почувствовал, что кепка с его головы сама собой наползает на ухо. Поварих
Александра Карпухина застыла в дверях. В правой руке она держала
прокопченную кастрюлю с разогретыми котлетами, левой же зажала рот. Чтобы
не закричать.
Ненашев взбежал по ступенькам, вырвал поллитровку из рук сварщика и
шибанул ею с размаху о косяк. Повариха юркнула в будку, сварщик прыгнул на
землю и принял позу человека, не имеющего никакого отношения к
происходящему, он даже посмел заявить:
- Ты, поди, еще и драться станешь, дурак старый? В голову наглеца
полетела монтировка. Не пригнись парень, быть бы беде. Ненашев искал ещё
железяку потяжелей, но, на счастье, не нашел и стал с угрожающей
медлительностью спускаться с крыльца, сжимая кулаки, лицо его было
мучнистого цвета.
- Прибью, сукины дети! - свистящим шепотом сказал председатель. - Под
суд пойду, а прибью! Я жизнь прожил. Прибью, и бездельников на этом свете
меньше останется, захребетники!
- Не горячись ты ради бога, Сидор Иванович! - жалобным голосом
попросил тракторист Витька Мокроусов, стягивая с головы байковую кепку,--Ты
послушай сперва, зачем икру метать - ить причина была у нас, не так просто
все.
Из-за угла будки, обсыпанный почему-то соломенной трухой, выглянул
Семен Мясников и тоже заворковал, призывая к миру и согласию. Пожилой и
небритый председателей шофер Никанор Васильевич успел раскрыть капот газика
и спрятал голову возле жаркого мотора, выставив на волю туго обтянутый
штанами зад. Шофер смеялся в духоте и не мог уняться, его било и
потряхивало, он замазал волосы маслом, но не менял позу, потому что
страшился ненашевского гнева. Сидор Иванович тем "временем вяло опустился
на ступеньку и взялся рукой за сердце.
- Доведете вы меня до инфаркта, захребетники!
2
Когда Ненашев малость поостыл, механизаторы, окружив крылечко, начали
объяснять с почтительным унынием: да, виноваты, вчера вечером, собственно,
и началось, утром решено было малость поправиться, да и в поле дружно
ехать, а оно вишь, как получилось: не думали, что вы так рано нагрянете.
-По какому поводу пьете? - спросил председатель, хмурясь. Он все еще
держался за сердце, губы его обметало синью. - Вороги вы, и ничего больше!
- Оно конечно, вороги, да тут, понимаешь, слух идет: пришельцы к нам
нагрянули незваные. Может, и свету конец. И никакой пшенички уже и не надо
будет. Пришельцы, известно, разные бывают: одни добрые, другие - жестокие.
Если Земля наша им понадобится, так разве они с населением
посчитаются: уничтожат нас каким-нибудь хитрым лучом и - поминай как звали!
Бригадир домой ночевать поехал. Остались мы, порассуждали туды-суды, ну и
это... вмазали маленько. Вы не беспокойтесь, норма будет, дотемна теперь
заведемся. Вы уж не расстраивайтесь, пожалуйста.
- Вороги! И - тунеядцы. Какие-такие еще пришельцы?
- Это которые с других планет.
- Или с других галактик, - добавил важно городской сварщик.
- Грамотные какие! - вздохнул Ненашев утер ладонью со лба холодный
пот. - Про галактики знаете!
- Начитаны, как же. С фантастикой знакомы. - Начитанный человек,
по-настоящему интеллигентный, водку не хлещет в рабочее время. Бессовестный
может в любой обстановке напиться и нарушить человеческий облик. Хватит,
однако! - председатель кособоко, запинаясь, сошел на землю и подвел итог. -
Все будете наказаны в административном порядке, ну и материальные убытки
понесете, согласно колхозным законам. А пришельцы... Им с вами скучно
будет - слишком узкие интересы имеете. Никто к вам не прилетит - не про
вашу это честь. - Сидор Иванович открыл переднюю дверцу машины и сел за
баранку, будто забыл, что сюда приехал не один.
Шофер Никанор Васильевич, все еще озоровато щерясь сделал попытку
устроиться на заднее сиденье, но был остановлен сердитым окликом:
- Пассажиров не вожу!
- Как же это?
- Пешком дойдешь. Эй, алкоголики, у вас есть бритва?
- Найдем, - нехотя Ответил за всех тракторист Семен Мясников,
расстроенный вконец: он уже прикинул, что премии ему не видать и жена
Верка, жадная до денег, опять будет реветь на всю околицу, а потом, как уж
заведено, кинется врукопашную и поцарапает ему физиономию.
- У них есть бритва. Действуй, гвардеец.
Было замечено, что и в других колхозных бригадах дисциплина
пошатнулась в связи с упорными слухами о пришельцах. Ненашев вынужден был
созвать расширенное правление и произвести в присутствии актива ироническую
речь о провинциальной темноте, о предрассудках, которые <и это при
абсолютной грамотности населения!) еще порой крепко хватают нас за гордо.
Что же касается фактов, то они не выдерживают даже мало-мальски серьезной
критики. Никита Лямкин помер, Никита Лямкин воскрес? Смешно, право слово!
Захотели с Витькой Ковшовым пображничать лишний раз, вот и разыграли
комедию. Пока Лямкин в гробу таился, жена его Варвара (добрейшая в сути
своей женщина!) на водку рублей двести извела, да на закуску не меньше,
братва и погуляла на полную широту. Витька Ковшов голяком по селу шастал?
Ну, так и что? Забрел к вдовушке (фамилии называть не буду), да и не
сошлись характерами, и получил ухажер промеж глаз с оттягом - некоторые
наши уважаемые женщины, хоть и представляют слабый пол, а в рукопашной от
мужика не отстают, тем более у нас прочно и давно воцарилось равноправие.
На расширенном заседании, если взять в целом, было оживленно, и
Ненашеву в основном удалось развеять пошлый слух о пришельцах. Докладчик
призвал сиять с повестки дня всякие нелепые слухи, однако, торжествовал он
рано агроном-практикант Костя Мартемьянов, разбитной такой парнишка,
вытянул руку, как школьник, выказывая тем, что он хочет о чем-то спросить.
- Слушаю тебя, Константин?
- Как вы объясните, Сидор Иванович, вознесение Витьки Ковшова: ведь
он без крыльев улетел невесть куда и неизвестно, каким путем вернулся, не
вдова же его за веревку тянула? Тут что-то не так, Сидор Иванович. Я сам
все наблюдал и не склонен ссылаться на ведьминские козни, должен и
отметить: загадка остается загадкой и будоражит воображение, гнездит всякие
сомнения. И не только у меня.
Ненашев воздел на нос очки, порылся в бумагах на столе, поглядел
из-под очков на практиканта, как профессор на студента-недоучку, Сидор
Иванович обладал некоторыми артистическими способностями, он довольно
удачно изобразил недоумение, присутствующие ждали сразительной отповеди и
уже посматривали на дерзкого парня с этакой вялой усмешкой - не на того,
дескать, напал! - но председатель не оправдал светлых надежд своего актива,
сказал с запинкой, прижимая подбородок к груди:
- Ить оно как... Наука тут это... бессильна. Очухается Витька Ковшов,
он на данный момент совсем задурелый, допросим его с пристрастием, и
уверен - все разъяснится в лучшем виде.
- Неубедительно! - отрезал практикант и сел.
- Я что тебе, - взъярился вдруг Ненашев, - член-корреспондент
академии наук, я тебе что - астроном или физик, я тебе что - член
Королевского научного общества Британии?
- Неубедительно! - подал опять реплику практикант. - Еще можно?
- Чего можно?
- Поинтересоваться?
- Интересуйся, что ж...
- На селе видели странного человека, он к вам в кабинет еще заходил?
- Ко мне в кабинет странные люди не заходят, ко мне обыкновенные
заходят, Константин!
- Тот человек был в больших черных очках, и на голове у него была
черная коробка, потом он еще с вами в бане мылся?
Ненашев даже обрадовался такому обороту разговора, потому что этот
вопрос он, можно сказать, предвидел и заготовил надлежащий ответ. Опять
последовал профессорский взгляд из-под очков, взгляд, полный
снисходительности. К теме председатель подступил не сразу, сперва он
намекнул, что студенту, каковым является на данный момент Костя
Мартемьянов, надо заниматься делом и не уподобляться отсталому элементу, не
подогревать в народе Всякие там мутные слухи - ведь отчет о практике будут
подписывать студенту техникума Мартемьянову колхозные специалисты, об этом
тоже не лишне помнить. Да.
После таких рассуждений Сидор Иванович разъяснил:
- Что касается человека в очках и с коробкой на голове, то это
навещал меня фронтовой товарищ Федор Федорович Иванов, тяжело раненный в
боях на Курской дуге, где мы сражались в составе одного танкового
батальона. Мой товарищ носит с тех пор специальные очки, потому что лицо
его сильно обожжено. У него еще был переломлен череп, и хирурги вживили ему
в голову специальную пластину, платиновую, понимаешь, для прикрытия Того
самого раненого места. И больше ничего. Живет мой товарищ в городе
Кемерове, Преподает математику в университете, он кандидат наук и хороший
человек. Вот так. Ясно?
Практиканту Косте Мартемьянову и сейчас не все было ясно, но дальше
он уже не ершился: ведь отчет о практике ему действительно будут
подписывать колхозные специалисты, тем более он по разным причинам
несколько отставал в учебе.
- Работать, товарищи! И засучить рукава: мы отстаем от графика. Хлеб,
он всегда нужен, независимо от того, улетели от нас или прилетели к нам. А
вдруг те же пришельцы возьмут да и заявят: "Отсыпьте, ребятки, пшенички из
своих закромов - оголодали мы, поиздержались в длинной дороге, Христос ведь
делиться велел!"
Активисты покинули кабинет председателя в хорошем настроении, Ненашев
же опустился в кресло передохнуть. Мысли его были сердитые: "Намутил Федя
воду и смылся в неизвестном направлении, а тут расхлебывай кашу,
калина-малина!" Раздражение Сидора Ивановича было вызвано нелогичным
поведением пришельца: лица не кажет, хотя вроде бы и не посторонние,
теперь, их знакомство скреплено некоторыми общими интересами; Разве
отрезана например, перспектива вновь создать картофелеуборочный комбайн?
Разве неинтересно послушать о том, как они там живут, в неведомых
космических глубинах? Или Федор нашел других приятелей, умней и
содержательней простых колхозников? Измена обижала и оскорбляла. Ненашев не
предполагал еще, скажем, день назад, что станет ревновать пришельца к
кому-то.
...Дверь кабинета открылась, пел заскрипел под немалой тяжестью,
Ненашев, не Поворачивая головы, уже знал, что визит наносит суходоловская
заместительница Вера Ивановна Клинова, еще он знал, что дела к нему у Веры
Ивановны нет и пригнало ее, сюда бабье любопытство.
- Мы сегодня здоровались, Вера Ивановна?
- Вы опять рассеянный!
- Я не рассеянный, я занятый.
Женщина сразу обиделась и издала, по обыкновению. один из самых
затяжных своих вздохов: она сперва с минуту или больше забирала в себя
воздух, забирала с такой силой и яростью, что Ненашеву показалось, будто
весь кислород окрест уже израсходован, потом последовал чемпионский выдох и
вокруг повеяло косметикой.
- Чем же вы это заняты, Сидор Иванович? - Клинова, сцепив руки на,
выпуклом животе, остановилась возле стола. - Народу-то нет никого?
- Я думаю. Председателю положено иногда и думать. Женщина озадачилась
и замолчала. Клинова осведомилась, сотрясая телом стол, к которому
привалилась:
- Я вам мешаю?
Председатель ей не ответил. Тогда Вера Ивановна посмотрела в окно и
сказала:
- Лямкин прется с собаками своими. К вам, наверно. Он вчера у
Воробьихи корову вылечил.
- Как это - вылечил?
- А так. Легла корова в стайке и не поднимается, глаза у ее мучнистые
сделались, дурные. Воробьиха - к ветеринару. Тот покрутился, послушал,
остукал. Анализы, мол, надо брать, без анализов диагноз не поставить. Тут
Лямкина несет со своими собаками. Что такое? Корова, грят, на исходе - горе
у Воробьихи-то. "А мы горю тому поможем". Почесал корову промеж рогов,
пошептал что-то и приказывает: напои ее, бабка, соленой водой: завтра быка
запросит. Воробьиха, конечно, Лямкина облаяла: забулдыга и есть забулдыга,
у меня, вишь, горе отчаянное, а ты зубы скалишь. Отматерила, мужика, у
Воробьихи-то грязное слово в горле не завязнет. И все ж напоила корову
соленой водой (Лямкин теплой велел, горчицы столовую ложку велел добавить),
она утром-то и впрямь быка запросила.
- Понятно. А у вас что ко мне?
Клинова виновато улыбнулась и зарумянилась.
- Я вот что... - договорить однако она не успела - в кабинет боком,
но решительно вошел Никита Лямкин. На нем был старенький пиджак, черная
рубаха и кирзовые сапоги, за плечами торчал у него туго набитый рюкзак,
купленный, видимо, в магазине недавно.
- Не было гостей, да вдруг нагрянули! - сказал председатель, впрочем
без иронии, добродушно. Вера Ивановна Клинова сделала вдох-выдох, как на
утренней гимнастике по телевидению, и вышла тяжелой поступью. Никита
остановился в дверях, покашлял.
- Что там у тебя, Лямкин?
- Я времени много не отниму, Сидор Иванович.
- Ты бы хоть мешок снял, давит он тебя. Кирпичами нагрузился, что ли?
Снимай мешок-то, снимай, брат.
Лямкин послушно стащил увесистый рюкзак с плеч, положил его на стул,
снял кепку и пригладил на затылке волосы.
- Ты садись, садись. Лямкин сел.
- Теперь вот слушаю. Куда это подсобрало я так основательно?
- Попрощаться зашел. Вы, Сидор Иванович, увольняйте меня. Вот
заявление, - Никита с робостью, чуть пригнувшись, сделал несколько шагов и
положил перед Ненашевым сложенный вдвое лист бумаги. - Там все написано.
- Я и читать не стану! Только, понимаешь, направился человек, пить
бросил, за что хвалю и радуюсь от души, так на тебе, опять пошло-поехало!
Или зарплата не устраивает? Есть у нас возможность, если между нами,
подбросить скотникам, да и вообще животноводам кое-что дополнительно,
потому что по молоку мы нынче неплохо выглядим, да.
Никита слегка поморщился, он сидел у двери, готовый, кажется, тотчас
же подняться и сделать ручкой: при чем, мол, здесь деньги, совсем ни при
чем!
Ненашев с чувством неподдельной горечи осознал, что не уговорить ему
Никиту, что дело, конечно же, не в деньгах, осознал еще, что жалко ему
терять этого человека - без него, нескладного, скучнее будет жить:
- А как же Варвара?
- Я крадучись ухожу - слез ведь не оберешься.
- И сердце не болит у тебя, ведь такая она добрая баба!
- Болит сердце.
- И что же тебя гонит?
- Зов гонит.
- Туманно про зов-то. Несерьезно.
- Понимаю, - Никита виновато пожал плечами. - Однако так и есть. Хочу
по городам и весям пройтись, на людей поглядеть. Поэму пишу.
- Это хорошо, когда поэмы пишут. Пешком, что ли, направляешься?
- Пешком.
- А псы твои здесь, значит, остаются?
- Почему же здесь? Со мной пойдут.
- Кхе. Так тебя же первый постовой заберет: тунеядствующий, скажет,
элемент.
- Я и к этому готов.
- И куда же ты теперь направляешься?
- А куда глаза глядят. Вдоль железнодорожных путей потопаю. На
восток. Потом - на запад.
- Та-ак. На какие же шиши жить станешь?
- Подрабатывать буду.
- Говорят, - коров лечить наловчился?
- Не наловчился, умею.
- Откуда же это в тебе?
Никита опять пожал плечами, его надо было понимать так: я многое
теперь умею и этому своему умению перестал удивляться.
Сидор Иванович Ненашев уверился про себя еще раз, что уговоры и
увещания не своротят Лямкина с избранного им пути, и вздохнул так же
затяжно и шумно, как давеча вздыхала в этом кабинете Вера Ивановна.
- Попутного тебе ветра, значит...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг