть...
- Пора обобщить, профессор.
Он понимает, что "обобщить" сегодня означает нечто гораз-
до более опасное, чем в "доисторическом" двадцать втором го-
ду. "Обобщить" - это совсем не обязательно изучить. Наобо-
рот. "Обобщить" сегодня - это прежде всего проявить беспо-
щадность, подавить в себе всякие колебания, развязать свя-
щенный арийский инстинкт, чутьем прийти к абсолютной истине.
Трассен наизусть знает эти рассуждения, и ему кажется, что
от всего этого несет прокисшим пивом. А от науки не должно
пахнуть прокисшим пивом. Она должна пахнуть как-то по-друго-
му. Например, нагревшимся реостатом. Или едким дымком от га-
зоразрядной трубки. А может, и вовсе ничем. Перед Зауэром
лежит великолепная логарифмическая линейка с громадным уве-
личительным стеклом на шкале. Рука Зауэра с обручальным
кольцом потянулась за линейкой.
- Беритесь за дело, Трассен. Не теряйте времени, И помни-
те, что здравый рассудок никогда не сможет примириться с те-
орией Эйнштейна. Надеюсь, что ваши умственные способности,
Трассен, устроены достаточно солидно?
Зауэр тонко улыбнулся и поправил очки. Лицо его создано
для портрета в физическом кабинете. Истинный немецкий уче-
ный. Сухой, проницательный взгляд. Очки. Аккуратно подстри-
женная шевелюра. Не длиннее, не короче, чем полагается... И
маленький незаметный рот. Почти ненужный. Зато достойный и
значительный нос. Нос, ощущающий тонкие запахи бесчисленных
экспериментов. Подающий сигналы четко работающему интеллек-
ту. Аккуратно устроенному мозгу под высоким, чисто вымытым
лбом, к которому незаметно прилажен небольшой, чуть легко-
мысленный завиток, смазанный бриллиантином.
- И постарайтесь отнестись к делу просто. Можете ли вы
сами, Трассен, согласиться с тем, что предлагает вам госпо-
дин Эйнштейн?
- А что он, собственно, предлагает?
- Посмотрите на эту секундную стрелку, Трассен,- приказал
Зауэр. - Что это такое?
- Часы.
- Нет, Трассен, это не часы. Это само время. Неизменное,
абсолютное время, Трассен.
Зауэр пронизывающе смотрит на своего ассистента. Время
неизменно. Это звучит как категорическое указание. Приказ.
Распоряжение по кафедре теоретической физики номер восемьде-
сят два: "С сегодняшнего дня предлагаю всем сотрудникам ру-
ководимой мною кафедры считать время неизменным". Но сотруд-
ники кафедры и не предполагали о возможности иной точки зре-
ния. Трассен ухмыльнулся, воображая постные лица своих кол-
лег, расписывающихся под приказом о неизменности времени.
- Время нельзя ни с чем путать, - продолжал Зауэр. - Все
эти бредни Эйнштейна о связи между пространством и временем
- самоуверенная и дерзкая провокация в науке.
Речь Зауэра была прервана мелодичным звоном его кармалных
часов. И в тот же момент начали бить университетские часы.
Башня с огромным старинным циферблатом была видна из окна.
- Одновременность, - с удовлетворением произнес Зауэр и,
наклонив голову набок, подкрутил завод. - Одновременность,
Трассен, означает: "в один и тот же момент".
"В один и тот же момент" - вырисовывались перед Трассеном
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг