- Хана машине! - расстроился Ненашев.
- Я не виноват, Сидор Иванович! - Суходолов на цыпочках отошел от
стены и осторожно покосился в угол, где аппарат самостийно кончал жизнь.
- Может, предохранители сгорели? - высказал предположение Ненашев.
- Включить для интереса?
- Не стоит, пожалуй. Еще пожар займется - бунтует техника. - Ненашев
хотел продолжить мысль в привычном направлении - о том, что халтура
(имелась в виду заводская халтура, конечно) до добра не доводит, но не
успел начать свои стенания обывательского толка: экран опять зажегся и
начал мигать, не сполошно он начал мигать; а с интервалами, допускающими
предположение, что тут что-то не так. Догадка, мелькнувшая на миг, не
успела четко оформиться - председателем руководила интуиция, он резко
подался вперед и нажал верхнюю кнопку, обозначенную белыми буквами -
"сеть". Заполошное Мигание прекратилось, но изображения никакого По
первости не было, потом слева направо поплыли слова: "Спасибо". "Кому это и
за что спасибо-то?" - подумали разом председатель с бухгалтером.
После интервала слова поплыли опять: "У меня мало энергии, все наши
мощности законсервированы, потому буду краток. Прощу завтра к ночи пригнать
на Монашку трактор. Остаюсь ваш Федор Федорович. Жду ответа, как соловей
лета". И сразу возникла, проступив сквозь буквы, ,певица, большая, будто
стог ^сена. Еще певица напоминала новогоднюю елку, разряженную с усердием,
она вся блестела и переливалась. Это была исполнительница русских народных
песен, одна из немногих, Обладающих голосом. Остальные, по твердому мнению
Сидора Ивановича, были просто бесталанные неумехи. Ненашев верил, что
увидит однажды воочию, как один из этих козлов (и, если угодно, козлиц) на
глазах многомиллионной аудитории заглотит микрофон, и хирургам выпадет
потная работа доставать инструмент обратно.
- Где я ему трактор возьму!
- Иваныч, тут, понимаешь, события разворачиваются в масштабах, если
хочешь, глобальных, а он трактор жмет. И не стыдно?
- Не хватает техники-то!
- А чего у нас хватает? Ты же имей в виду: инопланетянин просит!
Сидор Иванович был маленько пристыжен репликой Суходолова, но таков
уж навык любого тертого хозяйственника - изображать панику, когда его о
чем-то просят, на всякий случай. Прием этот дает простор для маневра:
отказать всегда легче для начала, чтобы выторговать условия повыгодней.
Такова жизнь. Удивила еще одна деталь: почему это Федор Федорович ждет
ответа, как соловей лета? Когда Ненашев был молодой и воевал в составе
Первого Белорусского фронта, он получал - от одной заочно влюбленной
колхозницы письма именно с такой вот концовкой - насчет соловья и лета.
Письма те были безыскусные и до того домашние, что в итоге возникло
навязчивое желание после боев и победы встретить ту колхозницу и погладить
ее по голове. - Никакого другого - желания так и не родилось. Кончилась
война, закрутилась карусель" и не удалось погладить ту утешительницу по
голове. Теперь вот, спустя годы и годы, выплыло в самый неподходящий момент
чувство утраты, подумалось с особенной горечью о том, что прошлое воротить
никак нельзя. И та ласковая девчушка ходит наверняка в бабушках и тоже,
наверно, не избавилась от терзающих душу воспоминаний, она, поди, загородив
глаза от солнца рукой, нет-нет да и посмотрит на дорогу с неугаеающей
надеждой увидеть издали и узнать бравого солдата с тощим мешком за плечами,
который ищет ее дом. А солдата того поглотило время и пространство.
2
- Я тебя, Иваныч, никак не пойму! - серчал Гриша, - Где так ты
размашист, понимаешь, как купец, а где так жмешься по копеечным делам. Не
пойму я тебя, Иваныч!
- Поймешь когда-нибудь. А не поймешь - переживу. Хозяином быть -
мозгами шевелить значит. Хочешь жить, умей крутиться. Так, кажется,
говорят?
- Всякое говорят.
- Вот прикинь: трактористы мы с, тобой хреновые. Посторонних
допускать к операции на данный момент не имеем права, так?
- Ну, так.
- Возьмем новую машину, угробим где-нибудь в тайге, а старую не так
жалко. Вот такой мой резон.
Пятнадцать минут назад во дворе мастерских председатель остановил
главного механика колхоза, мужчину нервного и небритого, ухватил его за
пуговицу курточки (пуговица висела на одной нитке), начал издалека - про
погоду да про здоровье. Ненашев пожаловался: лично его мучает застарелый
ревматизм. Выяснилось, что механика ничего такое пока, слава богу, не
мучает, разве только выспаться последние недели не удается, а в остальном -
относительный порядок у него. Механик несказанно удивился,. когда ему были
предложены ключи от гостевой колхозной бани. Баня у механика была своя, но
у него не было пива, по ненашевскому же лимиту к бане прилагался ящик
"Жигулевского", очень большая ценность в этих местах, но механик сразу
догадался, что взамен потребуется услуга с его стороны, выходящая за рамки
служебных обязанностей.
- У тебя "ДТ-54" на ходу?
- На ходу.
- Ты заведи его и выкати сюда, пожалуйста...
- И человека дать?
- Человека не надо, я все-таки танкистом когда-то был, тряхну
стариной.
- Как хотите, - механик был смущен в душе странной просьбой
начальника: берет он трактор на ночь глядя, да еще сам вести его
собирается, это ли не причуда!
Гриша Суходолов тут и навалился на Ненашева с претензиями: <ДТ" был
самый зачуханный в колхозе, его собирались передать школьникам в
пользование - для приобретения трудовых навыков, а тут на тебе: к
пришельцам на таком корыте ползти!
- И не стыдно тебе, Иваныч?
- Не стыдно, представь!
- Что Федор скажет?
- Он парень серьезный, мелочи его не интересуют, а мы с тобой
неизбалованные, как-нибудь перетерпим.
- Ты же нашу цивилизацию позоришь!
- И никого я не позорю, лезь вон в кабину, не то раздумаю брать тебя
с собой, потому как ты занудливый шибко!
Гриша Суходолов плюнул и полез в кабину, как в бочку, на карачках,
сел и брезгливо уставился в смутное стекло. Бухгалтер пришел к решению с
этой роковой минуты похоронить душевные отношения с председателем и
обращаться к нему исключительно на "вы". Брала Гришу досада еще и потому,
что в поход к Монашке были надеты новые джинсы и также новый свитер, а
вывести пятна с парадной одежки вряд ли удастся: диванчик в кабине был
замусолен до блеска, к тому же из растерзанного его нутра торчали пружины и
для безмятежной поездки нужен был чугунный зад. Председатель, навалясь
плечом на Гришу, стронул машину, и она пьяно побрела, несмотря на свое
полное убожество, по поляне вдоль дороги. Что-то зазвенело, заскрипело,
забухало, от мотора прянул синий чад.
-А ничего, могу еще! - оживился председатель. Он радовался тому, что
не разучился иметь дело с техникой. - Я стрелком-радистом воевал вообще-то,
но водить танк нас тоже обучали: на войне, брат, все уметь надо!
Суходолов председателю. ничего не ответил, он кашлял, прикрыв нос
белым платком.
- Эту ночь нам спать не придется, Гриша, часа через четыре только,
наверно, дотянем до места - скоростишка-то у нас невеликая. Да.
Бухгалтер молчал, заходясь злостью: пружина, на которую он с маху
уселся, была все-таки железная и острая. Гриша старался отвлечь себя
размышлениями высокого свойства о предстоящей встрече. Ему не хватало
воображения догадаться, зачем Федору Федоровичу понадобился трактор, почему
Федор Федорович исчез тогда из бани так внезапно и так загадочно? А вообще
же радовало и возвышало то обстоятельство, что связь с иной цивилизацией не
прервана, она продолжается и даст в недалеком будущем, может быть, самые
неожиданные результаты. Суходолов, пожалуй, впервые осознал, что ведь, если
разобраться, то он и есть тот первооткрыватель, на которого вскорости все
станут ссылаться и с которым станут советоваться самые светлые головы
Земли: если бы не он, пришельцы спали бы еще несколько веков, а то и
тысячелетий.
Председатель включил свет. Правая фара стреляла куда-то далеко в
сторону, жидкий ее луч обшаривал понизу стволы берез, белые, как, свечи,
золотую сосну и черный пихтач. Небо было низкое и насупленное тучами.
- Останови, Иваныч! Останови, я вылезу на минутку, - Суходолов сбегал
в поле, поднял с травы фанерную крышку от посылочного ящика, невесть как
сюда попавшую, обтер ее о полынь, и рысью вернулся назад.
- Ветошь есть где-нибудь, пошарь, там?
- Тут ее навалом. - Вот и хорошо.
Фанеркой Гриша прикрыл дыру в сиденье и с облегчением вытянул ноги:
теперь можно было предаваться мечтам. без помехи. Гриша уже смирился с тем,
что новые его джинсы и также свитер даже этой ночной вылазки уже не
сгодятся для праздничных выходов. "Надо будет, - подумал бухгалтер с
досадой, - новую одежку справлять. Недешево она обкатится, а что
поделаешь!" На фанерке сидеть тоже было неуютно, но все-таки; лучше, чем на
пружине, - терпелось. Председатель запел старинный русский романс "Все
васильки, васильки, много мелькает их в поле. Помню, у самой реки мы
собирали их с Олей..." Суходолов покашлял и заворочался в своем углу,
выражая неудовольствие: он не любил песен с плохим концом. Про васильки он
слышал. Там Оля, которая, собирала цветы, погибла, А вот по какой причине
она закончила свою молодую, жизнь, уже подзабылось. "Любовник ее , порешил,
кажется? Вроде того ишь, страсти какие. В конце там есть про то, как наутро
рыбаки нашли труп ее хладный и курчавый. Про курчавость там вроде нет
ничего, в песне-то?"
Заметно потемнело. Свет фар сделался белее и ярче. Мотор работал без
одышки и рождалась надежда, что они все-таки доползут до Монашки без
приключений. Суходолов собрался было придремнуть с целью сохранения сил для
важных дел, но трактор вдруг остановился и Ненашев перестал петь.
- Что такое?
- Смотри! - Ненашев показал пальцем вперед и качнул головой с укором,
но без гнева. Гриша вылез из кабины вслед за председателем, потоптался на
мокрой траве, разминая ноги, и, слегка приоткрыл рот, когда увидал Никиту
Лямкина шагах в пяти от трактора. Никита сидел на кедровой колодине,
подвернув ноги калачом, разговаривал собаками. Собак было штук десять,
грязных и худых. На колодине лежал старенький рюкзак, пустой. Собаки
облизывались и глядели на Никиту неотрывно, будто он их гипнотизировал.
- Это как понимать? - спросил председатель и провел растопыренной
пятерней окрест. В его вопросе не было определенности, но понять его
представлялось возможным: что. мол, сидишь здесь, человек божий, на ночь
глядя и в окружении этой шелудивой компании, - почему лукавый занес тебя
сюда в непогодьи в неурочную пору?
Никита скатился с колодины, отряхнул штаны и поздоровался, потом
сказал:
- На работе я был сегодня, Сидор Иванович, в утреннюю смену был.
- Спасибо, спас ты Родину. А здесь почто? - Собак кормил.
Обездоленные они, я им вроде пенсии определил - от лица жестокого общества.
- Чем кормишь-то?
- Насобирал...
- Вчера на конном дворе лошадь пала, возьми мяса, скажи - - я велел.
- Возьму. А вы куда, да на тракторе еще?
- Машина моя поломалась, а дороги теперь, сам знаешь...
- Хотите посмотреть, какую выучку моя гвардия имеет?
- Покажи, что ж...
- Мужики, в шеренгу становись! - зычным голосом приказал Никита. - На
поверку, понимаешь, становись!
Собаки без шустроты, несуетно расселись по ранжиру вдоль колодины.
Напослед откуда-то вынырнул ублюдочного вида кобелек, помесь болонки с
кем-то, и уселся последним в ряду, мелко вздрагивая, в свете фар четко была
видна его морда с печальными навылуп глазами. Кобелек напоминал общим своим
выражением и статью опереточную танцовщицу из интеллигентной семьи,
списанную со сцены и разочарованную в жизни. Вся компания косилась на
Лямкина со свойским упреком: дескать, кончай баловство, есть у нас и
поважнее задачи.
- Хорошие ребята! - засмеялся Лямкин. - И - неглупые.
- Вижу, - ответил председатель с улыбкой, он сдвинул кепку на лоб и
почесал затылок. - Ты бы их помыл, что ли?
- Завтра мыла принесу, я про то уже думал: обиходим ребят, не такие
уж они и бросовые. Обездоленные, правда, но так жить-то надо.
Бухгалтер Суходолов шумно вздохнул и смолчал, не имея представления,
о чем говорить.
- И давно ты этим занимаешься? - председатель показал пальцем на
собак. - Милосердствуешь то есть?
- После воскрешения, Сидор Иванович, я почувствовал, что трещина мира
проходит как раз через мое сердце, и обуяла меня разом, понимаете ли,
жалость, ко всему живому, и начал я писать поэму под названием "Земля". Я
хочу восстать в этой - своей поэме против зла и неразумности.
- Неплохо, конечно, задумано, однако, и помни - у меня скотников не
хватает, - сказал председатель и подмигнул Лямкину.
- Работу свою я буду исполнять аккуратно, не беспокойтесь.
- Вот спасибо, выручай Родину! Я с этим как? - Сидор Иванович
выразительно постучал пальцем по горлу.
- С водкой завязано бесповоротно! - Лямкин беседовал в общем-то
охотно, но был в его поведении оттенок снисходительности, держался он так,
будто в его голове лежала пластом некая высшая, мудрость, что слегка
раздражало Ненашева, который уже не имел полного безусловного превосходства
над неудачником и забубенным пьянчугой.
- Суждены нам благие порывы! - вставил бухгалтер Суходолов,
продрогший на ветру. - Но свершить ничего не дано.
- Вот именно! - с удовольствием и облегчением подхватил Ненашев. - А
свершить, значит, ничего не дано, так?
- Все нам дано! - отрезал Лямкин, взбираясь опять на высокую
колодину. - Вы мне мешаете сосредоточиться.
Суходолов плюнул и мелким шагом припустил к трактору, намереваясь
тотчас же забраться в кабину: там хоть и воняло всякой дрянью, но было
тепло.
Наши путешественники перекинулись словом о Лямкине, об этом
слабовольном недотепе, и опять Ненашев затянул, будто голодный волк, про
васильки, мелькавшие в поле, Гриша же думал о том, как сладка тайна
Вселенной. Она захватывающе интересна, и нет ей ни конца, ни края. "Но
отчего же пришельцы так бездарно спят? Или они вообще равнодушны к нашим
заботам? Недоразумение какое-то! Взять хотя бы Федора Федоровича - вполне
культурная личность: вежлив, отзывчив, держится весьма просто и, кажется,
вникает в земные наши дела, даже вот технический паспорт комбайна взял для
изучения. Хороший, словом, товарищ - Федор Федорович. Предполагали, что он
обиделся, а, видишь, через телевизор вызвал. Надобно подсказать ему - пусть
лучше по телефону звонит, это удобней. А какие там, в иных мирах, города?
Воздушные, прозрачные там города и уж наверняка без заводских труб с дымом
да с чадом. А женщины какие там?" Про женщин холостяк Гриша Суходолов
размышлял долго и с удовольствием, мелькнула даже дерзновенная мысль к
какой-нибудь крале из экипажа, когда экипаж будет разбужен, подкатиться, но
Гриша весьма застеснялся своей детской мечты и запел пронзительно: "Солнце
скрылось за горою, затуманились речные перекаты..." Ненашев даже вздрогнул,
потому что пел Гриша в самбе ухо ему, и трактор вильнул так резко, что с
бухгалтерской головы сдернуло белую кепку, вдобавок из-под драной обшивки
кабины что-то закапало - и клейкая струя полилась за шиворот.
- Останови на минутку! - закричал Гриша, матерясь. - Масленка; что
ли, на меня упала. Какой дурак масленку наверх засунул?
- А ты не ори, в ухе у меня до сих пор звон стоит!
- Тебе так можно, мне так нельзя!? - Гриша держал в руке жестяную
масленку и не имел понятия, куда ее девать. - Веж одежку испохабил!
- Не свататься едем, мог бы и фуфайку надеть, я вот надел и не
бедствую.
- Нет в тебе возвышенности, Иваныч, ведь нам седни с иными мирами
общаться, а ты как базарный алкаш вырядился, а еще председатель! Трогай,
чего уж.
Трактор несло по хляби с крутизны прямиком на железнодорожные пути,
где стоял, едва различимый в темноте, товарный состав с бессчетным
количеством вагонов. По большаку, изрезанному канавами, будто кусок масла
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг