и с триумфом завоюет киноэкран. А стоит появиться молодой науке -
кибернетике, вспомнят и о мифе...
Все три чада Мэри Шелли (1797 - 1851) явились на свет одновременно,
читатель познакомился с ними в книге, которая была задумана как раз летними
месяцами 1816 года и вышла двумя годами позже. Называлась книга
"Франкенштейн".
Сейчас это имя часто пишут без кавычек, как нарицательное; многие
искренне считают, что лучшего символа современной науки не найти.
"Попытаемся отыскать достойного преемника жуткого творения Франкенштейна, -
патетически восклицает со страниц журнала "Дедалус" известный американский
публицист-технофоб Теодор Роззак. - Что мы можем выбрать (ужасов-то
современных - тьма)? Бомбу? Генетического "робота"? Бихевиористскую промывку
мозгов? Компьютер-деспот? Не правда ли, современная наука в изобилии
предлагает нам таких чудовищ?" Символ, рожденный фантазией Мэри Шелли,
пришелся по мерке не ее веку - будущему.
С "Франкенштейном" связывают и появление научной фантастики - такой,
как мы ее сегодня себе представляем. Еще будет поломано немало копий в
спорах о том, так ли это на самом деле, ведь в книге действительно чудесным
образом сплелись романтическая недосказанность "готического романа" и
трезвый рационализм новой литературы, рожденной техническим прогрессом. Но
для той фантастики, о которой пойдет речь дальше, отсчет начался с
"Франкенштейна".
У новорожденной были братья-близнецы: образ и миф.
Своей книгой Мэри Шелли открыла первую страницу философской драмы о
столкновении людей с ими же созданными искусственными существами, драмы о
Человеке, хотя бы в мечтах ощутившем себя в роли Создателя. И как во всяком
прологе, в романе Шелли читатель-зритель уже в состоянии уловить то
настроение, что не покинет его долгие четыре действия этой драмы.
В прологе задан образ. Мэри Шелли не писала о роботе; у существа из
плоти и крови, вызванного к жизни Виктором Франкенштейном, был человеческий
мозг. Ни о какой кибернетике еще и речи не шло, и в книге нашли отражение
более созвучные времени идеи из области биологии, химии и медицины. Но не
научным проблемам посвящался роман Мэри Шелли. Волновало писательницу
другое: воздействие набиравшей силу науки на жизнь людей.
Остается только позавидовать ее писательской интуиции. Искусственное
существо, взбунтовавшееся против создателя... Спустя столетие эта
философская проблема уже никому не покажется отвлеченной. Она со временем
превратится в одного из трех китов, на которых будет покоиться основание
современной научной фантастики. И когда в предисловии к роману Мэри Шелли
писала: "Творчество состоит в способности почувствовать возможности темы и в
умении сформулировать вызванные ею мысли", - писала-то она фактически о
себе...
Что нового принес с собой "Франкенштейн"? Детище всемогущего разума
вдруг обнаруживает незапланированные свойства, стремления и способности и в
конце концов восстает... Где-то ведь это уже было? Мэри Шелли дает ясный
ответ в подзаголовке романа: "Современный Прометей". Однако, кроме
неожиданной инверсии старинного мифа, в книге схвачено что-то еще, что-то
безусловно важное и относящееся более к науке, чем к мифологии,
Не символическое ли это выражение самой идеи прогресса, ход которого
вырвался из-под контроля цивилизации? Стоит встать на такую точку зрения,
как книга Шелли приобретает иной смысл, - это уже не просто очередной
"готический роман", насыщенный тайнами и роковыми страстями. Ведь в те
времена никто не писал о прогрессе. О мире, в который хлынула лавина
изменений - и темп их возрастал до тех пор, пока изменения не превратились в
единственную константу этого мира. О времени, когда любое действие грозит
выпустить на волю очередного джинна (которого уже по счету?), и неясно,
будет ли тот строить дворцы или разрушать их.
И наконец, был миф, сформированный массовой культурой. В первой
половине XX века усилия бульварной фантастики24 быстро свели на нет
философскую проблему. Раздираемый нечеловеческими страстями Виктор
Франкенштейн превратился в записного маньяка-ученого, а пафос романа свелся
к идее неизбежного зла, которое будто бы несет с собой наука. Хотя именно
этот "второй" Франкенштейн - Франкенштейн массовой культуры - принес Мэри
Шелли признание.
Детище болезненного гения Франкенштейна отомстило людям. И не своими
действиями, о которых повествует роман, а, скорее, градом вопросов и
сомнений, обрушившихся на голову человека, возомнившего себя создателем.
Богом быть нелегко.
Каково человеку - грешному, мятущемуся, земному - оказаться в положении
существа почти всемогущего, дарующего жизнь? А потом почувствовать себя как
бы "недоразвитым" по сравнению со своим творением? Что испытывает педагог,
как в кривом зеркале увидевший в воспитуемом собственные черты - как раз те,
которые отнюдь не вызывают гордости? Кому в будущем править землей - людям
или их искусственным созданиям, превзошедшим в развитии создателей?
Вопросы, вопросы - целый водопад удивительно недетских и, да простят
нас читательницы, совершенно "неженских" вопросов низвергнулся со страниц
романа юной Мэри Шелли. Мы сейчас ломаем над ними голову - мы, во всеоружии
более чем полуторавекового опыта, стоящие на пороге третьего тысячелетия! А
вот как она все это разглядела - в тихой сонной Швейцарии начала прошлого
века?..
Научная фантастика еще погрузится с головой в это море проблем,
угаданный символ окажется вполне адекватным миру XX века. А потом появится
кибернетика. И стоит только ее создателям в возбуждении заглянуть в будущее
своей науки, как выяснится, что книгам фантастов просто цены нет.
Вот что за существо выпустила на белый свет в 1818 году Мэри Шелли. До
конца жизни она написала еще две фантастические книги, но только это первое
дитя оказалось по-настоящему любимым. И обессмертило имя своей родительницы.
Потому что "Франкенштейн" породил качественно новую литературу. При
всем обилии наивных благоглупостей и преувеличений, которыми пестрит
фантастика о роботах, она все-таки рассказывает о мире, в котором нам
предстоит жить. Мире, где человечество уже не будет одиноким. И в союзе ли с
новоявленными помощниками, в схватках ли с бездушными "конкурентами" - но
ему неизбежно придется взглянуть на себя со стороны.
...Мэри Шелли приоткрыла занавес. Вот уже на сцене светлеет, и мы в
состоянии разглядеть действующих лиц.
ДЕЙСТВИЕ 1. РОБОТ
Мы хотели быть, как люди. Хотели стать людьми... Вы дали нам оружие. Мы не
могли не стать господами... Надо убивать и властвовать, если хочешь быть,
как люди. Читайте историю! Читайте книги людей! Надо властвовать и убивать,
чтобы быть людьми!
Карел Чапек
Слово "робот" вошло в словарь XX века задолго до появления самих
роботов и породило немалую путаницу в терминологии.
Современные роботы, которые сейчас производятся десятками тысяч, - это,
как правило, автоматы узкого профиля: электронные "руки-манипуляторы",
автосварщики, тележки-автопогрузчики и тому подобное. Они ничем не
напоминают роботов научной фантастики, и немудрено: может ли всерьез
заинтересовать писателя "внутренний мир" автооткрывалки жестянок из-под
пива?
Искусственные человекоподобные существа, с которыми фантастическая
литература разбирается без малого два века, правильнее было бы назвать
андроидами. Впервые это слово25 прозвучало по-английски (тогда еще
применительно к простому механическому автомату) в 1727 году - в ссылке на
легендарные роботы средневекового алхимика Альберта Великого,
вознамерившегося создать искусственного человека-гомункулюса. А следы
легенды теряются во тьме веков: описанные в "Илиаде" золотые механические
помощницы бога Гефеста, искусственные существа в индийских Упанишадах, сцены
восстания андроидов в карело-финском эпосе "Калевала" и древнееврейская
легенда о Големе.
Строго говоря, Голем - это первый детально описанный робот-андроид
мировой литературы. "Эти големы представляют собой глиняные фигурки,
воспроизводящие какого-нибудь определенного человека; над ними произносятся
таинственные и чудодейственные заклинания, и на лбу у них пишется слово
"эмэт", что значит "истина", после чего они оживают и могли бы быть
использованы для разных дел, если бы они не вырастали с такой быстротой, что
скоро начинают превосходить силой своих создателей. Но покуда можно достать
до их лба, их ничего не стоит умертвить: нужно только стереть со лба первое
"э", тогда останется лишь "мэт", это значит "мертвец", и големы мгновенно
распадаются, как сухая глина..." Стоит вчитаться повнимательнее в это
описание, данное немецким писателем-романтиком Ахимом фон Арнимом: перед
нами ясно очерченная проблема "робот - человек"!
Снова отправляется в прошлое наша машина времени.
После Женевы первая остановка - в Вене 1915 года. Век спустя после
выхода в свет "Франкенштейна" австрийский романист Густав Мейринк (1868 -
1932) пересказал средневековое предание о глиняном истукане, созданном будто
бы в XV веке пражским мудрецом Львом Бен Бецалелем. И если Мэри Шелли писала
о существе из плоти и крови (до прошлого века никто не верил, что
органические вещества можно создать искусственно), то Голем Мейринка - это
уже плод творчества инженера-конструктора, а не врача-физиолога.
Историки литературы отыскали и другие примеры. Искусственный шахматист
из рассказа "Автомат" и бездушная красивая кукла Олимпия из повести
"Песочный человек" (1816) Эрнста Теодора Амадея Гофмана. "Идеальная женщина"
Андреида, описанная французским писателем Филиппом Огюстом Вилье де
Лиль-Аданом в научно-фантастическом романе "Ева будущего" (1886). Шахматный
же автомат из новеллы Амброза Бирса "Хозяин Моксона", вышедший в один год с
романом Мейринка. Наконец, герои известных рассказов "История пробковой
ноги" О'Генри и "Партнер по танцам" Джерома Джерома... Однако ни один
андроид ранней научной фантастики до уровня символа не поднялся. Кроме
Голема.
Он стал для научной фантастики вторым Франкенштейном. Общая судьба
соединила эти странные порождения человеческой фантазии - чудовища, которых
правильнее было бы назвать жертвами. Глиняного истукана создали с самыми
благими намерениями: защищать детей, общину, а он обратил силу против своих
создателей. Похоже, верно?
Против своих создателей... До чего же солидарны были предтечи
современной фантастики! У Гофмана механическая кукла приводит героя к
самоубийству, у Бирса (а также в малоизвестном рассказе Германа Мелвилла
"Часовая башня", 1855) автомат убивает хозяина. Искусственная красавица
Альрауна из одноименного романа немецкого писателя Ганса Эверса, вышедшего в
1911 году, накладывает смертельные заклятья на каждого влюбившегося в нее
мужчину. Но чтобы спасти одного-единственного, в которого влюбилась сама,
Альрауна добровольно прощается с жизнью. Гибнет в столкновении с далеким от
идеала миром и идеальная женщина-робот в романе Вилье де Лиль-Адана. А тут
еще чудовище Франкенштейна и Голем...
Попытки применить человеческие нравственные критерии к нечеловеческому,
как правило, терпят крах. Был ли Голем злым, завистливым, коварным? Грустно,
но приходится признать, что для этого он еще недостаточно "эволюционировал"
до человека. И в бунте его больше отчаяния, чем вражды. Как и в романе
Шелли, чудовище оказывается человечнее своего создателя.
Итак, неосознанная тревога не покидала писателей-фантастов уже давно,
что-то пугающее разглядели они в туманной дымке грядущего. Что именно,
вероятно, и сами не знали, но тревога оказалась заразительной: нет в ранней
фантастике ни одного андроида, с которым "все было бы в порядке".
"Голем" Густава Мейринка стал второй меткой на древе робототехнической
эволюции - какой роман о взаимоотношении людей и их искусственных созданий
ни раскрой, над его страницами незримо будет витать призрак "глиняного
робота"26.
Научная фантастика - в ее современном облике - была на подходе,
оставалось найти современный же, соответствующий духу рождавшегося в огне
войн и революций века эквивалент средневековой каббале.
Следующая картина отнесена на пять лет вперед. Место действия - Прага.
Здесь происходит событие, ставшее для фантастики о роботах катализатором:
получает крещение объект ее исследований. В январе 1920 года пьеса "Р.У.Р.
Россумовские Универсальные Роботы" тогда мало кому известного автора Карела
Чапека (1890 - 1938) распродана в количестве двух тысяч экземпляров, а годом
позже поставлена в пражском Национальном театре.
Вот и главный персонаж первого действия. Сейчас, вероятно, не всякий
читатель с ходу припомнит, о чем шла речь в пьесе Чапека, зато память сразу
же высветит единственное слово, которое одно обессмертило имя автора.
Робот...
Технически роботы Чапека не представляли собой нового слова по
сравнению с "моделями" Шелли и Мейринка. Цель изготовления механических
людей была той же - осчастливить человечество, придав ему в помощь верных и
исполнительных слуг. Старому Россуму "нужно было только найти доказательства
тому, что никакого господа бога не требуется. Вот он и задумал создать
человека точь-в-точь такого, как мы... А ведь старик годился, быть может,
для университета, но он понятия не имел о промышленном производстве...
Молодой Россум... выкинул все, что не служит непосредственно целям работы.
Тем самым он выкинул человека и создал робота".
Роковая судьба андроида Чапеком поднята на новый уровень: проблема
становится глобальной. Изобретением гениального Россума заинтересовались
политики, возникли идеи использования роботов сначала против бастующих
рабочих, а затем и в военном деле. И в результате - война, восстание роботов
и уничтожение ими остатков человечества. И еще вот что важно: в пьесе
"Р.У.Р." роботы впервые упомянуты во множественном числе.
Чапек был сатириком, и его прежде всего интересовали негативные моменты
в поведении роботов. Требовалось немногое - только продолжить в будущее
линию, первые штрихи которой наметили Шелли и Мейринк. Но вот откуда шел
этот пессимизм, как возник стереотип, словно вбитый накрепко в сознание
писателей-фантастов: раз роботы - значит, жди беды?
Впрочем, можно попробовать найти объяснение всему - и почему боялись, и
почему, несмотря на сопутствующие ей подсознательные страхи, тема все-таки
продолжала притягивать. "Смертельное манит", как писал советский писатель
Борис Пильняк.
Хотя только что закончилась кровопролитнейшая война, технократы
смотрели в будущее с надеждой. Вера в безграничные возможности науки рождала
оттенок самоуверенности, а где, в какой другой области познания можно
бросить вызов природе столь дерзко, как не в реализации поистине
"божественного" замысла - создании человека! Странно было думать, что
научная фантастика, никогда не страдавшая скромностью желаний, откажется
принять такой вызов.
Однако тема не только притягивала, но и обжигала, и также нетрудно
понять, почему фантасты тяготели к черной краске в своей палитре. Первая
мировая война дала наглядную, обобщенную символику: вот, дескать, смотрите,
что такое "наука на службе прогресса" (то есть танки, аэропланы, иприт). А
известная уже читателям судьба "творений" Бецалеля, Франкенштейна и Россума
добавляла необходимую дозу конкретики в подобные рассуждения.
Так еще не рожденная кибернетика по прихоти писателей уже несла на
своих плечах ответственность за прогресс в целом - ну, а его-то, прогресса,
колючки к тому времени разглядели многие, не только Мэри Шелли или Чапек.
Роботам по-своему "не повезло": писали о них авторы безусловно талантливые,
великие. И образы оказались столь яркими, что цель была достигнута -
человечество, еще не знавшее слова "кибернетика", уже содрогалось при одной
мысли о ее возможных последствиях.
Каким бы ни было отношение читателей к роботам, их вторжение в
фантастику к концу двадцатых годов стало неотвратимым.
Большую роль в этом сыграло появление в США первых специализированных
журналов. Научная фантастика превращается в массовое чтиво, а читательская
популярность - всегда палка о двух концах. Первые поколения НФ-роботов были
не просто убоги - они были стереотипны донельзя: не прошло и десяти лет с
момента выхода в свет пьесы Чапека, а серьезная проблема успела превратиться
в штамп. Словно заведенные, авторы выстреливали из своих пишущих машинок
рассказ за рассказом, а в сущности, рассказы-то ничем друг от друга не
отличались. Ученый-безумец создавал очередного робота, а тот с маниакальной
последовательностью платил своему хозяину черной неблагодарностью. Просто
уничтожал...
Исключения? Изобретатель женится на женщине-андроиде, настолько она
хороша и добра (Лестер Дель Рей, "Элен О'Лой"), робот-альтруист сознается в
убийстве, но совершенном для того, чтобы спасти хозяина (Орлин Тремэйн,
"Чистосердечное признание"). Наконец, добрые и человеколюбивые роботы,
обнаружившие, что некогда были созданы человеком, разыскивают по всей
Галактике мифического создателя, чтобы выразить ему свою признательность
(Роберт Мур Уильямс, "Возвращение роботов")... Все эти рассказы американских
фантастов появились еще до сороковых годов, и их можно пересчитать по
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг