Яковлев кивнул головой в знак того, что удовлетворен ответом
астрофизика, и задумался. С одной стороны, они народ бывалый и постоянно,
по крайней мере, трое выезжают на точки. За год с ними - ни одного
происшествия. С другой стороны, "молоко" при полном экипаже рассчитано лишь
на трое суток автономного дыхания. Шестьсот километров - это десять часов
пути. Сутки с небольшим на съемку и еще десять часов. Практически на
пределе возможности...
- Возьмите в отсек суточный запас кислорода в баллонах и на двое
суток в багажник. Недельный запас продовольствия...
- Куда мы все это денем? - развел руками Сима. - Нам и НЗ за глаза
хватит.
- Отставить разговоры, Смолкин, - жестко сказал начальник. - Это
приказ. Все, что нельзя разместить в отсеке, погрузить в багажник.
- Мы хотели в багажник загрузить реголит на пробу, - примирительно
пояснил Субботин.
- Разрешаю оставить использованные баллоны и контейнеры на
буровой. -Пойдет транспорт за керном- заберет. А насчет реголита... Вы
только найдите повышенное содержание калия. Пошлем транспорт и привезем
сразу пять, шесть кубов. Ясно?
- Ясно! Разрешите начать сбор?
- Действуйте! Выход на связь по дежурному расписанию.
Через час луноход МЛК-5 отшлюзовался в главном туннеле и помчался к
востоку, набирая скорость. По договоренности первую часть пути до входа в
ущелье, пересекающее западную часть Апеннин, Саша сидел в переднем,
штурманском, или, как они называли по студенческой привычке, командорском
кресле. МЛК-5 не отличался комфортом: иллюминаторы имелись лишь в передней
части, создавая обзор для водителя и штурмана. Два остальных члена экипажа
должны были довольствоваться тем, что удастся разглядеть за их головами,
или дремать в креслах, спинка которых могла принимать любое положение,
вплоть до горизонтального. Дорога к долине Хэдли, где сейчас располагались
автоматические буровые агрегаты и куда частенько наведывались геологи и
буровые мастера, была наезжена достаточно хорошо, и Смолкин старался выжать
из двигателей их полную мощность.
- Не очень гони, Сима, - сказал Макаров. - Если Кузьмич узнает, что
мы за четыре часа окажемся у отрогов Архимеда, он, чего доброго, заставит
повернуть обратно.
- Ничего, мы будем сообщать только координаты, - подмигнул Михаил.
Настроение у всех было приподнятое. Впервые за целый год они
собрались в один экипаж, и это много значило для них, привыкших решать все
задачи сообща. В этой поездке были у каждого и свои профессиональные
интересы, что делало путешествие особенно приятным, к тому же там, впереди,
их ждали загадки долины Хэдли, приоткрыть завесу над которыми они
надеялись. Долина давно волновала воображение Саши Макарова. Именно здесь
наблюдалась минимальная магнитная аномалия на площади, изучаемой со
станции, здесь же известный маскон-аномалия силы тяжести, или
гравитационная аномалия, если говорить на профессиональном языке,
крупнейшая на Луне! И мелькающие каменные глыбы, и однообразные купола,
возвышающиеся среди лавового плато вулкана Эратосфен, мимо которых
прихотливо виляла дорога, и мелкие многочисленные кратеры, испещрившие
плато, утомляли своей монотонностью и настраивали на дорожные размышления.
А подумать Саше было о чем. Последнее время он все чаще ощущал свое
одиночество. Нельзя сказать, чтобы их товарищество, возникшее еще в
институте, ослабло, но перед выпуском Майя и Миша поженились, и в первый
год их совместной жизни не слишком удобно торчать у них каждый вечер. У
Симы, похоже, отношения с маленькой врачихой Леной Королевой складываются
таким образом, что ждать конца его холостяцкой жизни остается недолго. Во
всяком случае, его трудно застать дома по вечерам... Саша усмехнулся.
Они выехали в восемь часов по московскому времени, а на Луне только
начинался длинный, почти в четырнадцать земных суток, день, и уже
поднявшееся над горизонтом солнце слепило глаза, даже через опущенные
светофильтры. Но на станции при искусственном освещении соблюдался
привычный земной ритм смены дня и ночи, и как раз в эту пору освещение в
коридорах приглушалось. Там был вечер, а вечера Саша не любил, хотя всегда
можно было пойти в кают-компанию, где собирались любители схватиться в
острой дискуссии, и где подчас в кипении страстей вокруг свежей идеи
сталкивались такие мощные потоки информации, которой не соберешь и за год,
регулярно читая научные журналы, и неудивительно, сотрудники на лунные
станции отбирались по степени информированности и таланта. Можно было пойти
в конференц-зал, где часто крутили свежую, только что обмененную с соседней
станцией ленту кинеголографа. По субботам здесь затевали викторины,
состязания эрудитов и шахматные блицтурниры, а то и просто танцы... Можно
было завернуть в спортзал, где всегда найдется партнер по бадминтону или
пинг-понгу. По воскресеньям в спортзал собиралось все население станции, и
он превращался то в арену борьбы, то острых схваток любителей тенниса, но
самым значительным событием дня всегда становились соревнования по
волейболу. Команды обычно собирали по профессиональному признаку: геологи,
астрономы, механики и база. Ради разнообразия команды всякий раз
придумывали себе шутливое название. Особенно изощрялись астрономы и
примыкающие к ним физики и астрофизики: "Капелла", "Гончие псы",
"Альдебаран". Не оставались в долгу геологи: "Андезин", "Габбронорит",
"Кукисвумчоррит". Такие названия нравились и болельщикам, которые тут же
обыгрывали их, превращая яркую звезду в созвездии Тельца-Альдебаран в
риторический вопрос: "А где баран?" или редкий минерал с Кольского
полуострова - кукисвумчоррит - в издевательский выкрик: "Кукиш вам горит!".
Механики брали названия, не мудрствуя лукаво: "Болт", "Шайба", "Шестерня",
и только обслуживающий персонал базы во главе с начальником станции с
легкой руки Симы Смолкина выступал под одним и тем же названием
"Скотобаза", которое неизменно доставляло удовольствие и самой команде, и
ее соперникам какой-то игривой двусмысленностью.
Волейбол Саша любил и одинаково успешно играл как в защите, так и в
нападении, но в сыгранной команде здешних геологов, принимая как должное
его способность вытягивать гиблые мячи, ему редко давали пас. И когда это
случалось, следовал резкий "пушечный" удар, застававший врасплох команду
противника, но не менее неожиданный и для своих. Его поощряли, похлопывая
по спине, но когда он снова выходил на линию нападения, перебрасывали мяч
на удар признанным игрокам. Такое пребывание в тени обычно его не тяготило,
но сегодня он ощутил досаду на себя. Среди друзей, которые его знали как
самих себя, он держался со всеми на равных, но стоило попасть в круг
незнакомых людей, как застенчивость сковывала его, не давала раскрыться,
блеснуть. Те, кто знал его недостаточно, считали, что он сухарь и
молчальник, но и с теми, кто знал его хорошо, отношения складывались
трудно. Так было со Светланой Мороз, подругой Майи. С последней практики он
даже написал ей несколько писем. Но та ясность, которая установилась между
ними при переписке, при встречах теряла реальные очертания, становилась
зыбкой, и снова все осложнялось. Конечно, и у Светланы характер нелегкий.
Хорошо, что он вовремя понял, что они слишком разные. При всей внешней
мягкости и застенчивости он не мог терпеть над собой ничьей власти, даже
власти прекрасной девушки, а Светлане хотелось повелевать. Она была слишком
земной и, пожалуй, даже рационалистичной. В исследователях космоса и
космонавтах она видела прежде всего элиту человеческих характеров,
принадлежность к которой она считала для себя делом чести, но ее
устремления в космос были скорее данью моде, и покидать Землю насовсем или
по крайней мере надолго она не собиралась. Пожалуй, с тех пор, как он
уяснил это, и рассеялось ее очарование. Он сам не сразу разобрался, что
послужило толчком к отчуждению, но стал избегать встреч, и уже время само
обрывало тонкие нити едва начавших складываться отношений. Они не виделись
больше года, и теперь его уже не волновали, как прежде, ни приветы, ни
короткие приписки в письмах к Майе, которые предназначались ему... "Все
прошло, как с белых яблонь дым..." - вспомнились строчки Есенина. А было ли
что? Так, наваждение. Вот у Майи с Мишей сразу и на всю жизнь...
Он оглянулся. Миша полулежал в кресле, скрестив руки на левом
подлокотнике таким образом, чтобы Майе было удобнее положить на них голову,
и, хотя на неровной дороге луноход время от времени встряхивало, они мирно
дремали под монотонное гудение двигателя. Им не надо выяснять причин,
почему не складываются отношения, им всегда просто и легко друг с другом...
А может, во всех этих сложностях прежде всего виноват он сам, создавая
такой психологический фон, при котором и самому трудно сделать первый шаг
навстречу, и ей как девушке неудобно? Ведь мог же он на практике и
пошутить, и поговорить спокойно с поварихой Галей, и даже однажды
поцеловать ее, когда у него вдруг возникло такое желание. Вот с ней ему
было всегда легко и просто, хотя она никогда не казалась ему простоватой.
Правда, она не была и красивой, по крайней мере, в той обыденной одежде, в
которой он видел ее каждый день. А может быть, он просто не присматривался,
ведь что-то привлекательное в ней было? Он напряг свою память, но не смог
вспомнить ее лица. Он помнил лишь ее добрые карие глаза, всегда чуть
смущенные, ее небольшие, всегда шершавые руки, потому что в полевых
условиях ей приходилось все делать собственными руками - от чистки
картофеля до мойки посуды. Он помнил ее глубокий грудной голос, потому что
она всегда интересовалась его работой и пыталась во всем помочь ему, даже в
расшифровке диаграмм магнитного каротажа, над которыми они бились тогда
всей четверкой, пока случай не дал им в руки ключ к решению этой задачи. А
ведь это случилось как раз в день ее рождения! Когда это было? В июле или
августе? Конечно, в августе. Тогда Самсонов подарил ей свой талисман -
отличный хризолит. Он еще пошутил, что камень приносит удачу тем, кто
родился в августе. Практика у нее закончилась раньше, они задержались по
просьбе Самсонова. Она уехала, обещала всем писать, но письма получил
только он. Их было два или три...
Он вдруг пожалел, что не ответил ей тогда. Впрочем, многие его
сокурсники не считали вправе привязываться к Земле, а что делать Гале в
космосе при ее чисто земной профессии? Права русская поговорка:
"Все, что ни делается, -к лучшему!" Только грустно все это...
Они подъезжали к широкому сквозному проходу, пересекающему лунные
Апеннины и отделяющему от горной системы западную часть-полуостров Энариум.
- Надо будить Мишу, - вполголоса сказал Саша, обращаясь к Смолкину.
- Погоди. Ты все испортишь, -сморщил нос тот. - Вот въедем в ущелье.
Ждать пришлось недолго. Сима снизил скорость до предела и, медленно
разворачиваясь, въехал в тень. Вспыхнули фары, выхватывая из кромешной тьмы
наезженную дорогу среди крупных глыб и остроугольных камней. Солнце еще не
проникло в глубь ущелья, и здесь царил первозданный мрак. Лишь пригнувшись,
можно было снизу, через боковой иллюминатор, увидеть светлые пятна залитых
солнцем вершин. Щелкнул тумблер, и в отсеке загорелся плафон.
- Теперь буди, - кивнул Смолкин, подмигнув Саше.
Макаров повернулся и потянул за рукав Михаила. Тот сразу открыл
глаза, бросил взгляд на сине-фиолетовый от темноты боковой иллюминатор и
машинально спросил:
- Что, уже ночь?
- Естественно, - не моргнув глазом, ответил Сима. Субботин посмотрел
на часы, зевнул.
- Да, половина одиннадцатого!
Потом, увидев выхваченный из черноты мощными фарами привычный для
Луны характер рельефа и каменистую дорогу, спохватился.
- Что вы мне голову морочите?
- Мы? - удивился Сима. - По-моему, ты еще не проснулся!
- Брось, Симочка, свои штучки! Конечно, использовать для розыгрыша
привычку к земному биоритму и создать обстановку земной ночи - это
психологически тонко, но и год жизни на Луне тоже чего-нибудь стоит! Я же
просил меня разбудить, когда подъедем к ущелью. А вы? Давай, Саша, иди
подремли.
Макаров обменялся с Субботиным местами. Сонная Майя тотчас попыталась
пристроиться у него на руке, но уловив во сне что-то непривычное, открыла
глаза.
- А, это ты... Почему темно?
- Ночь, - будничным тоном ответил Саша, желая повторить на Майе
Симину шутку.
- А-а-а-а... -Майя откинулась на спинку кресла и снова задремала.
При выходе из ущелья в глаза резанул свет, несмотря на
предупредительно опущенные Симой светофильтры. Субботин поморщился и
взглянул на часы. Они опережали график почти на сто километров. С такими
темпами часа через два они будут на месте.
Определив координаты, он сообщил их дежурному. Таков был порядок:
каждые четыре часа сообщать свое местонахождение и направление дальнейшего
движения. Правило это, выработанное на горьком опыте первых исследователей,
резко сужало круг поисков в случае непредвиденных обстоятельств, и со
времени введения число драматических случаев сократилось практически до
земных пределов, хотя Луна изобиловала ловушками, и даже наезженная дорога
не всегда страховала от неприятностей.
От ущелья дорога сначала отходила на север, подальше от основания
крутого склона горной цепи, изобилующего неровностями рельефа и каменистыми
осыпями, а затем поворачивала на восток, оставляя предгорья вправо в
трех-четырех километрах.
Субботин оглянулся: Саша уже давно дремал в кресле рядом с Майей, и
даже яркое солнце, осветившее отсек после выхода из ущелья, не помешало ему
видеть земные сны.
- Может, ты тоже подремлешь? - спросил Субботин, подумав, что Симе,
просидевшему уже четыре часа за пультом управления, тоже невредно было бы
передохнуть, но Смолкин отрицательно покачал головой, не отрывая глаз от
дороги, и Михаил, зная пристрастие друга к вождению и находившего в этом
едва ли не главный смысл жизни, решил не настаивать. Крутой вираж вдавил
Михаила в кресло, и солнце, переместившись из бокового иллюминатора в
передний, высветило отсек. Майя заворочалась в кресле. Сима добавил еще
один светофильтр, и затемнил верхние части иллюминаторов, чтобы яркий свет
низкого солнца не бил в глаза. Теперь в правый иллюминатор хорошо были
видны изрезанные склоны горной цепи Апеннин и ее отроги, пологими языками
спускающиеся к равнине Моря Дождей. Резкие и густые тени подчеркивали
глубокие ущелья, часто глухие, тупиковые, а иногда уходящие в глубь горного
массива насколько хватало глаз. Однообразный серовато-зеленый тон гор
нарушался более светлыми по тональности осыпями, да иногда по первозданной
системе трещин и разломов, не стертой эрозионными процессами, как на Земле,
вдруг неожиданно появлялись тонкие белые полосы: то ли игра света, то ли
жильные породы. Во всяком случае теперь, с установлением дифференциации
магмы, он мог это предполагать, тем более, что в отношении горных систем на
Луне среди исследователей не было разногласий: их вулканическое, точнее,
магматическое происхождение, не оспаривалось даже самыми ярыми сторонниками
ударного происхождения лунного рельефа. Михаил усмехнулся, вспомнив, с
каким удовольствием подчеркнул этот факт профессор Лебедев, читавший в
институте курс геологии Луны, убежденный "вулканист". Не все курсанты,
особенно с математическим складом мышления, разделяли убеждения профессора.
Особенно они любили щеголять статистическими выкладками, основанными
на законе Шретера. Признанными лидерами в этом занятии были Леня Лещинский
и Сева Рускол. Видя, что за ними потянулись другие, Лебедев понял, что пора
поговорить на эту тему всерьез. Случай вскоре представился. Сева Рускол
где-то услышал, что признанный авторитет в вопросах лунной астрономии
Барков заявил, что вопрос о происхождении лунных кратеров с появлением
кратерной статистики давно решен в пользу метеоритного происхождения и что
он не видит смысла поднимать дискуссию по этому поводу. И Сева, конечно, не
мог отказаться от соблазна попросить Лебедева прокомментировать это
высказывание.
- Простим ему это заблуждение, - Лебедев близоруко сощурился,
оглядывая аудиторию. - Он астроном и не может знать особенностей морфологии
вулканов как земных, так и лунных, не может знать тех признаков, по которым
эти вулканы легко распознаются. Скажем, сниженная южная часть вала кратера
Архимед и прилегающее к этой части лавовое поле совершенно недвусмысленно
указывают, что этот кратер-вулкан, и при этом один из самых молодых. Но
видеть это может именно геолог. Не случайно, кстати, что среди сторонников
метеоритной гипотезы нет геологов, а лишь астрономы и математики, поэтому
мне странно слышать от моих коллег, будущих исследователей Луны, Марса,
может быть, и Венеры, тех, кому непосредственно придется потрогать своими
руками эти кратеры, такую предвзятую точку зрения. Марк Твен, имея в виду
американскую действительность его времени, сказал однажды, что есть три
вида лжи: прямая, замаскированная и статистика. Не ловите меня на слове, я
не цитирую великого писателя, а лишь передаю точку зрения. Не надо
забывать, что статистику делают люди, поэтому мне хотелось бы охладить
статистический пыл моих молодых коллег. Использование кратерной статистики
для изучения поверхности Луны должно опираться на правильную теорию
происхождения кратеров. Что, Рускол? Вы не согласны? - Лебедев, лукаво
сощурившись, уставился на Севу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг