Федя на прямой вопрос не ответил, но перестал качать своим ботинком
весьма диковинной формы.
- У меня нет времени заниматься пустопорожними разговорами, дорогой
товарищ. И ведь, потом, вы слабо владеете экономическими категориями,
весьма слабо, должен вас огорчить! И все-таки еще раз: кто вы такой и как
вы сюда подали?
- Я издалека, - сказал Федор, блестя очками. Слышно было, как
вершится мыслительный процесс под индонезийской шапочкой на его голове -
под шапочкой щелкало и трещало. - Издалека я.
- А конкретней?
- Я - пришелец, так во всяком случае зовут меня в селе Покровском,
Дарьинского района. - Я - из другой галактики.
- И прямиком ко мне? - затылок первого заместителя или Самого
напоминал теперь цветом молочного поросенка в жаровне. - Благодарю за
честь, но мне, повторяю, некогда. Как-нибудь в другой раз мы потолкуем о
валовых показателях в народном хозяйстве. Мы несовершенство нашего
хозяйства вполне сознаем, к слову. Мы ищем и находим.
- Долго ищете. Я где-то читал. Как это? Рубите сук, на котором
сидите. Так?
- Не так! - Хозяин нажал кнопку сбоку стола, и в дверном проеме
кабинета появился молодой человек, дюжий и одетый с иголочки, тоже с
пробором в черных, с лаковым блеском, волосах. Пробор делил голову ровно
надвое, будто у псаломщика или мироеда, какими их рисовали на старых
плакатах. Появился молодой человек и замер на пороге в полупоклоне, он
успел однако вопросительно поднять брови, заметив постороннего, не
записанного на прием.
- Вы пустили ко мне этого товарища, Виталий Васильевич? - спросил
хозяин ровным голосом, в котором, если вслушаться, присутствовал металл.
- Нет.
- Как же он проник сюда?
Виталий Васильевич, референт наверно, пожал могучими плечами и
уставился на Федора Федоровича по-бычьи, в глазах его была угроза.
- Сей момент нашего Друга сердечно под локотки выведут! - сказал
председатель и засмеялся,
- Он не даст, он не привык к такому обращению!
- Вот именно, он не привык, потому и даст.
Пока председатель и главбух перебрасывались словами, не отрывая
внимания от экрана телевизора, пришелец под конвоем референта уже миновал
добрую половину кабинета в направлении к выходу. Референт Виталий
Васильевич вел Федора полуобняв, как санитар тяжело больного. Пришелец
успел сказать:
- У меня есть время, энергия накоплена, и я только ээ-э... начал
беседу. У меня к вам много вопросов!
- Зато у меня нет времени! - холодно отрезал хозяин кабинета.
Экран окрасился угольной чернотой, потом, спустя минут пять, вкось,
кусками, обрывками, промелькнула желтая машина "скорой помощи", и опять
изображение погасло. Ненашев вздохнул с печалью и наморщил лоб:
- Все! Кинули нашего друга сердечного в дурдом.
- Он не позволит! - запротестовал Гриша Суходолов с такой страстью,
будто Федора отвезли на "скорой" К сумасшедшим по прямому указанию
председателя колхоза. - Ведь это же позор, это же, понимаешь, нестираемое
пятно на репутации землян, это же безобразие!
- Ничего, вывернется.
- Кто это вывернется?
- Федор. Ему такие перетряски весьма полезны.
- Скажешь тоже! Почему?
- Поймет, что наскоком ничего путного не свершить. Ему бы исподволь
вникать в нашу жизнь, а он сразу все постичь хочет, вот здесь и есть его
заглавная, понимаешь, ошибка. Уяснил?
- Не совсем.
- Молод еще. Ступай, работай. Или спать ложись.
- Что же дальше будет, как думаешь?
- Дальше еще хуже будет: коли начал путаться наш лучший друг, то до
полного морального краха запутается.
- И погибнуть может?
- Такого, полагаю, не случится, но лиха хватит парень, жалко мне его!
- Пожалел волк кобылу!
- Иди спи. Или читай.
- Иду! - Гриша вдруг озлился не на шутку: - Все умные, один я дурак,
один я ничего не знаю! У Федора-то план имеется, по плану он действует,
понял!
- Ну и что? Пусть по плану действует. Ты ступай. Ступай! И фанеру
свою забери, чтоб глаза мне тут не мозолила, теоретик еще нашелся!
Гриша молча, с прямой спиной и поджатыми губами (под мышкой он нес
телевизор), вышел прочь. Ненашев опять вздохнул, глядя рассеянно вслед
своему главбуху, взял со стола очки, криво воздел их на нос и подвинул к
себе папку с надписью "текущее".
2
Гриша Суходолов, как было сказано, удалился обиженный, а председатель
надолго задумался и даже закрыл глаза, испытывая легкое кружение в голове,
он боялся вспугнуть видение, которое явилось нежданно его внутреннему
взору. Увиделась председателю пыльная дорога, обегающая песчаный взлобок.
Вдали стояли сосны, озолоченные солнцем, небо было пегое, пахло мятой и
нагретой хвоей, вверху кругами плавал коршун, трава никла в полном
безветрии. "К чему бы все это?" - думал Ненашев и не открывал глаз. Он уже
знал, что картина явилась из далекого, далекого детства, и пришла она не
просто, а разбужена навязчивым желанием получить ответ на какой-то вопрос.
Следом Ненашев увидел себя мальчишкой, идущим по горячей и мягкой пыли, как
по облаку, идущим на звук свирельки. Звук был тягуч и переливчат. В
свирельку дудел пастух Митрий, худой и маленький, с острой бородкой на лице
цвета старой бумаги, с глазами мутной голубизны, какие бывают у
новорожденных. Митрий явился из ниоткуда однажды и нанялся в пастухи. Когда
его спросили деревенские власти, кто, мол, ты, откудова и куда путь
держишь, он ответил, подняв над головой острый палец:
- Я - гражданин свободного духа. Мужики покрякали и вынесли приговор:
- Хрен с ним, вроде непьющий.
Митрий поселился на краю деревни в заброшенной избенке и народу не
докучал, жил тихохонько, пребывал в глухой задумчивости и ночами глядел на
звезды, да на свирельке выводил музыку, сотканную из печали. Про гражданина
свободного духа плелись всякие байки. Утверждалось, будто этот человек
является отпрыском дворянского рода и молодость его была наполнена разгулом
и лиходейством, но после и враз грянуло раскаяние. Другие опять же бились
об заклад, что Митрий натурально известный казнокрад, сбежавший с каторги:
был слух также, что это поп-растрига, а также монах, нарушивший обет...
Свободный дух пастуха витал на самой головокружительной высоте, его не
интересовали ни деньги, ни пища, холод и зной он переносил одинаково легко,
круглый год носил лапти и обзаплатанный зипун. Был он весел и легок, речь
его была нещедра и не всегда понятна, он больше молчал, и с его губ не
сходила блаженная улыбка.
Сидорка Ненашев, пацан особой бойкоты, бегал к Митрию в поле слушать
свирель, носил, как подарок, за пазухой свежий хлеб, испеченный матерью, и
обязательно вприклад головку лука. Митрий завещал ему одно:
- Ты больше слушай да вникай, малец. И - обогатишься несказанно.
Счастлив тот, кто умеет удивляться. Так-то, брат мой.
...Сидор Иванович открыл глаза, плотно налег на спинку кресла и
вздохнул с облегчением: он понял, по какой причине возникло видение. Пастух
Митрий был разительно похож на Никиту Лямкина. Или Лямкин похож на Митрия?
Не все ли едино в сущности-то! Никита Лямкин спустя столько лет повторяет
путь приблудного пастуха, тоже становится гражданином свободного духа,
разве не так? Расскажи кому, так ведь не поверят. И похожи - ну, как две
капли воды. Сплошные загадки в этом мире, если разобраться. Председатель
начал вспоминать, куда же в итоге девался пастух Митрий? Кажется, встал
однажды с тощей котомкой за плечами, прикинул, куда двигаться - на восход
или на закат? - и растворился в безбрежности, чуждый мелочам. Или помер в
одночасье и был похоронен где-нибудь за кладбищенской оградой? Председатель
теперь не помнил, как ушел из видимости, Митрий, которого сладко жалели
деревенские бабы.
- Господь с ним! - вслух сказал Ненашев. - Явился, пропал, а след вот
оставил. Сколько лет минуло, а вспомнился. И светло вспомнился. Это -
хорошо! Хорошо это.
Ночь выпала звездная, селянские будни текли чередом. И это тоже было,
по разумению председателя, весьма и весьма хорошо.
3
Олег Степанович Ольшанский аккурат в тот момент, когда председатель
Сидор Иванович Ненашев думал про пастуха, переживал неловкий семейный
момент. Следователь сидел в спальне на пуфике и смотрел в угол, он боялся,
что его мысли будут прочитаны по выражению лица. Следователя вдруг озарило
открытие, что жена его Валерия в профиль похожа на плотницкий молоток. "И
почему я раньше этого не замечал? - рассеянно и грустно размышлял он. А
жена Валерия, высокая, худая, в неглаженом байковом халате, размашисто
ходила по комнате и складывала в раскрытый чемодан разнообразнейшую женскую
сбрую. Валерия сделала зачин:
- Ты меня никогда не любил!
По сценарию муж должен был тотчас же опровергнуть столь нелепое и
оскорбительное утверждение, но он смолчал, тогда слова были повторены тоном
выше:
- Я уверена: ты меня никогда не любил!
- Ну, зачем уж так-то? - робко и без подъема ответил Олег Степанович
и шумно подышал носом, сознание его судорожно двоилось, изо всей мочи он
старался тут же представить тот первый и незабвенный вечер, когда
познакомился с будущей своей женой. Валерия была активисткой на
экономическом факультете и после торжественной части (были октябрьские
праздники) пела со сцены песню "Позарастали стежки-дорожки, где проходили
милого ножки..." Голос у нее был чуточный, тонкий и потому очень
трогательный. Потом Валерия плакала за кулисами, Ольшанский же, студент
четвертого курса, юрист, утешали ее с приятелем как могли. По ходу
выяснилась подробность: Валерия, оказывается, к самодеятельности имеет
весьма косвенное отношение, но получилось так, что солистка, исполняющая
треклятые "Стежки", закуражилась и сбежала на торжества к горнякам, где
училась ее любовь Борис Некрасов. Это было, конечно же, несправедливо по
всем статьям, и Ольшанский, нежная душа, готов был сам петь дальше, лишь бы
комсомольские секретари не третировали девушку, ответственную за вечер.
- Мама правильно заметила (мама - заслуженная учительница и преподает
ботанику), что ты рационален и глух к чужой беде!
Ольшанский раздвоился еще пуще, поскольку тужился вспомнить, какое
было на Валерии в тот вечер платье?
- Ты уж это... ты уж слишком. "Синее на ней было платье, белым
горошком еще. Шея у нее была тонкая и беззащитная".
- Маме в наблюдательности не откажешь: она - психолог!
- Конечно, психолог, должность такая...
- Хорошая должность, благородная! - Жена швырнула в чемодан ночную
рубашку с кружевами понизу и остановилась, руки в боки, глаза ее блестели
дерзко, кончик острого носа покраснел.
"Сейчас заревет! - догадался Олег Степанович. - И я исполню свою
предначертанную роль - пойду на кухню за водой. И так далее". Под "и так
далее" подразумевался ритуал примирения. "Однако на море я все равно не
поеду!"
- Я тебя не понимаю, абсолютно не понимаю! - закричала пронзительным
голосом Валерия и притопнула ногой, обутой в тапок с кроличьей оторочкой.
Внушительного звука от ноги не получилось, и Олег Степанович робко
улыбнулся, взывая к миру. Однако он напрасно взывал - лицо жены нисколько
не прояснилось, и карие ее очи буквально стреляли. Ольшанский впал в полное
уныние еще и потому, что воспоминания о первой любви не прибавили ему
умиления и не дали позыва тотчас же уступить, как это бывало раньше.
Всегда.
- Я не поеду, - сказал Ольшанский тихо, но и решительно. - Я к
участковому Голощапову подамся, он звал. - Хотелось объяснить жене, что
Черное море - хорошо, конечно, но тайга - лучше. На Черном море слишком
много люда. Праздная и богатая толпа смущала, подчеркивала ежеминутно
ущербность рядового труженика, складывающего денежки по копейке, чтобы
полежать на заброшенном пляже, выстоять очереди в столовую, чтобы снять
сырую и темную комнату у черта на куличках. И вообще...
- Дался тебе этот Голощапов! В тайгу твою мы всегда съездим, она -
рядом, а море есть море. Ребенок вот не дождется, когда мы наконец
соберемся (в чемодан, распластавшись, полетела очередная тряпка). Пока
молодые, надо мир смотреть. Мама верно говорит: море укрепляет здоровье и
нервную систему.
Мать Валерии имела скучнейшее свойство выкладывать банальности с
таким видом, будто походя делала открытия поистине вселенского охвата.
- Ты вот сибирячка, - сказал Ольшанский. - А Родины своей совсем не
знаешь. Впрочем, я тоже.
- Чего это я в твоей тайге не видела? Пусть другие комаров кормят, я
отдохнуть хочу по-человечески, вот что, дорогой. Имею я право с ребенком
отдохнуть как следует?
- Какой уж там отдых, мытарство одно! - Олег Степанович вспомнил, как
клянчил у жены мятый рубль на стакан вина (деньги текли рекой на покупку
вещей, так сказать, не первой необходимости), и ему сделалось совсем
тоскливо.
- А в тайге твоей разве не мытарство?
- Там - покой и тишина. А петух, например, у Голощапова? Красавец и,
представь, личность, да! Умнющий - спасу нет! Кот, правда, тоже ничего, но
петух по общему развитию на голову выше.
- Кто кого выше!? - жена Валерия брезгливо фыркнула и опять
притопнула ногой.
- Петух выше по развитию. И зовут его - Прокопий.
- Кого зовут?
- А петуха.
Валерия зарыдала, наконец, закрыв лицо полотенцем, вынутым из
шифоньера, она не успела переправить его в чемодан. Олег Степанович
некоторое время еще смотрел в угол, потом на цыпочках подался в прихожую
собирать свой рюкзак. Жена бросила в спину ему такие слова:
- После отпуска подаю на развод! - она прибегла к крайней и роковой
мере, чтобы склонить мужа на принципиальную уступку, однако, в ответ ничего
не услышала и упала на диван плакать дальше - до тех пор, пока не иссякнут
слезы.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
1
Страсти в селе Покровском не улеглись, они приняли, я бы казал, более
скрытые, но не более устойчивые формы. Да иначе и быть не могло: людям надо
было работать, а не смотреть в небо полными сутками. Обсуждать бесконечно
события, всем теперь известные до последней черточки, до последнего штриха,
тоже надоело, догадки, какие только доступны воображению
среднестатистического гражданина, были высказаны келейно и принародно,
вслух. Наступила пора ждать событий, призванных расставить все акценты и
прояснить истину. Но вот события отчего-то шибко подзадерживались. Наиболее
активная часть населения под предводительством бывшего председателя
сельского Совета Ивана Васильевича Протасова писала жалобы, и в тех жалобах
подчеркивалась с особой настойчивостью вопиющая несправедливость по линии
товаров народного потребления и широкого спроса, конфискованных милицией на
том основании, что те товары поступили на склад магазина без ценников и
фактуры. В жалобах прямо намекалось, что щедрому поступлению торговой точки
села Покровского кто-то там, наверху, приделал ножки и рядовые труженики
останутся у разбитого корыта.
Центр же пока молчал, поскольку лаборатории и научные институты, куда
товары с Покровского склада были отправлены на экспертизу, никакого
заключения пока не вынесли. Наука пока, увы, не имела понятия, как
разрешить проблему: всякая попытка вскрыть с предельной осторожностью ту
или иную вещь кончалась плачевно - аппаратура истаивала, как лед на
сковородке, истаивала без следа и даже без запаха. Ценный потребительский
товар, таким образом, изводился на корню, ясности никакой не было, и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг