- Или вы не знаете? - Зяма делает какое-то неопределенное движение
рукой и очередной амбал (то ли давешний, то ли совсем незнакомый) вносит на
небольшом серебряном подносе плоский серый камешек.
- Ой, - говорит Ленка, - это наш. Откуда он у вас?
- В натуре, с кладбища.
- А где остальные?
- Там был только этот, - объясняет Зяма.
- Ну и? - услужливо посказывает Августа.
- Что - и? Передайте вашему Гершензону, что он получит свой камень,
если мы договоримся.
- Не понимаю, - упирается Августа, - как можно договориться с духом?
- А то... Вы же при нем типа переводчики. Так вот, если не хотите,
чтобы я порезал пацанчика на мелкие кусочки, начиная с его музыкальных
пальчиков, передайте вашему шефу, что мне от него кое-что нужно...
- Э... - Ленка очумело мотает головой, - А чего нужно-то?
- Имя Бога, разумеется, - говорит шепотом Зяма, доверительно наклоняясь
к ним.
- О, черт, - устало бормочет Августа, - и этот туда же.
- Послушайте, Зяма, он ведь может поинтересоваться - а зачем
вам? - спрашивает Ленка. - Зачем такому уважаемому человеку еще и имя
Бога?
- Так я же не для себя. Я для людей стараюсь. Дело в том, -
тем же интимным тоном говорит Зяма, - что я, типа, машиах...
- Чего? - таращится на него Августа.
- Мессия я. Понятно? Рука Божия на мне. Я тут, понимаешь, в Израиль
ездил, ну, по делам, и пошел, ну, на гору сионскую и тут слышу - этот...
Бар-Тов?
- Бат-кол, - услужливо посказывает амбал.
- Во, Бат-кол... короче, Глас Небесный... Ты, мол, муж в Законе и
потомок Давидов, так иди, установи на земле царство справедливости и храм
Иерусалимский восстанови... Кроме тебя, Зяма, говорит, и некому... Похоже,
возложил он на меня... Так что пусть и Гершензон ваш озаботится. Ради
племени Авраамова. Я не просто так пришел на эту землю, ясно, чувырлы?
- Опять вечная суббота! - бормочет Августа, - опять сезамовидные
косточки!
- Он, - неуверенно говорит Ленка, - по-моему, не ведет переговоры
такого характера.
- Поведет, если вы захотите. Есть у меня сведения, что он пляшет под
вашу дудку, сучок сикоморин.
- Зяма, - говорит амбал, - позвольте, я с ними немного побеседую.
- Давай, - позволяет Зяма, поудобней откидываясь в кресле, - проясни
ситуацию.
Амбал берет Ленку под один локоть, Августу под другой, и выволакивает
из комнаты в холл. Изя мычит им вслед.
- Ну, чего? - устало спрашивает Августа.
- Послушайте, - шепчет амбал, - ну что вам стоит? Уважьте старика. Он,
понимаешь, после того, как в израиловку съездил, немножко, блин, тронулся,
ну, так на делах это пока не отражается. А мальца он в натуре на куски
нашинкует - Зяма шутить не любит...
- Я что, - жалобно говорит Августа, - это как Гершензон...
- Как Зяма захочет, так и будет. Зяма - он такой человек...
- Не понимаю, - удивляется Августа, - откуда он узнал...
- У Зямы везде своя рука.
- Ну, я понимаю, еще может быть своя рука на еврейском кладбище... Но
чтобы наша мафия да в Совете Девяти, или как он там...
- Полегче, дамочка. Какая мы мафия...
- Ну, - говорит Августа, - что делать будем?
- Пойдем, - вздыхает Ленка, - попросим... Иначе он Изьку-паршица
нашинкует, слышала, нет?
- А может, пусть себе...
- Да за что ж ты их так не любишь, учеников-то своих?
- Довели, - мрачно говорит Августа. - Ладно, пошли. Но за результат, -
угрожающе оборачивается она к амбалу, - я не отвечаю.
- Это забота Зямы, - отвечает амбал.
Они вновь входят в комнату.
- Ну, - Зяма поворачивается к ним? - И как?
- Будем просить, - говорит Августа.
- Правильное решение, - одобрительно замечает Зяма.
- Сейчас... - Августа заводит глаза к небу и замогильным голосом
завывает, изнывая от нелепости происходящего, - Гершензон...
- Рабби Моше, - посказывает Ленка.
- А черт, забыла! Рабби Моше! Посмотри на ребенка.
- На этого невинного агнца.
- На агнца. Жалко же паршивца! Может, это какой-нибудь Ростропович
будущий сидит тут, связанный, в доме приемов городского головы...
- Хорошо просишь, - одобрительно кивает Зяма, - с душой...
- Что тебе мучиться? Сообщи ты ему это имя и пусть он теперь мучается?
- Позвольте...
Стекло в окне вдруг покрывается мелкими мутными трещинками. В холле
слышна какая-то возня. Ленка в ужасе видит, как в комнату вваливается
какой-то окровавленный человек.
- Зяма! - орет он, - шухер, Зяма!
- Ангелы-истребители! - взвизгивает Зяма, как мячик подскакивая с
кресла.
- Какие, на хрен, ангелы? Али-баба это!
- Блин!
Зяма куда-то выносится на своих коротеньких ножках. Слышна автоматная
очередь.
Изя отчаянно извивается на стуле.
- Веревку! - кричит Ленка.
Они с Августой лихорадочно распутывают веревку. Изя валится со стула на
бок, потом вскакивает.
- Рот не растыкай, - торопливо говорит Августа.
Еще какой-то тип вваливается в комнату - с автоматом наперевес.
Ленка истошно визжит.
- Валите отсюда, - говорит он, - Быстро!
И делает неопределенное движение стволом автомата.
- Пошли! - Августа кидается к двери. Изя за ней, прихватив по дороге
свой рюкзачок.
- Погоди! - орет Ленка, - камень!
Она хватает с подноса камень и, сжимая его в кулаке, выскакивает в
холл. На полу, раскинув ноги, кто-то лежит, - они проносятся мимо, выбегают
на крыльцо и спрыгивают в траву. Какое-то время сидят, пригнувшись и
прислушиваясь к отдаленной возне в доме и саду, потом кидаются к распахнутым
воротам, перепрыгивают через ограждение за асфальтовой дорожкой, валятся в
кусты, скатываются вниз по склону и оказываются в зарослях бурьяна над
обрывом. Тут на удивление тихо. Внизу голубеет море, в траве жужжит
одинокий шмель.
- Ну и ну! - говорит Августа. - С меня хватит!
- Кто тебя спрашивает? - уныло отвечает Ленка.
Изя мычит и пытается отодрать с лица липкую ленту.
- Не помогай, - говорит Августа, - пусть помолчит...
Изя злобно смотрит на нее и опять мычит.
Ленка наконец разжимает судорожно стиснутую руку.
- Вот он, - говорит она, - Гляди. И все ради чего - ради вот этого?
На ее ладони лежит обычный плоский голыш, обкатанный волнами.
- Тьфу!
- Смотри-ка! - замечает Августа, - на нем и вправду что-то написано!
Какие-то каракули!
- Это не каракули, - презрительно говорит Изя: он, наконец, избавился
от ленты. - Это буква "тав".
- Ну, - отвечает Августа, - тогда понятно.
- По-моему, - замечает Ленка, - нам нужно сматываться. Мало ли...
Они сползают по обрыву и оказываются в пустой ракушке кафе
"Шехерезада".
- Пошли ко мне домой, - говорит Августа, - Тут недалеко. Залечим раны.
Хватит с меня этой восточной экзотики...
* * *
- А без приключений он не может? - спрашивает Августа, - у меня
растяжение связок. И синяк на голени. И, возможно, еще один, но в
недоступном мне для обозрения месте... Нужен ему камень - пусть скажет.
Побоище-то зачем было устраивать?
- Да не может он сказать! - в отчаянье говорит Ленка, - Он может только
направлять события...
- Куда-то не туда он их направляет... Вот, замочили Зяму...
- Он, что ли его мочил? Его Али-Баба мочил.
- А навел кто? Гершензон и навел...
- Что значит - навел? Нечего делать из нашего Гершензона какого-то
заурядного марвихера... Просто случайность...
- Случайностей, - сурово изрекает Августа, - не бывает.
- Надо же! Кто бы говорил... Послушай, а что если...
- Ну?
- Да нет... Это ерунда...
- А вдруг не ерунда? Валяй.
- Может, погадать на книге? Знаешь, как духа вызывают? Он же дух
все-таки, нет?
- А что, - говорит Августа, - это мысль. А на какой книге?
- На Библии, понятное дело. Библия у тебя есть?
- Есть, - говорит Августа, - Лео Таксиля. "Для верующих и неверующих".
- Тьфу! Настоящая мне нужна...
- Ну нет у меня настоящей... Попер кто-то...
- А может, у малого? Эй, Изя...
Изя выходит из кухни.
- У вас варенье заплесневело, - говорит он. - Но я верхний слой снял...
есть можно...
- Тора есть у тебя? С собой?
- Есть, - говорит Изя, - но она задом наперед.
- А, извиняюсь, русский текст?
- Он тоже задом наперед. А вам зачем?
- Гадать будем...
- Ох, если в хедере узнают, чем я тут с вами занимаюсь...
- Не узнают. Давай ее сюда.
Изя роется в рюкзачке и извлекает небольшой черный томик.
- Ты, - говорит Ленка Августе, - называешь два числа: от однозначных до
трехзначных. Мы условно считаем их страницей и словом на странице. И
смотрим... Он должен нам дать наводку...
- И все-таки это чушь, - ворчит Августа.
- Тебе жалко? давай...
- Ну, восемь, - неохотно говорит Августа, - одиннадцать...
- Ворожеи, - мрачно говорит Ленка, - не оставляй в живых...
- Ты видишь! Это он на нас намекает... На меня непосредственно.
- Тогда я. Возьму грех на душу. Сто тридцать три, пятьдесят
восемь... Давай...
- Знаю я, - говорит Августа, - все мысли и ухищрения, какие вы против
меня сплетаете...Это уже слишком! Он все время угрожает.
- Да ничего мы не сплетаем, - успокаивающе бормочет Ленка в
пространство, - мы расплетаем. Вы что, толком сказать не можете - хотите
упокоиться? Или нет?
- Ты ему не нравишься, - говорит Августа, - я ему не нравлюсь. Может
ему этот шкет понравится? Изя! Эй, Изя!
- Не хочу, - пятясь бормочет Изя, - мне страшно...
- Зачем тогда с нами шел? Поздно отступать, дружочек, - зловеще говорит
Ленка.
- Изенька, ну что вам стоит... Две цифры...
- У меня живот болит. Я вареньем вашим отравился.
- А вот я сейчас как вызову скорую! Как увезут тебя в инфекционку!
- Лучше я в инфекционке полежу. Там хоть спокойно...
- Изенька, ну пожалуйста...
- Пусть контрольную мне напишет, - Изя угрожающе тычет пальцем в
сторону Августы, - по информатике...
- Напишет...
- Да ни за что! Это же шантаж!
- Напишешь. Куда денешься.
- Черт с тобой, паршивец! Говори!
- Триста восемьдесят восемь... одиннадцать! - выкрикнул Изя, шмыгая
носом.
- "И все тело их, и спина их, и руки их, и крылья их, и колеса кругом
были полны очей - все четыре колеса их"!
- Ну и ну! - говорит Августа. - А что это?
- Иезекииль. Бог его знает, что он там в виду имел...
- Нет, Гершензон на что намекает?
- Не знаю... четыре колеса... Что-нибудь передвижное... может, такси?
таксопарк?
- А мне кажется, - говорит Августа, - тут все дело в глазах... Клиника
Филатова?
- Так я пойду? - спрашивает Изя, тихонько пятясь к двери, - а то мама
волнуется.
- Э, нет, - спохватывается Ленка, - так дело не пойдет...
Завтра с утра встречаемся... будем колеса с глазами искать - он же ясно
сказал! Где мы встречаемся, Августа?
- Может, э... Мне что-то больше не хочется на остановке...
- У памятника Пушкину? На бульваре?
- Ну, это подойдет. Там проезд закрыт.
- Ты слышал, Изя? У Пушкина, в десять утра.
- Ну, нет, - мальчик Изя всем телом налегает на дверь, - это уж без
меня. Мне на сольфеджио надо. И вообще...
- Изенька, ну ты же сам видишь... без тебя он не хочет. Мы ему уже вот
так... ну хоть разик еще... это же уже безопасно...
- Безопасно! Как же!
- Ты же сам напросился...
- Так это с утра было.
- В лицей, - замогильным голосом говорит Августа, - можешь больше не
приходить.
- Да что вы, тетя...
- Какая я тебе тетя, выродок! Я вот прямо сейчас маме твоей позвоню...
- Ладно-ладно, - шмыгает носом Изя. - Не надо маме... Приду я к
Пушкину, приду. Только сейчас выпустите.
- Выпусти его, Августа, - говорит Ленка.
Августа молча вынимает ключ из кармана и идет отпирать двери. Ленка
воровато открывает книгу, тычет наугад пальцем в строчку и осторожно
заглядывает:
"Женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая".
- Да ладно тебе, - бормочет она, - что ты прицепился, в самом деле...
мы же для тебя стараемся...
* * *
- Без Изьки мы не сможем, - говорит Августа, - Он же ясно намекал...
- Дался ему этот паршивец...Долго его еще ждать, кстати?
- Если он не придет... ох, я ему...
- Неужто правда из лицея выгонишь?
- Зачем - выгоню? Сам уйдет...
На бульваре приятный, не раздражающий слух, гомон - совокупность
плеска голубиных крыльев, возбужденных голосов туристов и лязг дальних
портовых кранов. И над всем этим шумит листва и солнечные пятна пляшут по
залитому зеленоватым сумраком асфальту, как тени по морскому дну. Иногда
трудно понять - где солнечные пятна, а где желтые опавшие листья.
- Типичный женоненавистник Гершензон этот, - неожиданно говорит
Августа. - Все эти его намеки...
- Да просто мы его достали... Лично мы его раздражаем...
- Не скажи... Ага, вот и малый. Со скрипочкой.
Изя приближается к ним, с явной неохотой передвигая ноги.
- Я с уроков сбежал, - укоризненно говорит он.
- Ну и молодец, - непедагогично замечает Августа, - а теперь давай,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг