них, и как ткать превосходнейшие материи и как добывать металлы земли. И
сказал тогда Шемхазай: "Вот, мужам мы дали занятие, и они будут продавать и
покупать, тратить и приумножать, воевать и торговать, а что будут делать
женщины? Ибо, как познал я на собственном опыте, способны они на всякие
хитрости, а от скуки и вовсе измыслят немыслимое, и станут уж вовсе
невыносимы". "Ладно, - сказал тогда Азаил, - возьму и этот грех на душу, ибо
он страшнее прочих". И пошел он к дочерям человеческим, и научил их
искусствам обольщения, и выщипыванию бровей, и белилам, сурьме и румянам, и
украшению всякими камнями и платьями, которые мужчины добывали, не жалея
сил.
Я так полагаю, о, Предводитель Предводителей Верблюдов, что они сделали
это по собственной глупости, я разумею Шемхазая и остальных, ибо людей все ж
не понимали, а потому и результатов не предвидели - началось на земле
Бабалон знает какое непотребство, бабы в конец обнаглели и распустились,
мужи доселе кроткие и работящие, похватали оружие и пошли друг на друга
войной, ибо здраво решили, что чем самому на работах надрываться, проще
отобрать чаемое у соседа, поля были заброшены, реки окрасились кровью, мор
настал, глад и запустение, везде заводы и шахты, а где не они дымят, там
город горит или лес дымится... Мало того, перестали люди бояться Божьего
гнева, поскольку решили, что умеют они расторгать заклятия и варить зелья и
отвращать проклятия и все такое... А что до исполинов, то они продолжали
хотеть кушать, да гонялись за дочерьми человеческими, плодились и
умножались, и истребили всю рыбу в морях, в том числе и ту, про которую
уважаемый разбойник говорил, что она ящеры, и всех зверей на суше, а которых
не выловили, те попрятались и в руки не давались. Глядя на это, Шемхазай
пришел в ужас, и понял, что Господь прав был в своей мудрости. И бросился он
к Господу, умоляя его поправить дело!
И тогда поглядел Господь на все то безобразие, и разгневался гневом
великим.
И рек Господь:
"Истребили люди все вокруг себя и погубили прекрасный дом свой, который
я дал им на радость и процветание. Так что направлю я вновь водную стихию на
землю, где люди перестали признавать Господа творцом и хозяином всего
сущего. Ибо разграбили они дом свой, который предназначил Я для них, и не
знают любви, но одну лишь ненависть, и не хвала, не песнь радости, но стоны
и плач - вот что доносится ко Мне с опустошенной земли".
И заплакал тогда Шемхазай.
"Горе мне, горе! Что станется с моими детьми!"
И сказал Господь тогда: "Дети твои, дурень, дурная трава в поле, нет в
них ни благого духа стражей, ни печальной мудрости человеческой, так что
уведу я их с земли, однако ж не истреблю, но помещу под стражу - пусть
пребывают там в вечных узах, под мраком, покуда не исполнится суд великого
дня".
И исполнился Шемхазай благодарности великой и раскаялся, и добровольно
покарал себя, повиснув в пространстве меж небом и землей, где висит и поныне
в скорби покаянной.
И вновь пришел к Господу Разиэль, что был тогда с Шемхазаем, и сказал:
"неужто разрушишь ты прекрасную землю, Господи - пуще того, как ее разрушили
люди вкупе с неразумными чадами нашими?"
Рек тогда Господь Разиэлю: "Исцелю я землю, которую развратили ангелы.
И вновь насажу ее лесами и садами и пущу по ней виноградные лозы и птиц
запущу в листву дерев, чтобы славили они Господа, и зверей в чащи, и рыб в
моря".
И отвечал Разиэль: "Но что толку в земле, если не будет больше никогда
на ней человека? Неужто воды одни да твари неразумные будут славить Тебя до
конца времен? болит душа у меня, о, Господи, ибо привязался я к твоим
созданиям, пока жил с ними. Неужто погубишь Ты их совсем, чтобы и следа не
осталось от них на лице земли? Ибо в том, что случилось с ними, есть и наша
вина.
"Нет, - сказал Господь, - уничтожу я лишь сладострастные души и детей
стражей, ибо дурно они поступили с людьми, но сохраню я род человеческий и,
когда очищена земля будет от всякого греха, возродятся праведные и в те дни
открою Я сокровищницы своего благословения, которые на небе, чтобы низвести
их на землю, на произведение и труд сынов человеческих. И всякое дело будет
сопровождаться благословением; справедливость и правда будут насаждать
полную радость в века".
"Но они вновь будут как дикие, неразумные, ибо погибнет вся их сила" -
возразил Разиэль.
"Тут уж пусть поступают по своей воле, ибо теперь сила их в их руках, -
сказал Господь. - Ибо отныне запрещаю я стражам вмешиваться в людские дела.
А сейчас ступай, возвести земле исцеление, и что не все сыны человеческие
погибнут через тайну всего того, что сказали стражи и чему научили сыновей
своих"
И сказал Разиэль: "Но что, о, Господи, делать нам с Азаилом
нераскаянным - сила его равна силе двухсот водителей ангелов?"
"А ты поведай всем, что развратилась земля чрез научения делам Азаила -
ему припиши все грехи!"
"Но почему он один?" - так спросил тогда Разиэль.
"Да потому, что лучше, чтобы в глазах рода людского лишь одни из вас
был виновен, нежели сотни, - так рек Господь, - иначе утратится к вам полная
вера, и усомнятся люди в благе вашем, и утратят должное почтение и страх и
не будут знать, кто из вас плох, а кто хорош. А что до Азаила, то вот тебе
сила и делай с ним, что пожелаешь".
"Нет, - отвечал Разиэль, - сделаю я с ним не то, что я пожелаю, ибо сам
не знаю, желаю ли я ему гибели или же милости, но то, что Ты повелишь".
И сказал Господь, что никому из стражей не дано будет более вмешиваться
в дела людей и изменять лицо земли во вред ли, на благо ли. И исполнил
Разиэль все, что повелел Господь.
А повелел Господь Разиэлю связать Азаила по рукам и ногам, и положить
его во мрак, и сделать отверстие в пустыне, которая находится в Дудаеле, и
опустить его туда, и положить на него грубый и острый камень, и покрыть его
мраком, чтобы он оставался там навсегда, и закрыть ему лицо, чтобы он не
смотрел на свет.
И так и сделал Разиэль.
Иные же, впрочем, рассказывают, что пожалел он Азаила, собрата своего,
так что тот и поныне живет на земле, нераскаянный и продолжает свое грешное
бытие, принимая всякие личины, в том числе и сыновей Каиновых. То же и
потомки Шемхазая, которые и по сю пору живут среди людей, и твой верный
слуга - один из них...
Гиви умолк и ошеломленно огляделся по сторонам. Костер почти прогорел,
на небе высыпали крупные звезды. Мрачные бородатые люди, сидя на корточках,
мерно кивали головами. И что это на меня нашло? - удивлялся он, с некоторой
опаской поглядывая на Предводителя.
- Что ж, о, Рассказчик, - проговорил Предводитель, - воистину хорошо
подвешен твой язык и сладки твои речи, и слушать их - правдивы они или
нет, - одно удовольствие, так что даже жаль будет передавать вас в руки тех,
кому вы обещаны, однако, слово есть слово, а сынов пустыни еще никто никогда
не упрекнул в том, что они поступали в ущерб заказчику.
- Кому мы обещаны? - в ужасе спросил гордый потомок Шемхазая, чувствуя,
как земля уходит из-под ног, - Слушай, что с нами сделают?
- Это только между нами и ними, - сурово ответил Предводитель, - а
посему уста мои замкнуты на замок. Однако же прими мой совет - отложи свои
тревоги до завтрашнего дня, ибо тогда будет у тебя о чем тревожиться.
Прохладно под сенью шатра, свеж ночной ветер пустыни, благодатна колодезная
вода в кувшине у изголовья, бдителен страж у входа, но не помешает он вашему
отдыху, и это самое малое, но и самое большее, чем способен я отблагодарить
тебя за повесть твою. Ступайте же.
- Э... - сказал Гиви.
- Уведите их, - махнул рукой Предводитель.
Двое дюжих разбойников подхватили упирающегося Шендеровича и поволокли
его в шатер. Гиви пошел сам.
* * *
- Час трепался! Это ж надо! Как заведенный. Что ты им впаривал?
- А, - отмахнулся Гиви, - чушь всякую.
- Только и слышно было - Шемхазай, Шемхазай... Кстати, о, потомок
Шахразады, не разведал ли ты часом хитрым своим манером, что они собираются
с нами делать? Сдадут властям?
- Сдадут. Но не властям, - тоскливо проговорил Гиви.
- Как - не властям? - неприятно поразился Шендерович, - А кому?
Интерполу?
- Ох, Миша, если бы Интерполу... Они нас кому-то страшному сдадут.
Такому страшному, что, по-моему, они его и сами боятся.
- Боятся? Эти головорезы?
- Ага... одно, Миша, утешает - что мы ему живыми нужны. А может, и не
утешает...
Полог шатра был откинут, и видно было, как маячит на фоне крупных
звезд, точно в повторяющемся дурном сне, фигура часового.
- Может, они нас за кого-то другого приняли?
- За кого? За царей Шемхазайских? Будь ты скрытый царь, за тебя хоть
какой выкуп можно потребовать...
- Может, и не за царей... признайся, о, друг мой загадочный, откуда
язык знаешь? Может, ты знаменитый, широко известный шпион? Шпион, да?
- Нет, Миша. Какой я шпион? Я бухгалтер.
- Советник экономический, - со знанием дела произнес Шендерович.
- Да нет, же говорю...
- Эх, брат Гиви, недооценил я тебя! Вон как оно все обернулось! Поймали
нас, разоблачили! Что ты тут делал? Нефть искал?
- Миша, мы ж с тобой вместе приехали...
- Вместе-вместе... все у них секреты, все секреты... Повезут нас
завтра - куда, зачем? Опять на верблюда лезть?
- Опять, Миша.
- Ладно, - покорился Шендерович неизбежному, - тогда я посплю. Ох, чует
мое сердце, поднимут нас с утра пораньше. Эх, да на верблюдах, да по
рассветному холодку! Эй, залетные! И куда ты меня так неудачно пристроил,
брат Гиви? Это ж дикие люди! Безжалостные! Ты видел, какие у них кинжалы? Ты
видел, как они мясо режут? Впрочем, - он вздохнул, - Зато не жмотятся, не
то, что эти... пердубы. Тех, пока раскрутишь, употеешь. Ладно, орел пустыни,
не журись! Мало ли как оно повернется!
- Ты, Миша, лучше подумал бы, как нам... - начал, было, Гиви, но в
ответ услышал тонкий свист, переходящий в рулады мощного храпа. Он горько
вздохнул и откинулся на жесткую подушку.
* * *
Верблюды уже стояли перед палаткой, кидая презрительные взгляды в
сторону Шендеровича. Один - снежно-белый, в увешанной бубенчиками сбруе, под
ало-золотой попоной, увенчанной богато изукрашенным седлом, явно
предназначался Предводителю. Его почтительно придерживал разбойник в
огромной чалме и с кривым кинжалом за широким кушаком.
- Хороша, да? - спросил Предводитель, превратно истолковав трепет,
отобразившийся на лице Гиви, - дочь дочери боевой верблюдицы, копытами
которой попирал землю еще мой дед, возвращаясь с добычей из славных набегов.
Ал-Багум, ревущая, зовут ее, ибо от ее рева содрогаются скалы, а копыта ее
высекают искры...
- Истинно так, о, Попирающий пустыню, - осторожно согласился Гиви,
чувствуя, как вновь заныл копчик, потревоженный вчерашней скачкой, - и будь
она мужеска полу, звалась бы она, без сомнения, Марид, демон, либо Инфид,
добрый среди Маридов, ибо вижу я по ее статям, что доброе это животное,
однако ж, и грозное меж тем...
- А ты, вижу я, разбираешься в боевых верблюдах, - одобрительно кивнул
Предводитель.
Гиви печально кивнул.
Мрачный массивный верблюд с могучими мохнатыми ногами явно
предназначался для незадачливых путешественников. На сей раз сопровождающих
было несравнимо меньше, из чего Гиви заключил, что Предводитель рассчитывает
обернуться быстро.
- Шевелитесь, о, Источники блага, - Предводитель, наблюдавший за
приготовлениями, нетерпеливо притопнул ногой, отчего зазвенело
многочисленное вооружение. - Ибо в пустыне нет легких путей, а полдневное
солнце свирепо.
- Подумай и рассуди, о, Алчущий добычи, - предпринял еще одну попытку
Гиви, - не лучше ль передать нас ООН? Вдесятеро больший выкуп дадут они...
- Не ведаю, кто таков этот ООН, - Предводитель вновь нетерпеливо
притопнул, - быть может, ест он на золоте и пьет из серебра, однако же,
предложи он в сто раз больше, не поменял бы я своего намерения, - во-первых
слово мое крепко и нерушимо, а во-вторых те, кому вы обещаны, ежели нарушу я
условия сделки, найдут меня, укройся я хоть я за краем гор Кафа!
- Погоди, о, Грозный, - воскликнул Гиви, - хоть сейчас, напоследок,
поведай нам: кому мы предназначены? Что с нами сотворят?
- Одно могу сказать, - честно ответил Предводитель, - не хотел бы я
оказаться на вашем месте.
- Эх! - печально сказал Гиви и полез на верблюда, чувствуя, как в
желудке плещется кислое молоко.
Следом, бросая на верблюда ответные презрительные взгляды, вскарабкался
Шендерович.
- Не отяготил я вас оковами, - сказал Предводитель, взлетая в седло, -
ибо негоже отягощать оковами Мудрость и Красноречие. Помните, однако же,
ежели Мудрость изменит вам, что мои люди стреляют метко.
Действительно, за плечами у сопровождающих ощетинились стрелами
колчаны, а к седлам были приторочены короткие луки.
- Что он сказал? - прошипел в ухо Гиви Шендерович, покачиваясь не в
такт верблюжьей трусце.
- Сказал, пристрелит, если что.
- Ты гляди, он всего двоих с собой взял. Небось, самых доверенных! Кому
нас сдают?
- Не ООН, - твердо сказал Гиви.
- И смыться нельзя... - опечалился Шендерович.
- Нельзя...
- Йа-ха! - пронзительно закричал Предводитель, подхлестывая белую
верблюдицу.
Земля под Гиви дрогнула и поплыла назад - их обоюдный верблюд снялся с
места и помчался, разбрасывая песок мощными копытами. Навстречу неслись
кустики скудной травы, которые вскоре сменились колючками, а потом и вовсе
пропали. Мелкая песчаная рябь, которую лишь кое-где пересекали цепочки
крохотных следов - то ли мышь пробежала, то ли ящерица, - в свою очередь
сменилась высокими барханами, отбрасывающими на запад длинные лиловые тени.
Гиви было страшно.
Двое мрачных всадников ехали по бокам, распяленные поводья центрального
верблюда натянулись между ними, все три животных мчались, вытянув шеи,
словно единое трехголовое чудище. Гиви ерзал в седле, пытаясь умоститься
поудобнее, но без особого успеха. Сзади кряхтел и стонал уязвленный скачкой
Шендерович.
Сквозь поверхность пустыни проступили выветренные камни - ветер и зной
прорыли в них ходы и пещеры и слышно было, как зудит, пересыпаясь из трещин,
вымываемый ветром песок. Чуть дальше скалы были повыше, они виднелись на
фоне своих мелких собратьев, словно причудливые фигуры скрюченных исполинов.
Всадник, скачущий по правую руку, нервно дернул поводья гивиного
верблюда.
- Нехорошее место, - сказал он, обернувшись, - и ежели тут не жили
дэвы, я готов съесть свою чалму.
- Тогда поторопитесь, сыновья ленивых отцов! - воскликнул Предводитель
и, подхлестнув верблюдицу, поскакал вперед.
Впереди у Гиви мелькал меж камнями зад белой верблюдицы Предводителя,
которая, задрав хвост, нервно облегчилась на скаку.
За спиной у Гиви продолжал охать и стонать Шендерович.
От бешеной скачки ребра Гиви стиснул тугой обруч, и он отчаянно и
безуспешно ловил ртом горячий воздух, словно вытащенная на сушу рыба. Солнце
раскаленным белым шаром повисло над головой, перед глазами поплыли в
дрожащем мареве черные точки. Он уже открыл рот, намереваясь пояснить
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг