непросто. В нашей жизни нужна не ясность, а чуткость. Мы любой узел считаем
гордиевым, мы слишком часто и слишком легко вынимаем меч для того, чтобы
разрубить сложные узлы наших взаимоотношений. Люблю ли я Веронику? Не знаю,
мама! Не знаю, можешь не смотреть на меня так. Любит ли меня она? Не знаю,
мама! Я ничего не знаю, понимаешь, почти ничего!
- Не кричи.
- Я не кричу, я просто хочу, чтобы ты поняла, что у меня да и у нее
есть больное место, которое... которому... - Второв осекся и махнул рукой.
- Успокойся, - сказала мать.
- Я не волнуюсь, мне просто трудно об этом говорить.
- Хорошо, не будем. Только помни: между слабохарактерностью и настоящей
добротой большая разница. Нужно быть мужественным и твердым в некоторых
вопросах.
- Мама!
...В этот вечер Второв долго сидел за своим письменным столом,
уставившись невидящим взором в окно, за которым полыхала многочисленными
огнями Москва. Разговор с матерью взволновал его.
"Ну что за жизнь, ей-богу! - думал он. - Кажется, уже давно определена
главная цель, сделан выбор, отступлений нет и быть не может, и все же время
от времени приходит полоса сомнений, каких-то мелких необоснованных
разочарований. Почему? Ведь все правильно... Вторичные структуры белков -
тема увлекательная, тема грандиозная, нужная людям, нужная стране,
промышленности. Каким откровением был первый искусственный синтез белка!
Ученые и пресса трубили во все серебряные фанфары: у природы отнята одна из
самых главных тайн жизни, люди научились производить кирпичи, из которых
создано все живое. Сенсация, сенсация, сенсация! Премии и конференции,
приемы и конгрессы. А затем наступило разочарование. Оказалось, что мало
научиться собирать из отдельных химических групп белковую молекулу, по
составу совершенно одинаковую с природным белком. Нужно было привести эти
молекулы во взаимодействие со средой и определенным образом расположить в
пространстве. Возникла проблема вторичных структур, структур высшего
порядка. Оказалось, что активность белка находится в поразительной
зависимости от геометрической конфигурации молекулы".
Второв был крупнейшим специалистом Союза по вторичным структурам
искусственных биополимеров. Его лаборатории удалось приблизить активность
белка, синтезированного in vitro к активности природного белка. К сожалению,
только для двух типов белка были получены положительные результаты. Только
для двух! А их насчитывалось около тысячи!
Тысяча искусственных белков должна была пройти через руки
структурщиков, прежде чем попасть в больницы и к технологам.
"А я, как назло, связался с лабораторией Кузовкина. Зачем она мне
нужна? Ведь совершенно нет времени, да и Филипп, очевидно, не очень легкий
человек. Ни к чему мне дополнительные заботы о чужой тематике. И обстановка
в лаборатории странная. Одна Рита Самойловна чего стоит! И с этим Комитетом
неприятностей не оберешься... Они либо образцы потеряли, либо... Почему
плакала Рита? Нет, нет, с этими загадками нужно расстаться. Завтра же пойду
и скажу Кузьмичу, твердо скажу, глядя прямо в глаза: "Я не согласен. У меня
слишком много работы, своей работы, нужной работы". Пусть Филипп сам
расхлебывает кашу, заваренную покойным академиком-эклектиком".
...В этот же вечер на самый большой московский аэродром, расположенный
в Домодедове, прибыл самолет из одной латиноамериканской страны. Среди
пассажиров была высокая тонкая блондинка с серьезными серыми глазами. Она
легко сбежала по трапу и остановилась, чему-то улыбаясь. Ее обгоняли высокие
темнокожие иностранцы. Один из них заглянул в мокрое от слез лицо женщины и
спросил по-русски:
- Мадам, помочь?
- Зачем? Я дома! - Она энергично зашагала к зданию аэропорта.
Женщину никто не встречал, но это, казалось, не очень ее трогало. Она с
легкой улыбкой прислушивалась к звукам поцелуев и восклицаниям, которые
раздавались вокруг. Эта улыбка не сходила с ее лица, когда она ехала в такси
и когда получала ключи от номера в первоклассной гостинице "Россия". И,
только набирая телефон, она на мгновение стала серьезной и в ее глазах
проглянули тревога и робость. Она остановилась на последней цифре и положила
трубку на рычаг. Она больше не улыбалась, глаза ее погасли, сильные пальцы
нервно барабанили по столу. Теперь было видно, что она немолода, не совсем
молода, и очень устала и ей не идет неровный пятнистый загар на шее и на
щеках. Ей было немножко страшно и неловко, она помедлила, засмеялась и
набрала номер.
...За несколько минут до того, как прозвучал телефонный звонок, Второв
почувствовал странное неприятное волнение. Он готов был поклясться, что с
ним произошел обморок или легкое головокружение. Во всяком случае, некоторое
время он находился в забытьи, в этом он был уверен. И вот тогда-то в комнате
кто-то произнес:
- Помогите!
Голос был женским, конечно, женским. Каким же ему еще быть? Он
доносился издалека, глухой, придавленный неведомым грузом. Женщина кричала:
- Помогите!
И Второв увидел ее лицо в радужных пятнах света, отброшенного
настольной лампой. Потом он себя уверил, что не было никакого крика и он не
видел никакого лица. Потом ему очень легко удалось доказать себе, что ничего
не было, кроме легкого головокружения. Тем более, что резкий звонок телефона
смыл с него забытье, как холодный душ - усталость.
- Это Вероника. Я уже здесь. Если хочешь меня видеть, приезжай сейчас.
- Здравствуй, Вера. У тебя космические темпы. Я только два часа назад
прочел в твоем письме, что ты собираешься приехать, вернее, прилететь... Уже
одиннадцать часов. Это не поздно?
- Ресторан работает до двух, кроме того, здесь есть ночной бар. Я буду
ждать тебя там за столиком, слева от входа.
"Самое главное - не поддаться ей с ходу. Нужно устоять во что бы то ни
стало". - Второв напрягся до предела.
- Слушай, Вера, давай отложим на завтра. Ты все-таки устала. Да и я...
Все это так неожиданно.
Он замолк. Трубка тоже молчала.
- Ну хорошо, - равнодушно сказала жена, - завтра так завтра.
"Ну и денек!" - подумал Второв.
ВТОРОЙ ДЕНЬ
Все повторялось. Повторялся вчерашний день. И летний воздух так же был
пронизан множеством запахов: бензина, разогретого асфальта, тополей. Как и
вчера, Второв направился в кабинет директора, где катил серо-голубые волны
необъятный нейлоновый ковер. Все повторялось. Только память каждый день
накручивалась на новый валик. И Второв думал сегодня не о письме. Он
вспоминал голос. Ее голос. Он проклинал себя за то, что не поехал. Не спал
почти всю ночь. Мучился и размышлял. Вдруг она уедет? Обидится? Обозлится?
Не захочет больше видеть его... Но не мог же он, в самом деле, по первому
зову, по небрежному, едва заметному движению пальца вновь ползти к ее ногам.
Есть же у него, наконец, мужское самолюбие! Есть ли? А может... Да если и
есть, нужно ли оно здесь, в этом случае, когда приехала она? Она!
Второв толкнул дверь с самым решительным видом. Он должен отказаться от
совместительства. Он категорически возражает, просто не может, физически не
может, черт побери, руководить двумя лабораториями. Пусть назначат
заведующим лабораторией Недельского, он один из лучших учеников Кузовкина.
Или ту же Риту Самойловну. Не бог весть что, но все же... А он не может. У
него нет времени на пустяки. На этот раз он должен выиграть битву за
Веронику...
- Дорогой Александр Григорьевич, у вас прекрасный вид! Сразу ясно, что
свежий воздух идет вам на пользу. - Алексей Кузьмич вспорхнул над столом и
приветливо затрепетал крылышками.
"Погоди ж ты, старый лицемер", - подумал Второв и упрямо сжал губы.
- Не знаю, как вид, а вот сейчас наш институтский врач предлагал
бюллетень.
- В чем дело, батенька? - всполошился директор.
- Да вы же знаете, кровь у меня неважная. Лейкоцитов не хватает.
- Ну, - улыбнулся Алексей Кузьмич, - только не слушайте никаких врачей.
Они помешаны на профзаболеваниях. Чуть у кого на пару лейкоцитов меньше
нормы, - лейкоцитоз, выше- лейкемия. Не слушайте, не поддавайтесь их
внушениям. Залечат, запилюлят, а то еще облучать начнут. Не поддавайтесь им.
- Я и не поддаюсь, но все же, Алексей Кузьмич, я пришел к вам с твердым
решением.
Зазвонил телефон. В дверь просунулась очаровательная Нина Петровна:
- Алексей Кузьмич, возьмите трубку, вам загородный.
- Простите. - Директор снял белую трубку. Его лицо расплылось в
торжественной и хитрой улыбке: - Здравствуйте, Филипп Савельич. Очень рад. Я
надеюсь. Да, надеюсь. Вы меня не расслышали? Что-то плохо слышно. Ага. Да.
Он как раз здесь, передаю ему трубку.
Голос Филиппа был далекий и жалкий. Он слагался из бульканья, хрипов,
вздохов и малопонятных слов.
"Черт побери, когда же подмосковные линии будут работать хорошо! Легче
переговорить с Каиром, чем с Малаховкой".
"Если можешь, приезжай сегодня, - просил Филипп. - Ради бога, приезжай,
у нас тут несчастье". Какое несчастье? "Погибла Рита". Рита Самойловна? "Ну
да, она самая, ты же ее знаешь, вернее, ты ее знал. Приезжай, здесь нужен
крепкий человек". ("Это я крепкий человек".) А от чего она погибла, почему?
"Приезжай, все узнаешь, я жду тебя, мне одному не справиться. С оформлением?
Ах, с твоим! Ну, это пустяки, приедешь, все сделаем".
Второв положил трубку и оглянулся. Директора в кабинете уже не было.
Его кресло торжественно пустовало. Второв вышел в приемную и спросил
секретаря:
- Нина Петровна, куда девался Алексей Кузьмич?
- Он пошел в обход института, по лабораториям, а потом в президиум.
Сегодня его больше не будет.
Второв махнул рукой и пошел прочь из слишком гостеприимного кабинета
директора.
- ...Знаешь, я уже совсем было хотел отказаться от лаборатории
Кузовкина, но ты своим сообщением выбил меня из колеи. В чем дело? Как
погибла эта женщина?
Второв сидел в кабинете Филиппа. Тот крикнул секретарше: "Никого не
пускать! Телефон только с Москвой и с областным прокурором!"
Так им удалось отгородиться от внешнего мира, но ограда оказалась
ненадежной. Она как этиленовая пленка пульсировала и прогибалась под
тревожными толчками, исходившими извне. Филипп был бледен и деловит.
- Ты не представляешь, что творится. Охрана вызвала меня около половины
двенадцатого. Я спал в кабинете на диване. Здесь уже сновали медики и
эксперты из милиции. Звонил ночью тебе, но ты не отвечал, то ли дома не
было, то ли крепко спал.
Второв покраснел. Он думал, что звонит Вероника, и притворился спящим,
сунув голову под стопку подушек.
- Так, что же это было? - спросил он.
- Эксперты полагают несчастный случай... или самоубийство. Я не знаю,
что и думать. Рита оказалась на высоковольтных контактах, по которым
поступает питание на нашу кварк-нейтринную пушку.
- Там что, нет ограждения?
- Да боже мой, конечно, есть. Вертикальные сетки. Впечатление такое,
будто она подпрыгнула и упала туда. Причем упала спиной. Эксперт говорит,
что ее что-то отбросило и она перелетела через ограду.
Второв помолчал и спросил:
- У нее нет мужа?
- Нет... Она была очень способная. Я прямо теряюсь, с кем ты там теперь
будешь работать.
- А Недельский?
- Э, классификатор. Да и характерец не дай бог.
- Она что, работала одна?
- Вот в том-то и беда, что одна. За это с меня сейчас шкуру снимают. У
нас нельзя, чтобы вечером меньше двух человек оставалось. Но Рита работник
опытный и проверенный. Сама инструкции по технике безопасности составляла. И
вот надо же... - Филипп сокрушенно покачал головой.
Он прошелся по кабинету, выглянул в окно, словно там, в темном,
ароматном лесу, под бархатными зелеными тенями, прятался ответ на мучившую
его тревогу. Но лес только сочувственно прошумел, покивал ветвями и
верхушками сосен и затих. Филипп отвернулся от окна, вздохнул.
- Ты понимаешь, Саша, не нравится мне это дело. И неважно, самоубийство
здесь или действительно несчастный случай. Дело в другом, в обстановке. Сама
атмосфера эта...
Он покрутил пальцами в воздухе, показывая, насколько ему не нравится
атмосфера института. Второв внимательно слушал. Филипп вызывал в нем
сочувствие.
- Ты понимаешь, Саша, я плохо знаю наш институт. Я постоянно в
командировках, на заводах, на селе. Мое дело - внедрение. Я и Кузовкина
плохо знал, то есть, в общем-то, знал, но так же, как твоего Кузьмича. Когда
Кузовкин погиб...
- Я знаю...
- Хорошо, но учти: он погиб в той же комнате, что и Рита. Причем она же
тогда экспериментировала с ним. Чудом осталась живая. Взрыв был такой, что
всю комнату разнесло, пожар - и от Кузовкина почти ничего не осталось, одна
пыль. Это, между прочим, тоже очень подозрительно: от него - пыль, а она
целехонька.
- Ночью тоже был взрыв?
- Нет, сейчас взрыва не было. Просто Рита попала под высокий вольтаж...
обуглилась... страшная картина,
Второв с интересом взглянул на Филиппа. "Детектив какой-то
получается, - подумал он. - И зачем только я сюда ввязался!"
- Они ставили какие-то эксперименты?
- Да, конечно, - ответил Филипп. - Наверное, опасные?
- А вот на это могут ответить только они сами.
- Но Рита после смерти Кузовкина давала показания? Или этим никто не
интересовался?
- Конечно, давала! И неоднократно. Объяснение простое - взорвалась
нейтринная пушка. Вернее, даже не вся пушка, а узел фокусировки. Ты знаешь,
там развиваются высокие температуры, и его приходится охлаждать... Одним
словом, установить точную причину не удалось. Риту оставили в покое. С тех
пор ее считали слегка не в себе. То ли на почве контузии от взрыва, то ли
она была так потрясена гибелью Кузовкина, что это вызвало, так сказать,
тихое помешательство...
Филипп возбужденно прошелся по комнате.
- Ты пойми меня правильно, Саша. Я просто не могу заниматься всеми
этими вопросами. Я чувствую - здесь какая-то тайна, может быть, даже драма,
но не могу же я заниматься всем на свете! Я определенно чувствую, я даже
уверен, что Кузовкин ставил совместно с Ритой какие-то очень опасные опыты,
за что и поплатился жизнью. Риту, очевидно, это страшно травмировало. Но
что, как, почему - я не могу разобраться...
- Прости, я перебиваю. Что представлял собой Кузовкин как ученый?
Филипп задумался.
- Как тебе сказать... Бесспорно, человек талантливый. Академик
как-никак! С оригинальным мышлением... Его научное кредо сводилось к
прославлению эклектического метода в науке. Он считал, что время чистых наук
кончилось, и даже... время наук, возникающих на стыке, всех этих биофизик,
химических физик, биохимий и т. д. тоже кончилось. Он говорил, что природа
эклектична по своей сути и подход к ее изучению должен быть эклектичным.
Отсюда появление таких его работ, как "Симфонический принцип митоза",
"Психология макромолекул живой ткани", "Революционное и эволюционное учение
о генах"... Ну, да ты знаешь. Эти работы здорово нашумели. Сначала как
анекдот, потом их стали цитировать.
- Особой популярностью они, кажется, не пользовались, - вставил
Второв. - Над ними посмеивались...
- По-разному бывало, - уклончиво сказал Филипп. - У Кузовкина было
немало сторонников и даже последователей. Но... самое главное, что покойный
академик не оставил цельного учения. Его блистательные идеи изложены в
статьях, выступлениях, докладах. Но ни одного фундаментального труда.
Поэтому учение Кузовкина часто воспринимается в юмористической форме.
Особенно, говорят, академик чудил последнее время. Сам я в институте бывал
редко, я уже говорил тебе, но мне рассказывали про старика потрясающие вещи.
Однажды на защите какой-то диссертации он занялся проверкой цифрового
материала, прологарифмировал около сотни пятизначных цифр и нашел ошибку.
Причем логарифмы он брал по памяти и ни разу не ошибся. Представляешь?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг