трое суток? Было такое?
Гриша сразу нахохлился, посмурнел и сапко задышал носом:
- Я уже понес административное наказание за тот поступок, и нечего,
значит, ворошить старое.
- Какое же вы понесли наказание?
- На вид мне поставлено. В устной форме.
- Ласково с вами обошлись. Ласково...
- Я одни благодарности имею за свою работу, потому и обошлись со
мной, как вы говорите, ласково. Понятно?
- Не совсем. Меня не очень интересует, признаться, какое вы понесли
наказание, меня интересует, куда вы исчезали?
- Еще чего! Может, вас интересует, на ком я жениться собираюсь?
- Если понадобится, гражданин Суходолов, то и спрошу, на ком вы
собираетесь жениться.
"Вот оно, уже и гражданином навеличивает!"
- Вы по существу, пожалуйста, мне ведь некогда - сев на носу.
- Вы же не сеете и не жнете, насколько я понимаю? - следователь
Ольшанский скупо улыбнулся, и во рту у него сверкнула коронка из
нержавейки.
- Ну, если я не сею и не жну, то вы и подавно! Вы совсем в стороне от
хлеба-то, гражданин хороший.
- Вы не сердитесь, пожалуйста, я не хотел вас обидеть.
- А обидели между тем!
- Прошу прощения, коли так.
Участковый Голощапов тяжело вздохнул, не одобряя, видимо, разговор
такого рода, и закурил папиросу, отгоняя ладошкой дым в сторону. Голощапов
думал: "Гришка, он малость пустобрех, но и деловой, грамотный в своем
ремесле, тут уж ничего не скажешь. И потом, исчезал он не просто так,
веская у него была причина - исчезнуть. Что-то за этим определенно
кроется".
- Я повторяю вопрос: где вы отсутствовал" целых трое суток?
- А я прошу разрешения спросить - в свою, значит, очередь: вы меня
разве подследственным считаете?
- Не считаю, но...
- Никаких "но"! Отвечать я вам не обязан. Где был, там меня уже нет.
К невесте ездил, например.
- Почему же председателя не известили об этой вашей незапланированной
поездке?
- Любовью был охвачен роковой, забыл!
- Вы ж на работе!
- Забыл и про работу, любовью охваченный. Роковой. Участковый.
Голошапов опять вздохнул, пристально рассматривая хромовые свои сапоги,
генеральские, привезенные с войны. Сапоги он выменял на зажигалку у одного
разбитного старшины в тишайшем городке под Берлином. Зажигалка была
особая - в виде голой женщины, и сапоги достались особые, несносимые,
вечные. Правда, надевались они нечасто, а все-таки без малого сорок лет с
той поры минуло. "Пора на пенсию! - подвел черту Голощапов и загасил в
пепельнице недокуренную папиросу "Беломор". - Шибко я неуверенный стал для
такой должности. И стеснительный. А он молодой (имелся в виду следователь),
он не стесняется!"
- У вас все? - весьма официально поинтересовался бухгалтер и встал,
даже каблуками ботинок стукнул, подражая военным из кино, людям строгим и
четким.
- Я еще и не начинал, товарищ Суходолов! - следователь улыбнулся и
показал свой нержавеющий зуб. - Не начинал еще. И вы на мой вопрос не
ответили.
- Как это не ответил? Ответил!
- Хорошо. Где живет ваша невеста, которая зажгла пламень неугасимый?
- Это дело личное, и невеста моя здесь ни при чем.
- Так-то оно так...
- Только так!
- Хорошо. - Следователь слегка постучал шариковой ручкой по столу и
мизинцем, морщась, притронулся к переносью. - Оставим это до следующего
раза.
- Следующего раза не будет! - Суходолов хотел верить, что эта их
встреча - последняя, он покаялся, что черт занес его в кабинет, который,
пожалуй, стоит теперь обходить стороной: этот из области - не простак,
хватку имеет и, не дай бог, доберется до сокровенного, до Тайны.
- Зря вы так-то, товарищи! - задушевно произнес из своего угла
участковый Голощапов. - Дело-то общее. Неясности всякой тут много, но ить и
разобраться можно. Полегоньку, потихоньку, но можно ведь, а?
- Если потихоньку, да полегоньку, - сухо ответил участковому
следователь по особо важным делам Ольшанский, - то наше дознание на год
затянуться может! Роскошь непозволительная - год в этой дыре канителиться.
Вы, товарищ Суходолов, -это мой последний вопрос - как относитесь к
скотнику Лямкину?
- Никак не отношусь: Лямкин да и Лямкин, пустомеля и алкоголик. Чего
еще-то?
- Нн-да. И каким образом он воскрес однажды?
- Шутил, наверно. Такие у него шутки, значит. Никому воскресать не
дано. Христос вот только разве ожил, так давно это было. И библия, согласно
мнению ученых, она врет; Ну, я пошел, хоть не пашу и не сею, а человек я
сельхозартели своей - нужный.
- До свидания, - следователь коротко кивнул и поджал губы.
3
Геологи-буровики, руководимые Витей Ковшовым, ребята разбитные и
своевольные, никаких особых перемен в начальнике своем не заметили. По
молчаливому согласию, буровики Витю ни о чем не расспрашивали. Ковшов
первое время был тих, задумчив и подолгу сиживал на скамейке возле будки,
подставив лицо солнышку. Он сидел, как старик - обмякший и ко всему
равнодушный, а запланированная работа катилась своим чередом. Стояла теперь
ясная весна, дожди иссеялись, тайга зазеленела свежо и яро, тропки
просохли, на полянах появились жарки, особо большие и особо яркие. Наверно,
каждую весну мы приятно обманываемся, когда утверждаем, что цветы нынче
особые? Пусть так. Первые цветы, первый скворец, первые утки на озерах,
первый босой пацан на реке... Воздух вздрагивает, течет с горы и падает,
как водопад, притом, кажется, позванивает, как стеклянная канитель. В тайге
паслись колхозные стада, и коровы были похожи издали на пестрые камни.
Многие видели у воды лосей, они пили без суеты, роняя с губ тяжелые капли,
Потом, вскинув головы, часами завороженно смотрели вдаль.
Старухи смотрели из-под руки на восход, где солнце, будто мяч,
катилось по голубому небу, и говорили одинаково, крестясь притом:
"Хорошо-то как, осподи!"
Витя Ковшов исправно ходил к следователю, молчал при допросах и лишь
пожимал плечами: ничего не знаю, ничего не помню. Однажды, когда
Ольшанский,, этот въедливый представитель областной милиции, был излишне
докучлив, подследственный (или свидетель?) сказал, багровея:
- А что. Лечу это...
- Где летите?
- В тоннеле вроде. Да лечу это, он орет: "Возвращаю вам дурака, вам
без них жить - скучно!"
- Кто орет-то?
- Откуда мне знать! Встретить бы этого типа, я бы его из собственных
ушей вытряхнул! Я институт кончал, а он - "дурак"! Я в Томске институт
окончил, а он орет.
- Я в Омске институт окончил, - сказал следователь назидательно. - Ну
и что?
- Юридический, поди? - Ковшов надул губы с выражением презрительным.
- Юридический.
- Это - не образование, - отрезал Ковшов. - Ты, поди, и четыре
действия арифметики забыл? Язык у тебя мускулистый, вот и все твое
образование!
- Я вас на "вы", между прочим. Зачем же вы меня тыкаете? Мы с вами в
одном полку не служили, гражданин Ковшов!
- И не будем служить: я к танковым частям приписан, я лейтенант
запаса танковых войск, вот что. А это... вы?
- Неважно, к чему я приписан; Вы, наверно, гражданин Ковшов, не
совсем отчетливо представляете себе нынешнее свое положение. Вас ведь за
хулиганство судить будут.
- За какое такое еще хулиганство? - - У колхозной конторы под чьим
руководством бурили? Под вашим чутким руководством!
- Ну, под моим. Так их ребята заровняли, ямы-то. Бульдозером
завалили.
- Факт, однако, есть факт, гражданин Ковшов. - Ну и что? Пятнадцать
суток дадите? Отсижу, подумаешь. Теперь, говорят, перед отсидкой-то и не
бреют наголо, волос на голове: останется, никаких, значит, особых примет. С
работы не выгонят - народу в нашей фирме всегда не хватает. Стращать меня
нечего, товарищ следователь, я пуганый.
Участковый Голощапов сердито фыркнул: ни стыда у этого недоросля, ни
совести. "Молодежь нынче наглая пошла, спасу нет!" Голощапов представил,
что было бы с ним, получи он пятнадцать суток. "Повесился бы я на первой
березе, вот что!"
Следователь по особо важным делам с усталостью и разочарованием
показал рукой на дверь: идите, мол, своей дорогой, гражданин Ковшов с
высшим образованием, - толку от вас решительно никакого, тем более на
полянке, видел через окно следователь, томится, окруженный собаками,
свидетель Никита Лямкин, общаться с которым - одно удовольствие.
Лямкин, в отличие от Ковшова, был вежлив, обстоятелен в советах я
искренне хотел во всем разобраться. Олег Степанович Ольшанский на этот раз
задал свидетелю такой вопрос;
- Когда вы летели, Никита Макарович, то есть возвращались в этот мир,
вы что-нибудь слышали? Ковшов вот слышал...
- И я слышал! Все забываю сказать вам о том, запутался в
подробностях. Вас ведь интересуют именно подробности, детали вас
интересуют, не так ли?
- Совершенно верно, детали меня очень интересуют.
- Я слышал. Голос вещал: "Отныне " до конца дней своих все страдания
живого лягут на твои плечи, ты будешь видеть то, чего не видят другие, и
слышать то, чего не слышат другие. Дар этот ниспослан тебе как благо и как
месть".
- И что вы теперь слышите?
- Как растет трава, например.
- И как она растет?
- Трудно это словами отобразить... С робким этаким шорохом она
растет. - Никита приклонил голову к плечу и пощелкал пальцами возле уха. -
А из земли Проклевывается... Можете себе представить, с каким звуком пробка
шампанского выскакивает? Примерно так же вот, только тихо-тихо. Больше
того, я слышу, как страдают деревья. Они плачут, будто грудные дети, но
плач тот глухой и далекий.
Следователь Ольшанский задумался, глядя в окно. За окном на поляне
полукругом сидели собаки и без интереса следили за рваным полетом вороны.
- И Что вы обо всем этом, товарищ Лямкин, думаете? Как объясняете все
это? - Ольшанский круто и широко повел рукой. - А?
- Есть у меня кое-какие соображения. Да. Мы имеем дело с
инопланетянами. Только прошу, храните это мое умозаключение в тайне, потому
как все мы, если будем придерживать этой версии открыто, обязательно
попадем в смешное положение. И знаете, кто может четко ответить на ваши
вопросы? Председатель колхоза?
- Какие у вас основания утверждать, что председатель многое знает,
товарищ Лямкин? - Разрешите мне не отвечать?
- Что ж, разрешаю. Пока.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Поистине, новости разносит ветер!
Трое были в кабинете - следователь по особо важным делам, участковый
Голощапов и Никита Лямкин, когда родилась версия об инопланетянах.
Лямкинская, собственно, версия. Никто из этих троих проболтаться,
естественно, не мог, а вот поди ж ты, буквально на другой день село
облетело соображение: тут что-то не так, тут чрезвычайностью пахнет. Оно бы
и ничего, конечно: поговорили да и бросили, но слух о пришельцах дал
нежелательный резонанс.
Ранним утром, когда еще не разбрежжило, Ненашев поехал по полям и
культстанам, чтобы знать в натуре, как идут работы. Колхоз досеивал
последние гектары гороха и пшеницы, дальше пойдет кукуруза и прочее.
Кампания набирала темп. Нелишне отметить здесь, что весенний день год
кормит, поэтому ясно всякому, как озабочен был в ту пору Сидор Иванович -
он почти не спал, вертелся белкой, был сосредоточен, скуп на слова. Хвалил
сеяльщиков редко, но если хвалил, то щедро и немедля отдавал приказ от
имени правления о денежных премиях. Председателя боялись, почитали и, что
важнее, искренне уважали, понимая, что хозяин таким и должен быть.
...Ненашев выехал из дома, когда еще не разбрежжило. Туман застилал
видимость, и шофер сразу включил "дворники". Стекла машины понуро
слезились. Было заметно у же, что солнце где-то поднимается, и по серому
небу переливались золотые его сполохи.
Ненашев без конца утирал влажное лицо платком и тяжело вздыхал,
потому что в хозяйстве не все шло по плану. Оно, правда, почти всегда так и
бывает: графики графиками, а повседневность, она диктует свое - вчера вон
во второй бригаде заболела повариха, пожилая колхозница, и замену ей найти
не так-то. просто. Вот и крути-верти мозгами. Молодая кухарить не пойдет:
не престижная эта работа теперь... То трактор поломается, то сеялка, то
горючее не подвезли. Нет горючего - значит, простой. А время не нагонишь.
Погода пока что дивная стоит. Так сколько ей стоять? Не успеешь оглянуться,
как задожжит. Это тебе не Калифорния какая-нибудь, это тебе Сибирь, тайга:
тут в каждом логу свой климат.
Председатель покосился на своего шофера и подумал с раздражением:
"Опять небритый!"
- Ты, Никанор, - сказал Ненашев громко, - В армии сколько служил?
- Так если взять в целом, лет, поди, десять. До войны призвали,
сперва на Востоке служил, посля, значит, на немца послали. А еще посля
демобилизации ждал.
- Что же не отпускали?
- Не отпускали. Я в автополку служил. Технику готовили американцам
сдавать, "студебеккеры" ремонтировали. И перегоняли тоже. Мы это
отремонтировали честь по чести, а они их, машины-то" под пресс на наших
глазах. Мы плакали, веришь-нет! Стоим у причала и плачем. Во Владивостоке
дело было.
- Я не к тому (про "студебеккеры" и наглых американцев Ненашев слышал
неоднократно). Я про то, что в армии тебя бриться не научили почему-то.
- Бриться меня, конечно, учили. Да к чему теперь-то? Молодухи на меня
совсем не смотрят, а старуха терпит.
Ненашев имел намерение развить тему в том плане, что Никанор
как-никак возит председателя, а это уже кое-что значит: у шофера вид
несвежий, вроде бы пропойный, такой, скажут, и начальник" Ну и дальше в том
же духе, но важная тема развития своего не получила: председатель увидел,
что в бригаде, кажется, работать не собираются - техника стояла возле
поместительной деревянной будки, в которой ночевали механизаторы, а на
высоком крылечке прозябало в безделье человек пять. "Что это они? -
недоумевал Сидор Иванович. - Или выходной объявили?" Солнце в этот момент
начало взмывать, слепя глаза, и косогор, где стояла будка, точно охватило
огнем, трава сделалась пронзительно-зеленой, а дым, сочившийся над
угасающим костром, стал синим. Огонь бежал по верхушкам деревьев,
растекался и ширился, высветливая дали, небо распахнулось, набирая
голубизну.
- Гони! - приказал шоферу Ненашев.
Газик выскочил из редколесья, взял крутизну и затормозил у самой
будки. Ненашев догадался уже, что труженики с раннего утра заправляются
водкой. - По стаканам разливал городской сварщик, присланный шефам на
подмогу - молодой и вихрастый парень в черной рубахе. Председательский
маневр (машина появилась неожиданно) ошеломил компанию. Городской сварщик
оставил стакан у растворенного рта, местный тракторист Витька Мокроусов
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг