семь-восемь, у морских свинок через пять-шесть) раны оказались
заживленными. Утраченные органы - глаза, лапы, грудные железы отрастали в
течение трех суток.
Потом началась новая серия экспериментов. Подвергнутые инъекции
животные были перенесены в помещение, где можно следить за любыми
изменениями в их жизни.
Я ждал. Но ничего не было. Лишь на двадцать восьмые сутки я заметил,
что начали исчезать различия между самцами и самками. С каждым днем этот
процесс протекал все более интенсивно. Вскоре уже невозможно было отличить
самцов от самок. Животные утратили пол. Этого следовало ожидать.
Бессмертному существу размножения не нужно. Оно теряет свой смысл. Вид
может сохраниться уже сам по себе, без эстафеты поколений.
Я продолжал наблюдать. Животные все чаще впадали в спячку, они стали
вялыми, перестали играть, двигаться. На сорок седьмой день случилось самое
страшное. Они совершенно утратили активный образ жизни. Их перестало
интересовать все, кроме пищи. Постепенно начали тупеть органы чувств.
Приток информации о внешнем мире резко сократился. Эта информация
перестала быть нужной. Они черпали ее, если это действительно возможно, из
каких-то не известных мне внутренних ресурсов. Они стали вещами в себе.
Они перестали быть животными, как мы перестанем быть людьми, если
вольем в свои жилы этот адский огонь.
Это страшно! Я знаю, что такое любовь. Даже такая безответная и
безнадежная, как моя. Бесполому и бессмертному существу чужда любовь, она
ему не нужна. И оно перестанет быть человеком. Оно перестанет познавать в
явлениях сущность вещей. Поэтому оно потеряет разум и станет ненужным и
жестоким пожирателем пищи.
Я не верю, что бессмертные звездные пришельцы, если они действительно
существовали, были разумными существами. Я не верю, что они были способны
на великодушный порыв к кому-то, кого еще нет во времени. Я вдруг вспомнил
качающиеся цепочки и спирали рдеста. Это было в глубине озера. Я чуть
тогда не утонул. Они на какое-то мгновение показались мне похожими на
цепочки и спирали молекул ДНК. Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне
кажется, что уже тогда мог бы разгадать генетический код, которым
зашифрован механизм наследственности бессмертного существа. Впрочем, какая
уж тут наследственность? Это не наследственность! Это непрерывное
обновление и воссоздание организма, которому ничего не нужно, кроме пищи!
Это дар дьявола. Недаром охотники называют ту рептилию чертом. Я не
верю, что мысль, преодолевшая межзвездные пространства, могла родиться в
мозгу вот такого черта. Для того, чтобы бесконечно есть, не нужно мыслить.
Во имя любви, во имя слез радости и муки, во имя тебя и во имя разума,
я отвергаю этот дьявольский эликсир. Но, пойми меня верно, смею ли я
решать это один, за всех людей сразу? За всех: храбрых и трусов, за
безнадежно больных, за безруких и безногих инвалидов войн, за тех, у кого
напалм выжег очи?!
Конечно, у меня есть выход. Я могу уже сейчас передать все собранные
мной материалы в Президиум Академии наук. Коллективный разум моего народа
найдет верное решение. А я увильну от ответственности выбора. Но честно ли
это? Может быть, я должен сначала решить этот вопрос сам. И со своим
решением идти на суд к людям. Ведь это я и мои товарищи вырвали у природы
страшную тайну...
Мне нужно много, мучительно думать. И я не хочу, чтобы что-нибудь
повлияло на мое решение, даже любовь. Я не имею на это права.
Мне это особенно трудно теперь, когда опять возобновились наши редкие
встречи. Я не должен сейчас тебя видеть. Прости и пойми меня.
Артур
Валерий Курилин, геолог
Никогда бы не подумал, что умные и образованные люди могут наворочать
так много ерунды. Меня не столько удивил Роман, сколько Положенцев.
Неужели любовная история могла так на него повлиять? Все эти разговоры о
судьбе человечества, зависящей якобы от него, Положенцева, меня
раздражают. Не от профессора Положенцева зависят судьбы человечества, как
не во власти Эйнштейна было открыть или не открыть атомную эру.
Но если говорить откровенно, мне жаль ребят. Они очень мучаются,
точнее, беспощадно рвут себя на части. Ромкина восторженность после того,
как он узнал об экспериментах Положенцева, сменилась острой тоской и
детской обидой. Вероятно, это самое тяжелое разочарование в его жизни. Да
и кто бы не клюнул на такую приманку, как бессмертие? Признаться, когда я
получил сумасшедшее письмо Ромки, у меня тоже что-то шевельнулось в сердце.
Конечно, разум мой был непреклонен: я не верил в бессмертие. Но все же
в тайниках души задрожала потаенная струна и, точно в резонанс ей, я
подумал: "А вдруг"... Но, к сожалению, а может быть, и к счастью, это
невозможно. Сколько бы ни возился Положенцев, рисуя схемы хромосомного
механизма, термодинамика есть термодинамика. А законы природы нельзя
аннулировать.
Я допускаю возможность регенерации любых тканей и органов, даже сколь
угодно долгую жизнь. Но не вечную. И то, что я не специалист, а Положенцев
крупный биохимик, ровно ничего не говорит. Даже гении естествознания
заблуждались, когда теряли под собой философскую базу.
Заблуждается и Ромка, сочинивший занятную сказку о космонавтах
древности.
Эта сказка кажется правдоподобной лишь потому, что нет пока никакого
другого объяснения тайне Сордонгнохского озера. Я не могу опровергнуть
довольно логичные рассуждения Ромки, но это не значит, что я должен им
верить. Я не верю ни в эту сказку, ни в великого бога марсиан, найденного
летом в Сахаре, ни в старт космолета, разрушивший Содом и Гоморру.
Когда-нибудь все это получит иное объяснение.
Вот что мне действительно интересно разгадать, так это мысли Бориса. Я
чувствую, что Бульдог опять во что-то вцепился. Во что? Он молчит и даже
как будто бы не очень интересуется нашими сомнениями. Но мне кажется, что
в его круглой, как тыква, башке идет неутомимая работа. Интересно, что он
задумал...
Вчера мы вчетвером собрались в лаборатории Положенцева после работы.
Положенцев просил нас пока повременить и держать все в тайне. По-моему,
он прав. Надо еще очень многое проверить.
Только вместо бесплодного фантазирования нужен кропотливый труд. Кто
знает, может, у нас в руках действительно великая тайна природы. Только не
бессмертие, а нечто более существенное и важное. Я не бросаюсь словами и
не бравирую. Люблю жизнь и хочу жить долго. Но в бессмертие не верю, его
нет, и поэтому оно меня действительно не интересует. Ромка не может это-го
понять, Положенцев, вероятно, считает меня толстокожим и ограниченным...
Что ж, у каждого свой взгляд на мир.
Я невольно позавидовал Положенцеву. Какая у него прекрасная,
современнейшая лаборатория! Ультрацентрифуги, электронный микроскоп,
инфракрасные и ультрафиолетовые спектрографы, парамагнитный резонанс,
счетные машины и счетчики заряженных частиц. Я только читал о таких
приборах, только в кино видел такую лабораторию. В моей лаборатории нет
стен и крыши. Моя лаборатория - весь мир. И не то чтобы я хотел поменяться
с Положенцевым. Нет. Я просто ему позавидовал. В книгах это называется
хорошая зависть.
Мы собрались, чтобы поговорить, но сначала долго сидели и молчали. Мы
чувствовали себя соединенными одной большой идеей. Это было радостное и
тревожное чувство.
Борис подошел к стеклянному ящику, в котором, съежившись, спали морские
свинки.
- И долго они будут так спать? - спросил он, барабаня пальцами по
стеклу.
- Вечно,- серьезно ответил Положенцев.- С кратковременными перерывами
на обед.
- Им что-нибудь снится?
- Не знаю.
- Вы говорили, что они черпают информацию за счет каких-то внутренних
ресурсов. Я не могу этого понять.
- Значит, им все-таки что-то снится,- сказал Роман.
- Может быть, и так,- тихо улыбнулся Положенцев.- Только сны рождаются
не в мозгу, вернее не только в мозгу, но и во всех клетках тела.
- Парадокс, - заключил я.
- Парадокс, парадокс, ну и что ж что парадокс! - Положенцев встал со
стула. Вероятно, ему в голову пришла какая-то интересная мысль и он
поспешил ее высказать, чтобы не упустить. - Молекула ДНК имеет вид
длинного скрученного волокна. Это, по сути, та же магнитная лента. Будет
ли ребенок голубоглазым или чернооким, склонным к полноте или худым,
начнет ли он рано лысеть или сохранит шевелюру до преклонных лет, - все
это записано на волокне ДНК в виде электромагнитных вариаций.
Многое говорит о том, что в какие-то моменты или, возможно, в течение
всего периода эволюции в ДНК происходит накопление безусловных рефлексов и
анатомо-физиологических изображений, сохраненных естественным отбором
изменений. В ДНК навеки откладывается самая разнообразная информация,
воспринимаемая нашими органами чувств и хранимая в наших клетках до поры,
пока в ней не появится необходимость.
Все, что мы видели в жизни, все, что видели наши далекие предки,
богатство звуков и запахов, разнообразные психические реакции
запечатлеваются в наших клетках в виде электромагнитных импульсов.
Хранимая внутри наших живых кибернетических устройств информация выступает
на сцену в тот момент, когда наш мозг отдает читающему устройству команду
использовать ее.
Я случайно взглянул на Бориса. Бульдог сделал стойку. Вот-вот прыгнет.
- Постойте, постойте, - прервал он Положенцева, - если я вас верно
понял, то... постойте, дайте сообразить. Да, вот: если мы получаем ДНК по
наследству от наших предков, будь то обезьяна или покинувшая первобытный
океан рыба, то в наших клетках должна спать информация, собранная глазами
этих предков. Так?
- Да, так. Память животного не может размещаться только в его мозгу и в
центральной нервной системе, она должна найти свое отражение также в
химических процессах, происходящих в клетках всего тела.
- Значит и я, человек, тоже вместилище древней памяти?
- Да.
- Но для того, чтобы затребовать эту память, мне нужно отключиться от
внешней среды и зажить, как вы выражаетесь, за счет внутренних ресурсов?
- Да.
- А для этого нужно проглотить вот эту мутную жидкость в запаянной
ампуле?
- Да, нужно впрыснуть в кровь вытяжку из сордонгнохского препарата.
Я с тревогой следил за этим диалогом.
Уже тогда я начал что-то понимать и предвидеть. Ведь я-то знал
Бульдога, а Положенцев его не знал.
Мы еще долго говорили обо всем. Постепенно от науки перешли к
литературе и кино. И о женщинах говорили. Мужчины часто говорят между
собой о женщинах.
Собственно, о женщинах говорили Ромка и я. Положенцев и Борис молчали.
У меня создалось впечатление, что любовь постепенно перегорает в
Положенцеве. Я как-то слышал его телефонный разговор. По-моему, это
звонила она. Положенцев говорил с ней спокойно и властно. Если он и дальше
так будет себя вести, его шансы здорово подскочат, уж я-то знаю. И
правильно, он уже не мальчик. Четвертый десяток пошел.
Разошлись по домам уже вечером. О многом говорили тогда. Но запомнил я
почему-то лишь короткую словесную дуэль Бориса с Положенцевым. Может быть,
я запомнил и весь разговор. Но надобность оказалась лишь в этом диалоге.
Или, как говорит Положенцев, память властно затребовала именно его из
своих таинственных хранилищ. Все остальное было ей пока не нужно.
А утром мне позвонил Положенцев. Он спросил, не заметил ли я случайно,
куда он сунул ампулу с препаратом, когда уходил из лаборатории. Он нигде
не может ее найти.
Ампула лежала в хрустальной вазочке, и я не видел, чтобы ее кто-то
брал. Я ответил Положенцеву очень спокойно. Но сердце мое сорвалось с
места и сильно забилось...
Через несколько дней Положенцев мне снова позвонил. Он сказал, что
Академия наук организует комплексную экспедицию биологов и геологов на
Сордонгнох, и предложил мне принять в ней участие. Ромка, кстати, тоже
поедет. "А Борис?" - спросил я. Нет, Бориса, он не видел, тот что-то не
показывается. Но дело в том, сказал Положенцев, что больше двух человек
сейчас взять нельзя. Борис, если он еще интересуется сордонгнохским
чертом, сможет прилететь недельки через три.
На том и порешили. Вылететь нужно было чуть ли не завтра. Мне не совсем
понятна такая спешка. Хотя кто его знает, может, эта рептилия представляет
слишком большую научную ценность, чтобы тянуть и медлить. Не знаю... Но я
решил поехать.
Межзвездный скиталец
Владимир Николаевич Флоровский, ассистент университета
Когда я вошел в лабораторию, меня ждал посетитель. Маленький, черный и
смуглый, он сидел на вращающемся табурете и, скучая, смотрел по сторонам.
Увидев меня, он представился:
- Мироян, аспирант Института высшей нервной деятельности.
- Очень приятно, - ответил я, пожимая его руку. - Вы меня ждете?
- Вы товарищ Флоровский?
- Да. Чем могу быть полезен?
Мироян почему-то вдруг смутился и, стеснительно улыбаясь, сказал:
- Я к вам по очень важному делу. Меня направила к вам Марья Ивановна
Курилина. Она сказала, что больше месяца тому назад вы помогли доставить
одного человека... Помните? Вы, мне так сказали, проявили тогда большое
участие. Этот человек был без сознания. Вы должны помнить.
Я, конечно, сейчас же вспомнил историю с Лопоухим.
- Конечно, я прекрасно помню. Ревин, кажется, его фамилия? А вы
что-нибудь знаете об этом человеке?
- Он лежит в нашем институте. Врачи от него отказались. Они считают его
неизлечимым. А я... а мы решили попробовать. И вы можете нам помочь.
- Буду рад. Только не уверен, что принесу большую пользу.
- Нам очень важны, очень важны, - Мироян пытался усилить речь жестами,
- сведения о больном, любые, даже самые мелкие детали. Если вам не трудно,
расскажите мне все, что знаете.
Как будто это было вчера, встали передо мной очередь в столовой,
Лопоухий, его странное поведение и внезапный обморок.
Мироян слушал меня с пристальным вниманием. Он часто кивал головой,
словно хотел сказать: "Да, да, это все я уже знаю, давайте дальше". Он ни
разу не прервал меня, зато что-то быстро отмечал в маленькой записной
книжке.
Когда я кончил рассказывать, он спросил:
- Скажите, а с профессором Положенцевым вы не пробовали связаться?
- Признаться, нет. Лопо... Ваш пациент сказал тогда, что Положенцев
куда-то уехал, и я решил...
- Да, понимаю, - хмуро прервал меня Мироян, - решили позвонить
как-нибудь потом, да забыли. Некогда было...
Мне не понравился его иронический тон. Собственно, по какому праву он
приходит ко мне на службу, расспрашивает обо всем и еще пытается читать
нравоучения? Словно уловив мою мысль, Мироян тихо сказал:
- Даже если отбросить в сторону вполне понятный интерес исследователя
при встрече с необычным, простое и естественное любопытство, мы никуда не
уйдем от неписаных законов человечности. Мой долг, мое сердце зовет меня
на помощь к этому бедняге. И вы должны помочь мне.
- Но что же я могу? - вскипел я.
- Приходите завтра к нам в институт. - Мироян осторожно тронул меня за
рукав. - Я кое-что сделал и хочу, чтобы вы посмотрели. Может быть, у вас
появятся какие-то мысли, соображения. Дело в том, что сейчас мы уже нашли
всех, кто знал Бориса Ревина. Нам не хватало последнего звена. Именно вы
видели его перед самым обмороком. Здесь важны любые мелочи. Пока вы были в
отпуске, я несколько раз пытался связаться с вами. Очень прошу вас,
приезжайте к нам в институт. Приходите хоть завтра, обязательно приходите.
Я вам напишу сейчас адрес. Это за городом. Ехать нужно на электричке с
Ярославского вокзала.
Я пообещал приехать.
***
Мы сидели в огромном круглом зале. Мироян объяснил мне, что сюда не
проникают ни звуки, ни свет, ни сотрясения. Зал свободно плавает внутри
огромного, наполненного жидкостью резервуара. Стены полуметровой толщины
защищены свинцовыми экранами и пластинами пробки, которые скрываются за
черным матовым бархатом обоев.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг