Демокрит очень долго молчал. Потом, кутаясь в гиматии, сказал:
- Разгуливается волна. Слышишь?
Снизу все громче доносился шум прибоя. Все беспокойней шумела листва
векового ореха, под которым они сидели. Диагор знал обыкновение учителя не
отвечать, не подумав как следует, и терпеливо ждал. Подняв голову, он
всматривался в полный борющихся теней мрак шумящей над ним раскидистой
кроны.
-- Вот что я тебе скажу, - заговорил, наконец, Демокрит. - Я не
отрекаюсь от моих слов, которые ты привел, и от всего написанного мной об
этом, но должен тебе признаться, во-первых, что в этом случае действительно
не могу представить эмпирических доказательств, а могу только сослаться на
свидетельства; во-вторых, что мысль о множественности миров не мое
измышление. Первым, кто это сказал по-гречески, был старик Левкипп. Но и он
не сам додумался до этого, а слышал тут, в Абдере, от персидских магов. Маг
Кордуган рассказывал ему о Мохе Сидонском, который еще до Троянской войны,
лет за семьсот или восемьсот до нас, говорил то же самое. Моя заслуга
ограничивается тем, что я, услышав сказанное Левкиппом, не поверил ему на
слово, а решил проверить то, что говорил Кордуган, на родине Моха и в других
странах Востока. Проверив, я узнал, что и Мох говорил с чужих слов.
- Чьих? - не удержался от вопроса Диагор, но Демокрит не ответил ему, а
продолжал свое.
- Вернувшись домой, я развил намеки Левкиппа (главным образом об атомах
и пустоте, а не только о множественности миров) в стройную систему, какую ты
знаешь. Вот мой вклад в это дело. А хвалиться тем, что я первым додумался до
всего этого, мне не пристало.
- Кто же сказал первым о множественности миров? - не унимался Диагор.
Демокрит залился своим басистым смехом.
- Темное да останется темным, - ответил он.
- Но ты знаешь?
- Знаю. Только... то, что я узнал, до того невероятно для нынешних
людей, что я решил не писать об этом и никому не говорил, кроме Антифонта.
Он, впрочем, не нашел невероятным то, что услышал от меня. Это была светлая
и смелая голова.
- А меня ты не считаешь смелым?! - ревниво воскликнул Диагор. -
Демокрит, прошу тебя: расскажи и мне. Я ведь теперь, увы, единственный из
твоих ближайших учеников, кого еще не пожрал Кронос. Нет ни Антифонта, ни
Протагора, ни... Расскажи! Прошу тебя!
Внизу шумно ударила штормовая волна, зашипел песок.
- А ты поклянешься, что не скажешь об этом никому?
- Чем же мне поклясться?
Демокрит опять засмеялся.
- На самом деле! Чем клясться безбожнику?
- Не смейся, - сказал Диагор. - Вникни поглубже и согласишься, что
верующий клянется тем, чего нет, а атеист - тем, что действительно
существует.
- Недурная мысль! - одобрил Демокрит.
- Моя клятва крепче. - И, воздев руки, как на молитве, Диагор произнес
медленно и торжественно: - Клянусь своей совестью и честью никогда и никому
не открывать тайны, которую ты мне откроешь. Если нарушу эту клятву, пусть
будет память обо мне презренной вовеки. Доволен ты такой клятвой?
- Хорошо. Я скажу тебе. Но еще раз прошу, именем нашей дружбы: не
нарушай этой клятвы!
- Не нарушу никогда.
- Так слушай. В Сидоне финикийском я отыскал дряхлого старца по имени
Ахирам, финикиянина.
Ему было в то время сто семь лет, но голова его была ясной. Во всяком
случае, давнишнее он помнил превосходно. Это от него я впервые услышал, что
люди не созданы богами, а произошли из земли и воды, сами по себе. Так
говорил ему его дед, а тому дед его деда. От него же я узнал большую часть
того, что написано мной в моих книгах о том, как жили древнейшие люди.
Диагор остановил его, мягко коснувшись руки, и стал цитировать
наизусть:
- "Они не имели еще ни домов, ни одежды, не знали употребления огня, не
было упорядоченного образа жизни. Не ведали, что надо запасать пищу. Многие
зимой погибали от стужи, другие с голоду. Лишь постепенно, научась благодаря
опыту,. стали укрываться в зимнее время в пещерах, запасать впрок плоды и,
познав свойства огня и другие выгоды от употребления его, начали развивать
искусства и извлекать пользу из общественной жизни. Борьба за существование
научила людей всему..." Это?
Демокрит рассмеялся.
- Это самое, друг. Ты сама Мнемозина! Слушай же. Старый Ахирам
подтвердил то, что я слыхал от Левкиппа об атомах, и многое о них мне стало
гораздо яснее после бесед с ним. Левкипп, как говорится, слышал эхо, а
отчего оно - не знал. Ахирам мне все объяснил гораздо подробней и толковей.
И еще сказал нечто, чего мне не говорили ни Левкипп, ни Анаксагор, никто
другой и что я могу назвать самым удивительным из всего вообще мною
слышанного в жизни. Он сказал мне, что отдаленнейших предков финикиян
научили некоторым наимудрейшим истинам о мире люди, которые ненадолго
прилетали с другой звезды.
- С другой звезды, ты сказал?
- Да. Из какого-то другого мира.
- Я не верю своим ушам, Демокрит! Возможно ли это?!
- Передаю тебе то, что слышал от Ахирама. Так до него дошло от его
далеких предков. От этих-то вот звездных пришельцев и узнали пращуры Моха,
что миров столько же, сколько на небе звезд, ибо звезды - это миры. Они
крепко это запомнили, несмотря на свою темноту, и бережно передавали из
поколения в поколение, пока весть не дошла до Моха, и он, первым среди
земных людей, записал ее финикийскими письменами. Ахирам мне показывал
список с записи Моха, но переписать не позволил - рукопись была храмовой,
священной. Вот тебе ответ на твой вопрос: кто сказал первым? Первыми были
неведомые.
У Диагора вырвался шумный вздох, выдавший его волнение.
- Их помощь, - продолжал Демокрит, - могла быть большой. Может быть,
они оставили таблицы, чертежи, чтобы люди земли их прочли хотя бы через
тысячи лет, когда их разум просветится. Может быть, так и было. Кто знает,
что поглотили волны веков! Сегодня, как раз перед твоим приходом, я
раздумывал над одной египетской рукописью, такой мудрой, что это показалось
мне невероятным при ее древности. Я подумал: не мудрость ли это другого
мира, переданная нам? Не могу этого утверждать, но не стану и отрицать.
Диагор был настолько ошеломлен услышанным, что некоторое время не мог
произнести ни слова. Он растерянно смотрел то на еле видного в полутьме
Демокрита, то на ослепительно сияющую звезду Афродиты, от которой по волнам
струился столб ярко-голубого света. Такие же столбы, но бледнее и других
окрасок, стояли от Сатурна и Меркурия, от наиболее ярких звезд.
- Невероятно! - пробормотал он наконец.
- Невероятность этого доказать труднее, чем возможность. Почему
невероятно? Разве не верим мы Гомеру, не умеем отделять в его поэмах сказки
о богах от исторической истины? Почему же не верить Моху, который не
приплетает к своему рассказу никаких богов?
- Слишком уж...
- Что?
- Фантастично.
- А мы сами не фантастичны, скажи? Все вокруг нас фантастично, Диагор,
начиная с какой-нибудь бабочки, ее удивительной окраски, ее хоботка,
способного проникать внутрь самых причудливых цветов, ее светящихся глаз и
необыкновенных превращений, и кончая этими падающими звездами. Взгляни
кругом! Разве не волшебство весь этот насквозь загадочный мир, в котором
лишь на первый взгляд все случайно, а на деле все имеет причины и следствия,
только мы еще не в состоянии уловить их! Говорю тебе: когда-нибудь мудрецы
других тысячелетий постигнут то, о чем лишь смутно догадываемся мы, и то,
перед чем мы становимся в тупик, как перед этим золотым дождем. И
когда-нибудь эти мудрецы так же подивятся нам, как я сегодня дивился
египтянину Ахмесу, который решил задачу на объем усеченной пирамиды за
полторы тысячи лет до меня. Как, скажут, мог какой-то Демокрит так
невероятно давно додуматься до того, что мир состоит из атомов, а космос из
множества миров? Не загадочно ли это? Но пройдет еще пять, десять, сорок
тысяч лет, и еще более совершенные и мудрые станут то же говорить о них. И
так это будет бесконечно, ибо бесконечен космос и неисчерпаема жизнь атомов
в нем. Нет, Диагор, я чувствую дыхание истины в том, что мне открыл старый
Ахирам. На истину у меня чутье не хуже, чем у Ликады на дичь или у пчелы на
нектар. Потому-то я и отважился написать в .своих книгах о множественности
миров, хотя никаких доказательств, кроме ссылки на Моха, предъявить не могу.
Говорю тебе: даже если наш мир погибнет, как ты предрекаешь (невозможного в
этом нет), это не будет означать гибели разума во вселенной. Разум вечен,
ибо вечна материя. И так же неуничтожим, как неуничтожима она.
Диагор молчал. Сгущающаяся к рассвету ночь внезапно показалась ему
страшной. Он представил себе необъятность космоса, рождение и гибель в его
первозданном, беспредельном мраке неисчислимых миров и содрогнулся. На него
вдруг повеяло жутью от неестественно яркого перед рассветом блеска планет,
от все усиливающегося золотого дождя, желтые стрелы которого, то и дело
вспарывающие небо, тоже казались ярче, чем с вечера. Цикады смолкли. Лишь
ветер, шурша листвой, накатывая шумные волны, нарушал немоту ночи и ее
огней, беззвучно плывущих и беззвучно падающих.
- Что это летит? Откуда? Куда? - спрашивал сам себя Демокрит,
вглядываясь в огненный дождь. - Если падают с неба камни, железо, стекло (а
это-то мы знаем твердо, что они падают, держали их в руках, записали
рассказы очевидцев), значит, заключаю я, и эти огни могут быть чем-то
вещественным, а не пустой игрой света. Значит, и то, что поведал Мох, может
быть не сказкой, а истиной. Кто знает, не пролетают ли это мимо нас, к иным
мирам, на огненных колесницах такие же неведомые? Не из железа ли и стекла
их колесницы? Не пылают ли тем самым огнем, которым пылают молнии? Кто
знает! Мы только начали познавать мир, Диагор, и знаем о нем так мало! Тебе
это известно так же, как мне. Доказать я тебе не могу, но знаю всем сердцем:
мы не одиноки во вселенной, есть еще бесконечно много миров таких же, как
наш, населенных мыслящими. Для меня это так же незыбле316 мо, как то, что я
Демокрит, сын Дамасиппа, брат Дамаста, Геродота и Клеаристы.
- Да, я вижу, ты крепко в этом уверен, - задумчиво произнес Диагор.
- А ты посуди сам: не слишком ли премудро то, о чем мы с тобой толкуем,
чтобы приписать эту премудрость одному мне, или одному Левкиппу, или одному
Моху? Премудрость, друг мой, передается от звезды к звезде, из мира в мир, а
миров (повторю еще раз и не устану это повторять до последнего моего дня)
бесконечное множество в вечном космосе.
Позади них, в зарослях, вдруг послышался шум.
Оба повернулись, обеспокоенные. Запыхавшись от бега, приближалась Демо.
- Господин!
- Что случилось?
- Я уже заснула, но меня разбудили голоса под окном. Да простят мне
боги, что я доношу тебе на твоего брата, но это он сговаривался с кожевником
Фермодонтом и еще кем-то побить камнями Диагора, как только он выйдет утром
из твоего дома.
И Диагор и Демокрит вскочили.
- Что ты говоришь?! А впрочем, зная моего братца, удивляться тут
нечему. Он всю жизнь выслуживался перед богами и начальниками. Но пока
хозяин дома я, тебе нечего опасаться, Диагор.
- Ты не хозяин улицы и камней, которые на ней валяются, - ответил тот;
пробормотал какое-то проклятие, секунды две думал, потом решил: - Ухожу.
- Куда? Сейчас, ночью?
- Именно сейчас. Растаю в этой ночи, как нетопырь. Доберусь до
Византия, а там есть друзья, которые меня переправят в Тавриду. Прощай,
дорогой учитель! Ты не знаешь, какою радостью была для меня эта встреча с
тобой и этот наш разговор. Спасибо тебе за все. И тебе, Демо. Будьте здоровы
и благополучны.
- Возьми с собой хотя бы еды, господин!
- И денег, - добавил Демокрит. - Я дам тебе.
- Деньги у меня с собой, в поясе. Еду добуду. Возьму только твой посох,
учитель, чтобы не возвращаться за своим.
- Бери, конечно.
- Спасибо. Это будет память о тебе. Если поедешь в Египет, счастливого
тебе пути и счастливого возвращений. И долгих, долгих лет жизни, не до ста,
а за сто! - Он обнял Демокрита, помахал рукой Демо и направился к морю.
Ночная мгла тотчас поглотила его. Как ни вглядывались в нее Демо и
Демокрит, стоя на обрыве, они не могли рассмотреть ничего. В море колебались
отражения звезд. У берега все сильней били волны. Шумел ветер. А в небе
продолжал литься неиссякающий золотой дождь в память о чудесном
оплодотворении сластолюбцем Зевсом матери Персея.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.01.2004 19:14
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг