Протасову подсказывали, как было дело, когда в запальчивости или вследствие
провалов памяти он некоторые моменты нелогично опускал. Отойти от активной
деятельности Ивана Васильевича приехал уламывать специальный представитель
облисполкома, наторевший в миссиях тонкого свойства. Два вечера вкрадчивый
представитель пил в доме Протасова чай с малиновым вареньем, потел и
искушал. На третий вечер старик запросил капитуляцию, выставив одно
непременное условие: просил передать в вечное и безвозмездное пользование
ему сельсоветовского жеребца по кличке Маршал, уже не первой, как говорят,
свежести, но и вполне еще справного. Старик настаивал притом вырешить
впридачу к жеребцу новый хомут и кавалерийское седло с серебряной насечкой,
но областной товарищ такой приклад наверняка не обещал, ссылаясь на то, что
мастеровые шорники нынче перевелись и нужную справу следует искать где-то
за пределами Сибири. Конечно, облисполком в случае чего и посодействует, но
пусть инициатива все-таки исходит непосредственно с места.
Все вышеописанное нам нужно для того, чтобы читатель знал, с чего
начался покупательский бунт. Кто-то из женщин, состоявших в комиссии,
шепнул Протасову, что запрошенный давным-давно хомут прибыл и что седло с
насечкой - тоже прибыло. Иван Васильевич конечным делом сразу кинулся в
магазин, прочитал, что закрыто на учет, но не смутился и постучал кулаком в
глухую дверь, обитую жестью.
- Открывайте, девки!
За стеклом мелькнуло на мгновение лицо завмага Клавдии Царевой, она
нахмурилась и сердито махнула рукой: иди, мол, своей дорогой!
- Когда откроете, девки?
Царева за окном пожала плечами и брезгливо скривила губы: не обязана,
дескать, объяснять всякому - когда откроем, тогда и откроем. Протасов был
не всякий, поведение Клавдии Царевой ему не понравилось, и он шибче
застучал кулаком:
- Открывай счас же, не то все запоры разнесу, толстомясая!
Рядом с Царевой показался мужчина незнакомой наружности и тоже махнул
рукой в сторону таежных просторов: ступай себе, дедушка, ступай. Тогда
пенсионер Протасов подобрал возле крыльца палку, принадлежавшую сторожу, и
ударил той палкой изо всей силы, дверь отозвалась затяжным и громким
стоном.
- Открывайте, курицы мокрые!
Ну, дальше - больше. В итоге Протасов сорвал с двери бумажку,
извещавшую, что закрыто на учет, затем подобрал в траве кирпич с намерением
безотлагательно побить окна. Горячий был в повседневности старик, и его
впустили, чтобы избежать беды. Клавдия Царева попыталась растемяшить
ветерану следующее: да, хомут поступил, седло с черненой насечкой тоже
поступило, согласно заявке (никакой заявки Клавдия, разумеется, не
посылала!), но нет фактуры, следовательно, неизвестно, сколько товар стоит,
а коли неизвестна цена, то и продавать нечего, не имеет она права
самовольничать. Мужчина незнакомой наружности (следователь Ольшанский)
вторил заведующей: да, так оно и есть, но старик вздыбил усы, как запечный
таракан, положил на прилавок сотню единой бумажкой и заявил:
- Получишь фактуру, доплачу, если дороже сотни вымахнет, а пока
отойди-ка в сторонку, не напирай на меня своим телом, откормилась туточка,
понимаешь! И не стыдно?
- Товарищ! - попытался вмешаться следователь Ольшанский. - Дело
особое, и хочу подчеркнуть...
- Ты без подчеркиваний. Доподчеркивались, понимаешь. Все ить
пропьете, ни стыда у вас, ни совести!
- Однако, позвольте?
- Не позволю! - Старик Протасов уже нашел хомут и, запинаясь о ремни,
распущенные до пола, начал высматривать седло. Клавдии Царевой не
понравилось наглое поведение деда, она взвела правую бровь, будто курок, и
часто задышала.
- Чего это вызверилась? - Протасов оглядывал прищуренными глазами
торговый зал. - Не правда разве? Путевые-то бабы за талию борются, а тебя
вон расперло, дальше некуда, тебя ведь легче перепрыгнуть, чем обойти.
Размордела на ворованных-то харчах!
- Я тебя, мухомор, - произнесла Клавдия с расстановкой. - Выброшу
отседова счас, и очень далеко!
- Ча-вво! Она меня выбросит, она ишшо топырится, глянь-ка! -
Пенсионер оставил хомут в покое, вырвал у кого-то из женщин счеты и боком
пошел на Клавдию. Усы его поднялись к ушам, рот широко раскрылся, и левая
рука, прижатая к ляжке, припадочно задергалась. Заведующая сперва
попятилась под таким нешуточным напором, потом и побежала, запнулась о
груду босоножек местпрома и упала.
Над ней в опасной близости пронеслись счеты, прокатились по полу и
ударились о стену, не потеряв притом ни одной костяшки. Ветеран с
расторопностью, удивительной для своих почтенных лет, подобрал с пола
счетный инструмент и хотел было повторить операцию, но следователь особым
приемом, мягко, но и решительно, обратал старого кавалериста и предотвратил
таким образом смертоубийство. Завмаг Царева, оправляя платье на ходу,
удалилась в конторку, чтобы там оплакать накоротке свое горемычное
одиночество:
Клавдия всегда плакала, когда не могла дать отпор. Это бывало редко,
но бывало.
Пенсионер Протасов забрал все-таки Лошадиную справу, несмотря на
протесты Ольшанского, и ушел, торжествуя полную и безусловную победу.
Боевые действия пенсионера наблюдала с улицы сперва негустая толпа, потом
еще прихлынул народ, и возник ропот: ему так можно, нам так нельзя, да? А
почему нельзя? Был пущен слух, что позавчера ночью в адрес Покровского
сельмага прибыл целый вагон дефицитных товаров, теперь ведется его
оприходование, но половину добра уже успели растащить Клавкины
друзья-приятели, если же зевать и дальше, то растащат и другую половину.
Царева специально тянет с учетом, чтобы выиграть время. Надо, значит,
спешить, чтобы вырвать дефицит из цепких рук хищников. Мысль эту четко
сформулировала почтальонша Серафима Баранова, женщина средних лет, худая и
желчная. Баранова лишних денег не имела, купить ничего не могла, но стояла
за справедливость.
Следователь Ольшанский отпер дверь магазина, чтобы выпустить
Протасова, и на какое-то мгновение потерял бдительность, вернее сказать, он
вовсе не подозревал, что люди во дворе способны на противозаконные
действия. Почтальонша Серафима Баранова больно ткнула следователя локтем
под дых и первой вошла в магазин. Лицо ее, плоское, и носатое, выражало
крайнюю степень презрения. За почтальоншей потекли остальные и просочились
в торговый зал, пока Ольшанский, согнувшись, приходил в себя. Просочились,
значит, и устроили допрос комиссии, состоящей, как уже говорилось,
исключительно из женщин: что будут давать и почем? Есть ли цветные
телевизоры, есть ли транзисторы? Клавдия Царева появилась на шум,
подбоченилась и закричала:
- Под суд захотелось, колхознички! А ну марш отседова, и чтобы духу
вашего не было, слышите?
- Ты нас не пугай! - ответила за всех почтальонша и тоже
подбоченилась. - Ты чуть чо скорее нас в тюрьму-то сядешь! Из-под полы
торгуешь, все ить из-под полы норовишь, думаешь, и на тебя управы не
найдется, артистка заслуженная!
- Покиньте магазин, товарищи! - приказал Ольшанский. Однако его никто
не послушал.
- Кому это я из-под полы чего продала? - поинтересовалась с угрозой в
голосе Клавдия и знакомо уже, курком, взвела правую черную бровь. - А ну,
кому, змея ты подколодная!?
Почтальонша Баранова стянула зачем-то платок, обнажив голову с
волосами, завитыми мелко и неаккуратно, нос ее побелел, точно отмороженный.
Она готовилась к роковой схватке и рассчитывала, видимо, одержать верх.
- Витька Ковшов, хахаль твой, вон приемником хвастал - у Клавди,
грит, взял, заграничный, грит, приемник-то, и сносу ему нету. Все ловит
исключительно чисто. Ты, поди, и денег не платила за вещь: уворовала - и
концы в воду. А народ, он видит, от народного глаза не укроешься, чучело ты
крашеное!
Клавдия молча пошла на сближение с явной целью вцепиться в кудельные
волосы гражданки Барановой. Следователь по особо важным делам почувствовал,
что по вискам у него течет пот, он растерялся, может быть, впервые за время
работы на ответственном своем посту. Ольшанский сказал, заглатывая слова и
краснея:
- Товарищи женщины, не надо бы скандалу-то. Стыдно это, люди смотрят!
Почтальонша Баранова встрепенулась и показала пальцем на
следователя - она, похоже, собиралась в адрес незнакомого мужчины
произнести некие разоблачительные слова, но замерла с протянутой рукой, нос
ее, господствующий на маленьком личике, побелел еще пуще. Небо вдруг
загрохотало, окна магазина враз затуманились пылью, по селу вдоль улицы
пронесся, крутясь, вихрь, в торговый зал полетели обрывки школьных
тетрадок, пустые и смятые пачки из-под папирос "Беломор", желтая оберточная
бумага, окурки и прочая мелочь, которую в повседневности под ногами не
замечаешь. На голову Клавдии Царевой птицей взлетела рваная газета,
запуталась в волосах, уложенных кренделями. Растопыренными пальцами Клавдия
судорожно и брезгливо скинула газету и завизжала, будто наступила на мышь.
Испуга ее никто не заметил - люди смотрели назад, где все вздрагивало и
кипело, как в адском котле, и гремел гром невиданной свирепости. Курицы
катались, роняя перья, катались шарами, бились о штакетник, пытались
взлететь, но их несло неудержимо в разные стороны от некоего центра, от
некой точки, находящейся на краю поляны возле сельмага. Вихрь ярился,
свирепел, потом, казалось, с невиданных высот, загораживая видимость,
появился вертолет, он садился, медленно покачиваясь, его фары, похоже, были
выпучены от натуги. Вертолет зеленого цвета и с оранжевыми полосами
напоминал чудовищных размеров стрекозу, которая явилась из-за гор сожрать
все живое. Посланец неба сел наконец, мимо него лошадиным махом, словно на
ипподроме, пробежала корова с хвостом, вытянутым палкой. Наступила звенящая
тишина.
Почтальонша Серафима Баранова выдохнула из себя воздух с шумом
парового котла. Следователь Ольшанский поправил прическу и шагнул к окну
поближе, чтобы рассмотреть подробности, он думал: "Что бы это значило?"
Посадить вертолет посреди села, во-первых, не так-то просто, во-вторых,
оправданием такого рискованного предприятия могут быть только весьма
серьезные обстоятельства. Через некоторое время следователь понял все,
когда на поляну спрыгнул полковник милиции, заведующий оперативным отделом
областного управления Виктор Викторович Иванов. Ольшанский достал из
кармана платок и вытер пересохшие губы. "Эксперты приехали!" С этой минуты
вся ответственность и вся полнота власти автоматически переходила старшему
по чину. "Слава богу!" Следователь спрятал платок и басом отдал приказ:
- Очистить помещение!
Теперь публика покорно отступила, очищая дорогу седому, высокому
полковнику и четырем штатским - молодым, одетым модно и разнообразно. Двери
магазина закрылись с протяжным железным стоном, Клавдия Царева вставила в
петлю толстый крюк, откованный в местной кузне, и облегченно вздохнула.
Полковник Иванов сел на прилавок и повернулся телом к следователю по
особо важным делам. Шея полковника напряглась, затылок побагровел:
- Докладывайте, что тут у вас стряслось?
4
В многосложной следственной практике Олег Степанович Ольшанский
полагался больше на свои аналитические способности, на интуицию и к чистому
сыску прибегал редко, да и неохотно. Он считался работником, так сказать,
кабинетного стиля, тем не менее никто в органах дознания не осуждал
перспективного криминалиста за инертность, которая особенно по первости
бросалась в глаза, за привычку подолгу молчать и чертить в записной книжке
всякие там схемы и графики - ведь важнее всего в конце концов не метод, а
результат. Если же иметь в виду показатели, то Олег Степанович с первого
дня своей деятельности ходил в передовиках, потому что раскрывал почти все,
в том числе и дела, отнесенные к безнадежным, недаром же он хоть и не с
головокружительной стремительностью, однако и сравнительно быстро, из
райотдела был переведен в горотдел и потом уж стал сотрудником областного
масштаба и сотрудником весьма заметным, имея к тридцати годам чин капитана
и общее уважение как начальства, так и подчиненных. Правда, кое-кто за
глаза называл Ольшанского барином и пижоном за страсть к новым галстукам и
вельветовым костюмам, но любая, даже незаурядная личность без мелких
слабостей, считай, и не личность: слабости хорошего человека только
украшают, не так ли?
Олег Ольшанский встал на постой к участковому Голощапову и ночевал на
летней кухне, накрываясь вместо одеяла овчинным тулупом, от которого
исходил кисловатый домашний дух, утрами пил чай с медом и - уходил до
вечера. Обедал в колхозной столовой, где кормили до отвала и дешево, а
ужинал с Голощаповым, стариком немногословным и мудрым. Ольшанскому во всех
отношениях было хорошо, но вот следствие... Начать хотя бы с того, что
изобличать было, собственно, и некого и не за что. Болван Витька Ковшов
нарыл ям возле конторы. Тут все ясно. Если общественность настоит, кинут
Витьке пятнадцать суток за мелкое хулиганство, и - до свидания.
Зауряднейший в сущности случай. Но вот остальное... Над селом, раскинув
совиные крылья, реет Великая Тайна, она, эта Тайна, не отдает холодной
жутью, она добра и лукава. Ольшанский раскаивался, что упустил Никиту
Лямкина, причастного, судя по многим фактам, к событиям не столь как
жертва, сколько как, может быть, их творец. Лямкин многое сказал, но еще
больше знает, однако, он ушел в неизвестном направлении. Конечно, при
современных средствах связи и оповещения найти бродяжку не составит труда,
но как его вызвать на полную откровенность?
Нет формальных причин допросить председателя колхоза Ненашева,
насторожен и главбух Суходолов. Эти люди вольно или невольно стали"
соучастниками в производстве чудес, сотрясающих последние недели село
Покровское.
...Было утро.
Ольшанский курил на скамейке в полисаднике сигарету и думал.
Вчера полковник, доставленный в виду неординарности событий на
вертолете, ничему особенно не удивился, уверенный в том, что все скоро
прояснится. Он сказал свое обычное:
"Нас на мякине не проведешь!" Эксперты с радиозавода, поначалу
скептичные, через полчаса поснимали пиджаки и полную ночь сидели в
магазине, изучая товары народного потребления, изготовленные неизвестной
фирмой, потом единогласно заявили, что все - добро, подброшенное в торговую
сеть весьма оригинальным способом, следует немедля погрузить, опломбировать
и доставить скорым ходом на завод, где есть лаборатории, конструкторское
бюро, где есть наконец люди, способные, наверно, разобраться в устройстве и
принципе работы представленных аппаратов.
- Мы до сих пор в полном неведенье! - признались эксперты, забывшие
поужинать и позавтракать.
Полковник Иванов сказал свое обычное: "Нас на мякине не проведешь!" -
но сказал он эти слова не так твердо и самонадеянно, как всегда: полковник
всю ночь ходил по магазину, чесал затылок и раскидывал мозгами он не смог
сложить факты в систему и выстроить гипотезу, по которой надлежало спешно
приступать к действию. Он понимал теперь капитана Ольшанского, имеющего в
активе ноль без палочки. Ольшанский пожимал плечами, мялся, намекая на то,
что, может быть, в самое ближайшее время будет иметь в кармане ключ к
отгадке странных происшествий в селе, но пока, по его разумению, следует
ждать и бдительно - присматриваться к течению здешней жизни и ни в коем
случае не забегать вперед событий.
- Ты собрался год прозябать в этой столице? - поинтересовался
полковник официальным тоном.
- Если потребуется, то и год.
- Вот даже как! А кто твою работу в городе делать будет? О том ты
подумать не удосужился?
- Не удосужился.
- Шутки в сторону. Неделю тебе еще дам, а больше и не проси.
- Слушаюсь, - про себя же Ольшанский подумал:
"Я добьюсь своего любой ценой. Пусть увольняют - была бы шея, хомут
найдется. Устроюсь куда-нибудь юрист-консультом, тишайшая должность!"
Итак, было утро.
Следователь по особо важным делам сидел на скамейке в палисаднике,
курил первую сигарету, наблюдал окрестности между прочим и выстраивал в
голове планы розыска. За спиной Ольшанского с полотенцем через плечо стоял
участковый Голощапов в майке, милицейских штанах и глубоких калошах на
босую ногу. Участковый радовался пригожему деньку, с тихой
умиротворенностью любовался своим селом, которое за этот пригожий день
многое успеет-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг