тарабанить пальцами по столу. Охранник почему-то потерял всякий интерес к
охране наказуемой. Они быстро нашли общий язык и принялись вытуривать меня
из пыточной.
Я протестовала и пыталась отстоять свое право продекламировать еще
пять положенных параграфов.
Куда там. Устав у меня отобрали, и охранник под локоть решительно
вывел меня из-за решетки.
Бряцая ключами, младшая устремилась по темному туннелю к выходу. Мы
за ней.
У двери пришлось остановиться: двери на пути в пыточную были устроены
хитро - войти без ключа можно, выйти нет... Погасший факел так никто и не
зажег, надзирательнице пришлось на ощупь искать в двери замочную скважину.
Мы ждали.
Охранник нагло дышал мне в затылок, его хвост обвил мои ноги, он
вплотную прижал меня к себе. Все особенности его анатомии сквозь хорошо
выделанную мягкую кожу ощущались великолепно. Невозмутимо тукало под
твердыми ребрами сердце. Ну не нахал?
Надо будет девчонкам рассказать, какое тут появилось дополнение к
чтению Устава. Боюсь, правда, тогда на лекциях никого не останется - все
выстроятся в очередь к пыточной.
Молодец, что молчит.
С этими Сильными всегда так: пока молчат - нормальные люди, как
только рот откроют, лучше бы и не начинали говорить. Сразу понимаешь, что
единение народов не состоится. Ты им про море, они тебе про болото. Диалог
на разных ярусах.
Надзирательница справилась наконец с дверью. Объятие распалось. Какая
жалость.
Я пошла в класс, надеясь, что они уже дописали перечень нижнего белья
до заключительной точки.
Глава третья
ПОСЛЕ ЛЕКЦИИ...
После лекции нас выстроили парами и повели в северную четверть
Корпуса, в административную часть.
Там, в мрачном и холодном Пурпурном Зале, проводили общее собрание
пансионата - вещь редкую, почти забытую.
На нем и выяснилось, откуда растут ноги у всей этой загадочной суеты
среди преподавателей.
Люди-то они были опытные, уж поумнее нас, зелени, и прекрасно
сознавали, что новая власть - это новые перемены.
Кто-то вознесется на свет, кого-то загонят в тень. Значит, сейчас,
кровь из носу, надо быть на глазах у новой власти, мелькать в Хвосте
Коровы, то там, то сям, глядишь - что и перепадет.
И все эти дни шла тихая борьба не на жизнь, а на смерть за то, кто
поедет в столицу, а кто останется. Топили друг друга и беспощадно душили,
как это могут делать лишь люди, долгое время проработавшие бок о бок.
Только что пена с клыков не капала.
Теперь кого надо загрызли и опять воцарились мир, теплота и всеобщая
любовь. До прибытия в Хвост Коровы.
Вообще-то нас собрали не для того, чтобы мы разделили радость с
отъезжающими Магистрами.
Часть из нас должна была покинуть на время Пряжку - приближался
праздник Нового Поворота Колеса. На эти дни родственникам разрешалось
забирать воспитанниц, но я надежд не питала: в Ракушку никогда никого не
отпускали. Слишком далеко...
Ну что же, из всего можно извлечь хорошее. Зато порции оставшихся на
праздники в Пряжке будут побольше, чем обычно.
Главная надзидама оглашала список первого потока:
- Двадцать Вторая. В Хвост Коровы. По вызову двоюродной тети.
Даже просто тети у меня отродясь не водилось, а тут двоюродную боги
послали. Щедро.
Теперь и мы разделились на два лагеря... Тех, кто уезжал, и тех, кто
оставался.
- Выезжаем на рассвете. Отъезжающие барышни, вернитесь в дортуары и
приготовьте форму номер четыре. Проверка через час, - закрыла собрание для
нас главная надзидама.
Форма номер четыре - это осенняя парадная. Родственникам пыль в глаза
пустить.
Юбка нижняя полотняная белая, юбка верхняя шерстяная серая,
отделанная понизу двойным черным кантом. Вырез для хвоста отделан
одинарным кантом. Корсет. Блузка белая строгая, под горло. Жакет суконный
серый. Кант по обшлагам и воротнику двойной, ширина вполовину меньше, чем
на юбке. Теплая пелерина с капюшоном, коричневая. Ну уж пелерину-то могли
тоже серой сделать, в тон остальному. Чепец черный. Перчатки черные. Муфта
серая заячья. Башмаки начищенные. Каблук средний. Вроде бы все.
Мы с радостью покинули Пурпурный Зал - находиться в нем было так же
уютно, как в утробе какого-нибудь чудища. Расцветка стен очень напоминала
внутренности дождевого червяка, да и холодно в нем было всегда невыносимо.
Через час мы все стояли в проходе между кроватями, одетые как
положено - глазу зацепиться не за что. Все в высшей степени прилично и
экономично.
Поглядеть на нас явилась строгая комиссия из Магистров и надзидам. У
нашей надзидамы по лицу от волнения выступили красные пятна.
Комиссия оглядела унылую серую гусеницу с бурой спинкой и черными
лапками и милостиво одобрила.
Ура, можно снять все это великолепие!
- Выезжаем на рассвете, - довела до нашего сведения главная
надзидама, очевидно, не надеясь, что по свойственной нам тупости мы все
поймем с первого раза.
Глава четвертая
ВЫЕХАЛИ
Выехали мы в назначенный час. Южные Ворота Пряжки распахнулись и
выпустили нас на просторы Чрева Мира.
Две повозки с воспитанницами, три с преподавателями, отдельная
колымага для Серого Ректора и отряд охраны. Любвеобильный охранник из
пыточной остался в Пряжке, какая жалость...
Уминая пожухлую траву колесами, подбитыми металлическими обручами,
наш караван медленно двинулся на юг.
Снега еще не было, но погода была полностью зимняя.
Дул резкий ветер, свистел разбойничьим посвистом над плешивой степью.
А степь все равно продолжала слабо пахнуть полынью.
Прижавшись друг к другу в коробе крытой повозки, мы дремали. Смотреть
было не на что, говорить в такую рань не о чем. Да еще нерасторопная кухня
подвела - никто не озаботился тем, что мы выезжаем ни свет ни заря,
пришлось есть всухомятку, запивая каменные остатки вчерашних пирогов еле
теплым чаем.
На наветренной стороне ставнями были наглухо закрыты окна, и все
равно ветер проникал вовнутрь, заставляя нас жаться друг к другу в поисках
тепла. Правда, перед тем, как упасть в зябкую дремоту, я успела напоследок
ехидно подумать, что девять нас из десяти предпочли бы сейчас прижиматься
не к трясущейся замерзшей однокашнице, а к теплому охраннику.
А где я? Где девять или где одна?
Наверное, где девять.
Большой и горячий мужчина в таких условиях незаменим. А если бы он
был примерно таких же габаритов, как тот охранник из пыточной, то можно
было бы разместить его между собой и стенкой и забыть на время о
пронизывающем ветре.
Я плотнее запахнула накинутое на пелерину казенное колючее одеяло и
задремала.
Мы ползли, как блохи по облезшей медвежьей шкуре, весь день и только
к вечеру добрались до места ночлега.
Посреди степи проваливалась вниз дыра колодца и вырастала вверх
корявая, сложенная из плоских слоистых камней стена, защищающая от ветров.
К тому времени мы страшно закоченели и проголодались. Проголодались -
потому что не ели в пути, и замерзли, наверное, тоже поэтому. Я в Пряжке
это заметила: наешься хорошо и теплее становится. А если голодный и не
выспавшийся, то весь день трясет от холода, только на щеках какой-то
лихорадочный румянец выступает.
Охрана, румяная и пьяная, разводила костер из сухого навоза, чьи
запасы были сложены тут же. Подпитыми они (охранники, а не запасы навоза)
были оттого, что во время пути согревались исключительно слезкой(2), а
лица им до красноты нахлестал ветер. И они, проведшие целый день в седле,
были куда бодрее и жизнерадостнее нас, просидевших его в закрытых
коробочках.
С трудом двигая затекшими ногами, мы вылезли из повозок. Снаружи все
оказалось не таким уж страшным, как это представлялось.
Сгрудившись под защитой стены, мы смотрели на темно-синюю ночь над
степью, на костры. Ужин подоспел на удивление быстро - из котлов по чашам
разлили булькающее варево.
Сначала никто не ел - обхватив чаши, все грели руки. Потом приступили
к еде - горячей, жирной, острой. Ложка подцепляла то кусок сала, то мясо,
то горсть крупы. Вкусно было необыкновенно.
Теперь и мы раскраснелись не хуже охраны. Стало тепло.
На ночь доски-сиденья из коробов повозок убрали, полы застелили
толстой кошмой. На этой колючей поверхности мы и должны были ночевать.
Сняв только обувь, мы улеглись на пол прямо в одежде (разумеется, не
в парадной, она предусмотрительно ехала отдельно от нас) и накрылись
одеялами. А вот одеяла могли бы быть и потолще. Все равно было зябко.
У меня с правой стороны и за головой находились стенки, слева лежала
Восьмая, которая была ничуть не теплее дощатого короба повозки. Один бок
постоянно мерз, как я ни ворочалась и ни упаковывалась. Мерзко было.
"А где же собирается спать охрана, - пришло мне в голову, - неужели у
коней, подложив седла под голову? Бр-р-р... Если здесь холодно, то там..."
Где собралась провести ночь охрана, мы очень скоро узнали. Как только
лагерь угомонился и, главное, затихли повозки со стонущими и кряхтящими
Магистрами.
Я, как и остальные, проснулась от резкого порыва холодного ветра. Это
открылась и закрылась дверь.
В темноте повозки угадывалась еще более темная фигура. Из лежачего
положения на полу казалось, что она подпирает крышу.
- Девчонки, а я к вам! - жизнерадостно сообщил охранник и без долгих
церемоний ласточкой кинулся в середину усеянного воспитанницами ложа.
Там, если судить по сопению, хихиканью, шепоту и шебуршанию, его
приняли достаточно тепло: потрогали, пощипали, погладили со всех сторон и
оставили ночевать.
Постепенно все затихло, все опять задышали ровно и спокойно.
Что случилось потом, осталось тайной, покрытой мраком.
Мне кажется, дело было так: прижавшись к внезапно свалившемуся, как
нежданное счастье, охраннику, наши вымотанные за день дорогой девицы
спокойно заснули.
Но разошедшегося охранника такая идиллия не устроила, и он решил
познакомиться немного еще - ведь кругом лежали не охваченные его вниманием
воспитанницы.
В темноте сначала раздался шорох отползающего тела, затем резкий звук
смачного шлепка и гневный девичий голос: "Лежи!"
После чего в этом месте все затихло до рассвета.
Утром охранник прятал распухшее ухо.
Но он был не единственным гостем. Убедившись, что товарищ из повозки
не вышел, за ним потянулись другие, желающие провести ночь в тепле.
Второй раз (а случай с ухом охранника был третьим) я проснулась
оттого, что кто-то ужом полз по стенке повозки, хотя, казалось, мы лежали
так плотно, что между нами и стенкой мышь проскочить бы не смогла.
Мышь, может, и не могла, а вот охрана шуровала свободно.
Приползший субъект устроился около меня (они, как я поняла, обложили
нас по периметру) и, нежно дыша мне в лицо перегаром, спросил:
- Как твой номер, малютка?
- Триста Семнадцатая, - буркнула я, отчаянно пытаясь хоть немного
расширить пространство, на котором мне приходилось теперь умещаться.
- Врешь, - обиженно сообразил охранник. - Ну что ты гонишь, нет в
Пряжке таких номеров. А ты мне нравишься, шустрая. Вон как брыкаешься.
- Спокойной ночи! - пожелала я ему и закрыла глаза. Но охранник,
настроенный на более активный сон, никак не утихомиривался.
Пришлось сказать ему самым противным голосом:
- Мужчина, если вы не успокоитесь, я вас укушу.
- Кусай, моя радость! - расцвел от счастья охранник. Господи боже,
светлый Медбрат, ну и охрану нам присылают, они же все ненормальные!
Я взяла и укусила его - мне что, жалко, что ли, раз человек просит?
- А можно теперь я тебя? - нежным хриплым шепотом спросил охранник.
Повозка млела от наслаждения, слушая наш диалог.
- Ну за ушко, а?
- Ни за ушко, ни за брюшко! - рявкнула я решительно. - Нахал! Достал!
Я, я вашему десятнику пожалуюсь!
- А я и есть десятник, - довольно сообщил мой собеседник.
Кто-то в темноте сдавленно хрюкнул, не в силах долее молча скрывать
своего удовольствия от нашей беседы.
- Тогда ухо откушу и все дела! - пообещала я, в качестве
доказательства лягнув его хорошенько.
Странное дело, но это помогло.
- Уже сплю, - вдруг смиренно пообещал охранник и, облапив меня, как
медведь колоду, безмятежно захрапел.
Я тоже заснула - ночь как-никак, - утешая себя тем, что хоть бок
перестал мерзнуть. А примерно через час центровой попытался переползти к
другой кучке девиц и был безжалостно водворен на место.
Ночью мне снилась наша Ракушка, гавань и корабли в ней. Наверное,
потому что свистел на улице ветер и что-то скрипело в повозке.
Это был первый день и первая ночь из двух недель дороги.
Глава пятая
УТРОМ БЫЛА БУРЯ
Утром была буря. Нет, не погодная, преподавательская.
Не то чтобы Магистров заботило состояние нашей нравственности и
морального облика, просто они сообразили, что если пустить дело на
самотек, то охранять их будет некому: вся охрана без остатка переместится
в повозки с воспитанницами.
Больше всех в этой истории пострадали наши надзидамы: их заставили
ехать и ночевать вместе с нами.
С нас взятки были гладки - Устав пансионата в спешке забыли и как
осуществить наказание никто не знал.
Пришлось Серому Ректору сказать проникновенную речь про устои,
традиции и раздельное воспитание полов, на котором зиждутся принципы
нашего учебного заведения.
Мы его вежливо выслушали.
Охрана скалила зубы: она Магистрам вообще не подчинялась, взыскивать
к совести десятника оказалось делом дохлым, раз он сам в числе первых
проник в теплый девичий рай.
Да и вообще он, как оказалось, отправлялся к новому месту службы,
видал он теперь нашу Пряжку на погребальном ложе в нестоптанных сандалиях.
А орать и бесноваться в праведном гневе на полную мощь Серый Ректор
побоялся - и Пряжка уже далеко, и Хвост Коровы еще далеко. А степь только
с виду такая ровная - когда бредешь по ней пешком, это одни выбоины и
сусличьи норки.
Пришлось ограничиться ему кислой фразой:
- Господа, у каждого из нас свой долг, давайте будем его исполнять.
На этом и порешили, и двинулись в путь.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг