Тут-то я и все понял.
Подхожу к нему после каникул.Он сидит, голову опустил, и только глазами
на меня исподлобья - зырк!
- Ты это сделал, гнусь беспросветная? - спрашиваю, - Ты это, шакал, сын
шакала, сделал?
А он, тварюка, даже отпираться не стал.
- Я, - говорит так спокойненько. - Только ты не докажешь.
- Да зачем? Что я тебе плохого слелал?
Ну, правда, пару раз я ему врезал, так не я ж один. Его все не любили.
Я, если хотите знать, его даже один раз отбил, когда ему темную собирались
устроить - еще тогда, в седьмом классе, за то,что он раньше всех руку тянул,
урод моральный, а списывать не давал...
- А ничего, - говорит, - потому и не докажешь. А я это сделал, потому
что эксперимент один ставил. Потому как, - говорит, - заметил я такую
закономерность - если у тебя все путем, то у меня полные кранты. И наоборот.
А мне, - говорит, - это первое место позарез нужно. Мне, - говорит,- в
институт поступать, а там за олимпиады очки начисляют. А у меня, говорит,
графа пятая и все такое...
- А у меня, - говорю, - сукин ты сын, какая графа по-твоему? Шестая,
что ли? Что ж ты мне жизнь портишь?
- Лысюк с пятой графой, - говорит, - это нонсенс. Таких не любят. А ты
пойдешь под проценты. А потом, - говорит - своя рубашка ближе к телу. У
тебя, говорит, ноги крепкие, прокормят, а у меня только и есть, что котелок.
И пока он варит, я на коне. А ты, дружок, под копытами.
Хотел я ему врезать - может, думаю, жизнь наладится. Но, гляжу, он и
вправду хилый, нога эта хроменькая... Не смог я. Стукнул его по башке
рефератом моим кровным, уже никому не нужным, плюнул и ушел. А через неделю
он и сам ушел - перевелся из нашей школы. Не выдержал груза совести...
С тех пор не видались мы. Он и правда в институт поступил, ну, не в
Универ, в Политех, но хорошо поступил, с первого раза... Да и я поступил,
ну, не в Политех, ладно, в Связи, но тоже ничего... А только как у меня что
не ладится, ну, думаю, опять Лысюк за свое взялся. Но, пока, вроде, уж очень
большой ему во мне надобности не было - пока не начался, извиняюсь, развал
Союза и борьба за независимость и экономическое неголодание. Тут он, по
слухам, институт бросил, ушел в коммерцию, и начал такие дела проворачивать!
Это я потом узнал, когда у меня две сделки не с того ни с сего сорвались...
Он помолчал и уныло подытожил:
- А теперь вот и третья.
- Впечатляющая история, - согласился Гиви, - достоверная, скажу тебе,
история. Такие случаи в природе известны.
- Еще бы, - согласился Шендерович, ковыряя вилкой пустую тарелку.
- Так он этих бандитов нанял?
- А я знаю? Но вполне мог. Он, по слухам опять же, разбогател крепко.
Может, ему какая-то уж очень завлекательная сделка светила, вот он на меня
опять и вышел, пару кусков отвалил кому-то - они за нас и взялись.
Выследили, чин-чином... Прямой материальной выгоды ему никакой - он, может,
ради меня такие бабки угрохал! А вот метафизика у него должна сработать.
Закон сохранения счастья в природе. Потому, друг Гиви, и не примочили они
нас. Ему ж убивать меня нельзя - ему убивать меня никакого толку. Иссякнет
тогда его источник счастья. Ему надо, чтобы я жил - и мучился.
Гиви оглянулся на Варвару Тимофеевну, которая на протяжение всего
рассказа мерно кивала, подперев щеку рукой.
- Послушай, - спросил он шепотом, - а какие конкретно картинки там
были?
* * *
Утро началось соответственно.
Во-первых, болела голова.
Во-вторых, болели поврежденные вчера части тела - вроде бы вечером
локти и не вспоминали о том, как крутили их чужие руки в зловещих черных
перчатках, а с утра почему-то вспомнили. И копчик болел - там, где он
соприкоснулся с чужой коленной чашечкой.
В третьих, хотелось выпить чего-то горячего. Желательно кофе.
Впрочем, дело обстояло не так уж плохо, потому что какие-то деньги
Шендерович нашел. В кармане алкиного пиджака, оставленного за ненадобностью.
Нашел и спрятал. Кофе выпить не дал - сказал, в кофейне выпьем. Спокойно и
хладнокровно выпьем в кофейне кофе, пока будем глядеть Али в его бесстыжие
глаза. Потому что Лысюк не Лысюк, а продал-то нас именно Али. Вот я и хочу
посмотреть, в каком интимном месте он укрывает свою запятнанную совесть.
Выглядел Шендерович внушительно - даже Гиви мороз по коже продрал. В
чистой, непорваной рубашке, мудрый, мрачный и хладнокровный как змей.
- А что скажет Алка? - на всякий случай спросил Гиви, потому что со
всех точек зрения по чужим карманам лазить неловко. - Она ж совсем останется
без денег, а?
- Пусть придет сначала, - отмахнулся Шендерович, - мы ж не навсегда
взяли. Мы ж у нее одолжили. Заберем у Али аванс, вернем.
Он мечтательно зажмурился.
- Хорошо бы купить что-то такое на этот аванс... что-то такое... что в
Одессе еще лучше, чем шарики идет!
- Миша, это беспочвенные иллюзии.
- Шубы, например, - прикидывал Шендерович. - В Одессе, понятное дело,
шубы так себе расходятся, да и рынок забит. По всему седьмому километру шубы
так и валяются - чисто тебе стойбище первобытного человека. А может, в
Питере твоем толкнуть?
- Не может, - твердо сказал Гиви.- Кстати, а вообще, - он неловко
покрутил головой, - тебе не кажется, что Алка уже вернуться бы должна?
- Кажется, - угрюмо согласился Шендерович, - придет - врежу. Итак,
какова наша диспозиция, друг Гиви? Идем к Али, трясем его, забираем аванс и
выясняем, на кого он, этот шпион Гадюкин, работает... имена, явки. Если
надо - очень жесткими методами. На крайние меры пойдем!
- Миша, это нехорошо, - укорил Гиви.
- А морду мне бить - хорошо? А на счетчик меня вешать - хорошо? Нет уж,
пусть сдает Лысюка, если жить хочет. А то я его... я его... дискредитирую я
его, это уж по меньшей мере! На всю Одессу опозорю. Мне, друг Гиви, терять
нечего. Я человек вне закона! Типа Зорро! Без паспорта, без роду, без
племени!
- Без денег, - тихонько добавил Гиви.
- Деньги, - отрезал Шендерович, - не проблема!
- Да? - удивился Гиви.
Ленивый утренний Стамбул лежал перед ними. Лениво хлопали створки
ставень, скрипели засовы открываемых лавок, свирепый солнечный свет еще не
до конца расправился с ночными тенями и воздух над мостовой был чистым и
прохладным, как только что промытое стекло.
- А мы не слишком рано? - забеспокоился Гиви,
- А мы лучше его внутри подождем, - зловеще отозвался Шендерович.
Гиви почему-то ожидал, что кофейня в лучшем случае будет заперта на
глухой замок. В худшем - вместо двери с многообещающей вывеской вообще
окажется сплошной кусок стены, покрытой вялотекущими трещинами. Сбежит
кофейня. Но дверь оказалась на месте и даже слегка приоткрыта. Из темной
щели пахнуло раскаленным песком, железом, ароматом прожаренных кофейных
зерен...
Шендерович отстранил Гиви и величаво вошел под прокопченные своды.
Несколько человек, сонно коротавших утро за столиками, лениво подняли
головы, потом вновь уткнулись кто - в свою чашку, кто - в утреннюю газету.
Шендерович откашлялся.
- Салям алейкум, - вежливо произнес он. - Э... нэрэде Али?
Бармен из полумрака пожал плечами.
- Очень хорошо, - милостиво согласился Шендерович, хотя все было не так
уж хорошо. - Мы его тут подождем, велл? Это... ики тюрк кавеси, - ага?
Он по-хозяйски расположился за столиком, и, явно подражая капитану,
начал постукивать пальцами по скатерти.
Бармен принес два кофе, без улыбки поставил на середину стола и
продолжал, что было, в общем-то, против всех приличий, маячить перед
Шендеровичем, пока тот не сунул ему мятую купюру. Гиви обратил внимание, что
несколько человек за соседними столиками почему-то пересели подальше. Вокруг
постепенно образовалось пустое пространство.
- Миша, - шепотом сказал он, - мы им, по-моему, не нравимся.
- И правильно делаем, - согласился Шендерович.
- А если он не придет?
- Придет. Это его рабочее место. Офис.
- Бывают же у людей выходные?
- Я ему устрою выходной, - сквозь зубы выдавил Шендерович. - Не придет,
я ему и будни обеспечу. Каждый день являться буду. Мерцать тут во мраке. Как
тень отца Гамлета. Домой не вернусь! Тем более, - закончил он на пониженной
ноте, - что мне дома, в общем-то, без денег появляться не рекомендуется.
- А тут нас что, даром будут кофе поить?
- Выцарапаем, - уверенно ответил Шендерович, - что-нибудь придумаем...
- Миша, - твердо сказал Гиви, - я банк грабить не буду.
- Кто сказал про банк? - удивился Шендерович, - мы же интеллигентные
люди! Мы их из Али выбьем. Ага! Вот он, голубчик.
Черноусый красавец уверенно вступил в темное чрево кофейни. Шендерович
мягко, точно опытный десантник, выплыл из-за стола, и, не дожидаясь, пока
глаза Али привыкнут к полумраку, положил ему руку на плечо.
Али вздрогнул.
- Что ж это ты, сын нехорошей матери, вытворяешь? - укоризненно
вопросил Шендерович, - ты зачем нас подставил?
Али одним коротким движением плеча сбросил дружелюбную руку. На лице у
него отразилось глубокое недоумение.
- Бэн ме русча... - сказал он.
- Чего? - удивился Шендерович.
- Бэн ме русча, - раздельно повторил Али. - Эфендим? Анламадым.
- Где деньги, гад? - вопил Шендерович. - Где товар?
- Текрар сейлер мисиниз,- любезно предложил Али.
- Какой сейнер? Какой мизинец? Что ты тут лопочешь?
- Миша, пойдем, это бесполезно!
- Под турка косит, сукин кот! Да он вчера по-русски лучше нас с тобой!
Ну, погоди, я тебя заставлю вспомнить язык Пушкина!
- Пушкин! - восторженно сказал Али, - О, Пушкин! Русум!
- Русум-русум, - обрадовался Шендерович.
- Бэн мэ русча, - в третий раз пояснил Али.
И вежливо добавил:
- Хошчакалын.
- Что "хошчакалын"? - подпрыгнул Шендерович, - какой-такой
"Хошчакалын"?
Почему вдруг у Шендеровича прорезался грузинский акцент, для Гиви
осталось загадкой.
- Ийи гюнлер, - пояснил Али.
- Убью, - прохрипел Шендерович. - Гиви, ты слышал, чего он сказал?
Али заморгал великолепными черными ресницами и на миг задумался. Потом
обрадовано выдал:
- Бай-бай!
- Какой "бабай-мабай"? - надрывался Шендерович, - я сейчас тебе тут
такой "бай" устрою!
Боковым зрением Гиви заметил, что несколько посетителей кофейни,
которые до того вяло медитировали, прихлебывая кофе, отставили свои чашки и
начали медленно выбираться из-за столиков.
- Миша, - прошептал он, - пошли отсюда.
- Еще чего? - возмутился Шендерович.
Он ухватил Али за грудки, подпрыгнул и врезал ему коленом в подвздох.
- Ах ты, змей тугарин! - орал он тем временем. - Ах, ты, бусурман
беспросветный!
Али отлетел к стене, жалобно взывая к публике на чистом турецком языке.
Посетители приблизились, образовав за спиной Гиви и Шендеровича
аккуратное полукольцо.
- Миша! - уже в полный голос завопил Гиви.
- Ступайте отсюда, господа хорошие, - на не менее чистом русском языке
предложил бармен, выбравшись из-за стойки.
- Сволочи! - вопил Шендерович, отступая к двери. - Они сговорились! Это
одна шайка!
Полукольцо любителей кофе приблизилось еще на шаг.
Гиви в отчаянии повернулся.
- Парам чалынды! - завопил он.
- Да я копейки лишней с вас не взял, - холодно возразил бармен. - А
чаевые ваши...
Он извлек из кармана горсть мелочи и швырнул ее в лицо, почему-то
Шендеровичу.
- Подавитесь вашими чаевыми. Жмоты!
- Да нет! - втолковывал Гиви, - Хайыр! Черт, бунун туркчеси нэ... Дюн
ашкам!
- Мы-то тут причем? - удивился бармен.
- Сообщники! - вопил Шендерович. - Банда!
- От бандита слышу, - лениво ответил бармен.
- Ах, так! - сказал Гиви, - ну ладно! Эн якын полис караколу нереде?
- Да забога ради, - равнодушно сказал бармен. - За углом.
Он с видимой неохотой выдвинулся вперед и неожиданно оказался на целую
голову выше Шендеровича, не говоря уж о Гиви.
- Шантажисты! - говорил он, подталкивая обоих одновременно мощной
грудью к двери, - валите отсюда, пижоны!
Шендерович отчаянно вытягивал шею, пытаясь разглядеть Али, но тот исчез
за спинами соратников. Полукольцо сомкнулось, выставив вперед бармена, как
особо эффективную боеголовку.
Гиви к собственному удивлению вдруг как-то сразу очутился на улице.
С раскаленных небес на него обрушился такой яркий свет, что он невольно
зажмурился.
- Это ты их разозлил, - укорил Шендерович.
Он поднимался с колен, отряхивая ржавую пыль. Воротничок рубашки у него
почему-то опять был полуоторван и свисал, точно галстук.
- Да что ты, Миша, - робко возразил Гиви, - при чем тут я? Они ж сами.
Я уж потом. После тебя...
- Как же - сами! Как шакалы вцепились! Что ты им впарил?
- Сам не знаю, - удивился Гиви. - Хотел прояснить ситуацию.
- Что ж ты врал, что турецкого не знаешь? Вон как шпарил!
- Я и не знаю, Миша, - неубедительно пояснил Гиви, - само как-то вышло.
Он напрягся, пытаясь вернуть внезапное лингвистическое просветление, но
новоявленная способность к языкам исчезла столь же внезапно, как и
появилась. Он слегка втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки гнева, но
Шендерович глядел на него с каким-то непонятным уважением.
- Ты что-то, кажется, про полицию излагал, - сказал он.
- Да я не помню, Миша.
- Говорил-говорил, я сам слышал. На пушку их брал. Полис, мол,
курлы-курлы... а только пустой это номер, с полицией, брат Гиви. Они своего
не сдадут, орлята эти, мальчиши-кибальчичи!
- Я так думаю, Миша, - твердо сказал Гиви, - что это они... они нас и
ограбили. Не причем тут твой Лысюк. Сговорились и ограбили. А товару на деле
никакого и не было.
- Ты так думаешь? - Шендерович в затруднении покрутил головой.
- Сам посуди. Кто еще знал.
- Точно! - выдохнул Шендерович. - Они! Сговорились, верно ты сказал.
Вот кто, получается, меня подставил... ну, Яни! Ну, змей подколодный!
Погоди, я до тебя доберусь!
Гиви на всякий случай попятился, но Шендерович явно имевший в виду
настоящего, аутентичного Яни, лишь похлопал его по плечу.
- Хороший ты друг, друг Гиви! - убежденно сказал он. - Не то, что этот
Ставраки недоделанный!
Гиви вздохнул. Вот Шендерович и признал его наконец-то хорошим
человеком и своим другом. Но почему все мечты сбываются именно тогда, когда
от этого мечтавшему уже и нет никакого удовольствия? Не иначе, как по воле
Аллаха милостивого, милосердного, связующего и развязующего узлы... только
почему у него такой черный юмор?
- Что делать будем, Миша? - спросил он.
- А что делать... - задумался Шендерович, сморщив высокий лоб, - в
полицию обращаться, друг Гиви, все же не будем. Без толку это. Что полиция?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг