большем отдалении, - уходящим от него дальше - вперед.
Со временем Ридану пришлось отказаться от этой мечты. Он не нашел в
дочери сколько-нибудь преобладающих склонностей для такого будущего. "Пусть
так, - думал он. - Но что же в ней главное? Что увлечет ее? Кем она будет?"
Время шло. Ридан ждал, присматривался. Анна ко всему в жизни
обнаруживала поразительно одинаковый интерес. Училась она охотно и легко, в
очень редких случаях обращалась за помощью к отцу, с увлечением занималась
музыкой, много читала, любила общественную работу, спорт... Ридана поражали
ее цепкая память и способность быстро все осваивать. "Что за странный
универсализм! - с тревогой думал Ридан. - Этак она никогда не найдет
себя..."
Наступили последние дни учебы в школе. Куда же идти? Разговоры на эту
тему, все более удручавшие обоих, ни к чему не приводили. Анна не могла ни
на чем остановить выбор. Вот уже и аттестат в руках. Вот уже - каникулы...
Снова затеплилась надежда у профессора. Раз уж ей действительно "все
равно", почему бы не заняться медициной?.. Анна слегка поморщилась, но
согласилась... Надо же на что-то решаться. Дальше в разговоре возник вопрос
о том, что, возможно, придется оставить или, во всяком случае сократить
занятия музыкой...
И тут вдруг все определилось само собой, неожиданно и так чудесно!
Анна заупрямилась. Как?! Оставить музыку? Да ни за что! Она готова никогда
больше не слышать о математике, о физике, - о любой школьной науке, она
согласится бросить коньки, плаванье, что угодно, только не музыку!.. Да еще
теперь, когда она уже сама сочинила две вещи - романс и песню!..
Ридан смотрел на дочь с тихой улыбкой и внутренне издевался над
собой, - надо же было столько лет наблюдать, искать и не заметить того, что
лежало на самом виду!
...В консерваторию Анна Ридан была принята без экзаменов, если не
считать небольшого "концерта" перед строгими экзаменаторами, которые и
решил ее судьбу.
Быстро и незаметно мелькали дни; накапливались годы новой, насыщенной
исканиями работы.
Электрическая жизнь мозга понемногу открывалась Ридану. Одно за другим
неясные раньше явления покорно укладывались в рамки новых закономерностей,
из которых начинали уже заманчиво проглядывать контуры смелого ридановского
обобщения.
Но чем дальше шел профессор, тем больше возникало загадок. Невероятная
сложность и исключительное совершенство конструкции мозгового аппарата
иногда пугали его.
Хорошо, мозг производит высокочастотные колебания, волны, Но что же
такое эти волны?
Может быть, это "волны вещества", те самые электромагнитные волны,
которые всегда разбрасывает вокруг себя всякая "мертвая" материя и частота
которых столь же разнообразна, как сами виды материи? Тогда источником
мозговых волн служат просто вещества, входящие в состав мозга, а
непостоянство колебаний объясняется химическими реакциями в живом мозге.
Нет! Ридан хорошо знал химию мозга. Количество веществ, составляющих
его, очень велико, но оно все-таки значительно меньше того бесконечного
разнообразия влияний - мгновенных и точных, - которое мозг способен
оказывать на организм. Одно другому не соответствует. Значит, волны мозга
не "просто" излучения его вещества.
А если так, то, значит, эти волны - результат какой-то особой
деятельности мозга, его функция. Пусть количество мозговых волн бесконечно
велико, но ведь и разнообразие функций организма, управляемых мозгом,
безгранично. Можно предположить, что каждой волне, излучаемой мозгом,
соответствует своя, определенная функция организма.
Каким же путем, каким неизвестным пока физике способом мозг-генератор
производит эти волны?
Из всех вопросов, на которые пока не было ответа, Ридан выделил один,
главный, требовавший ясности в первую очередь. Вот перед вами сотни
цереброграмм, изображающих кривые токов у разных животных при разных
раздражениях. Вот записи, сделанные при звуковых воздействиях, вот
световые, осязательные, вкусовые, двигательные, болевые...
У всех животных одни и те же внешние воздействия вызывают в общем
сходные рисунки электрических колебаний. Значит ли это, что, например, боль
от укола - это и есть именно вот такая дрожащая и спадающая внезапными,
периодическими срывами вниз кривая колебаний тока? Есть ли это
электрическое состояние - то самое, что организм ощущает, как боль, или же
электрические явления только сопровождают какие-то "болевые" процессы в
организме?
Если бы можно было каким-либо физическим путем воспроизвести такое же
точно электромагнитное поле и подвергнуть его воздействию соответствующий
участок мозга, вопрос был бы решен. Человек почувствовал бы укол.
Нет, физика, техника пока не в состоянии сделать это, ибо все эти
фиксируемые колебания, как установил Ридан, слагаются из множества каких-то
других ультравысокочастотных колебаний, которые только и могут дать нужный
эффект. А воспроизвести их человек не может. Значит, чтобы выяснить вопрос
о существе этих электрических импульсов, нужен какой-то другой путь.
Снова начались поиски неизвестного.
Как всегда в таких случаях, Ридан не прекращал других работ, даже
форсировал их: ведь все было связано нитями общей идеи и в любой побочной
работе мог вдруг обнаружиться ключ к решению главного.
Но проходили недели, утомленная мысль начинала метаться, возвращалась
назад, к истокам сформировавшейся задачи. Ридан, по своему обыкновению,
вновь и вновь проверял правильность исходных положений. Все оказывалось
верным, решение - необходимым, но путь к решению не находился.
Необычайно жаркий май подходил к концу, когда над Москвой разразилась
короткая, но редкая по силе гроза, которую Ридан с таким страстным
упорством догнал километрах в пятидесяти к востоку от столицы.
* * *
Около часу ночи лимузин профессора рявкнул у ворот.
Анна и Наташа не спали. Это было горячее время, когда советские люди в
возрасте от одиннадцати и чуть ли не до пятидесяти лет сдавали экзамены,
оценивали знания, приобретенные за год.
Наташа была маленьким, невзрачным дичком, когда лет десять тому назад,
судьба в образе сердобольной тетки, работавшей в столовой ридановского
института, забросила ее из родной деревни в столицу: нужно было подкормить
отощавшую девятилетнюю девчушку, - а дальше - "видно будет".
Шустрая и сметливая, Наташа быстро освоилась в новой обстановке и
стала деятельным помощником почти всех работников интутского "цеха
питания" - кухни и столовой. Вскоре она стала появляться в квартире
профессора, помогая уборщице или официантке приносившей завтраки и обеды из
столовой.
Увидев ее однажды, Ридан вдруг насторожился, ласково поговорил с
девочкой, потом расспросил о ней тетку-повариху... Появление Наташи
поставило перед ним важную проблему.
- Она совсем еще не тронута культурой. Это дикий человеческий
детеныш, - говорил он в тот же день дочери. - Но какой бойкий, смышленый и
симпатичный. И подумай, Анка - она неграмотна. Ей учиться нужно, а не
картошку чистить на кухне. Слушай-ка. А что, если мы возьмем ее к себе?
Пусть живет у нас. Обучим ее грамоте, воспитаем, определим в школу, сделаем
из нее настоящего культурного человека. Давай возьмем?..
Ридан хорошо понимал, что замысел этот имел и другой смысл. Есть
восточная поговорка: "очень хорошо - тоже нехорошо". Вот и у Ридана было
так. Он был хорошим отцом, Анна - хорошей дочерью. Пожилой человек и
дочь-подросток - разве это семья? Что тут говорить - семьи не было. Не
хватало того множества незаметных беспокойств, участий, оценок, сочувствий,
конфликтов и огорчений, - которые обогащают красками и тонами жизнь
обыкновенной семьи, как скрипка окрашивает обертонами и делает прекрасным
простой звук струны.
Профессор не ошибся. Понемногу Наташа стала настоящим членом семьи;
Анна обрела младшую сестру и воспитанницу, Ридан - вторую дочь. Совсем иной
стала жизнь в доме. Уже не глухое безмолвие, так угнетающе напоминавшее о
смерти жены, встречало профессора на пороге всякий раз, когда он
возвращался из своих лабораторий домой. Нет, теперь он еще издали слышал
живые девичьи голоса, смех, песню, иногда - спор. И даже тишина в комнатах
перестала быть мрачной, наполнилась иным смыслом; она говорила о
сосредоточенности, о напряженной работе мысли там, за дверями, и это
бодрило и радовало Ридана.
И вот Наташа уже переходила в последний класс школы. Трудно было бы
узнать в этой изящной, хорошенькой девушке прежнюю маленькую замухрышку,
как ее называли тогда - "цыганочку". Между тем все основные черты остались
в ней - такая же была она тоненькая, смуглокожая, быстроглазая. А смешные
косички, когда-то торчавшие в разные стороны, теперь гордо венчали ее
задорное личико тяжелым черным венком.
В эти дни перед экзаменами (Анна сдавала за третий курс консерватории)
девушки работали упорно и методично, строго соблюдая распорядок дня,
намеченный вместе с отцом. Сейчас программа была нарушена: Ридан еще не
вернулся, и девушки решили дождаться его, продолжая занятия.
Они сидели в столовой, за большим столом, обложившись книгами и
тетрадями. Из открытых настежь окон тянуло ароматом каких-то цветов и
мокрой после дождя земли.
Шум автомобилей, проносившихся по мокрому асфальту переулка, то и дело
отвлекал внимание Анны; она начинала тревожиться Уже три часа, как отец
уехал, а по рассказам Славки она знала, что погоня за грозой иногда связана
с немалым риском.
Наконец на улице прозвучал знакомый сигнал. Вот хлопнула внизу дверь и
раздался голос профессора. Напевая, он быстро шагал по лестнице.
- Приехал! - облегченно вздыхая и закрывая книгу, сказала Анна. - Ну,
Ната, держись. Наукам конец!
Ридан установил правило: в редкие часы, когда они встречаются, -
никаких занятий, никаких дел; эти часы должны быть временем отдыха,
движения, игр.
Профессор шумно влетел в комнату, стал в позу и, властно подняв руки,
начал дирижировать, продолжая напевать:
Мы покоряем пространство и время,
Мы молодые хозяева земли...
Девушки, привыкшие к бурным налетам профессора, оживились, весело
подхватили песню полным голосом.
Нам песня жить и творить помогает... -
переделывал Ридан на свой лад.
Тем временем книги исчезли со стола. Наташа, продолжая петь, доставала
из буфета чайную посуду.
- Внимание! - прервал вдруг Ридан. - Кто из вас завтра экзаменуется?
- Завтра - никто. Послезавтра...
- Прекрасно! Я вас обеих арестую. Принудительные работы на час, не
больше Договорились? Нужно поставить один опыт.
Он лукаво взглянул на Анну. Она поняла:
- Гроза помогла?
- Ну конечно! И на этот раз, кажется, блестяще помогла. Вот сейчас
увидим... А какой разряд мы со Славкой поймали! Чуть ли не в голову.
Барабанные перепонки - вдребезги! Зрительные нервы - на кусочки!.. Жаль,
что вас не было когда я уезжал, я бы вам зубрить не дал, взял бы с собой...
Ну, давайте скорей закусим, действуйте тут, а я пойду подготовлю кое-что...
По местам! - скомандовал Ридан и скрылся в своей лаборатории.
Минут через десять все сели за стол.
- Как кончим питаться, - говорил Ридан, - идите вниз, будите Тырсу и
принесите трех кроликов. Номера восемьдесят четыре, восемьдесят пять и
восемьдесят шесть. Они в наголовниках, с электродами.
- Не даст, Константин Александрович, - сказала Наташа. - Ни за что нам
не даст без записки. Помните, я ходила за совой? Так ведь не дал.
Она положила перед профессором блокнот и карандаш.
- Не было такого случая, - промычал Ридан, отправляя в рот половину
бутерброда.
- Ну, смотрите! - всплеснула руками Наташа. - Вы же сами тогда
возмущались Тырсой...
Ридан мычал и отрицательно мотал головой.
Анна, не подозревая подвоха, выступила на защиту:
- Это было приблизительно месяц назад, неужели ты забыл, папа? А кто
назвал тогда Тырсу звериным бюрократом?
Профессор продолжал мычать и отрицать. Девушки возмущались,
напоминали... Наконец Ридан проглотил последний кусок, запил чаем и, хитро
улыбаясь, сказал:
- Сами вы "совы". Это был филин; Бубо Максимус - его имя и отчество...
Девушки набросились на него с двух сторон; Ридан вскочил, началась
шумная возня. Падали стулья, полетела на пол чашка...
- Сдаюсь! Отставить! - закричал профессор, вдоволь насладившись этим
переполохом.
Пока девушки наводили порядок, он присел к столу и написал
распоряжение Тырсе:
"Выдать грех кроликов ©© 84, 85 и 86. И капусты".
- Ну, приготовились! Пошли! Жду в лаборатории.
* * *
Ученый, как всегда, войдя в свою лабораторию, надел белый халат. Вынул
очки, медленно протер стекла.
Эксперимент всегда требует большого внимания. Все должно быть заранее
предусмотрено и учтено, размещено по своим местам. Самое незначительное,
казалось бы, упущение, может привести к ложному выводу. Ридан перед опытом
преображался, как бы собирался в тугой напряженный комок. Осторожные,
размеренные движения приходили на смену порывистым жестам. Разговоры
уступали место коротким, точным распоряжениям и вопросам. Только в глазах,
живых, серых, резко очерченных глазах Ридана, кипела сложная, беспокойная
жизнь.
Девушки принесли кроликов в небольших клетках и молча остановились
среди лабораторных приборов, чувствуя робость в этом святилище ученого.
То, что придумал Ридан, возвращаясь после погони за грозой, было
просто и как будто должно было решить сложный вопрос. На этот раз техника
почти не участвовала в опыте. Никаких аппаратов не было.
Около самой стены, отделявшей лабораторию от небольшой операционной
комнаты, оборудованной для работы над животными, Ридан поставил на стол
специальную клетку, экранированную от всяких электрических влияний извне
свинцовой сеткой. Две такие же клетки были помешены по другую сторону
стены, в операционной.
Тонкий, бронированный кабель выходил из первой клетки, проникал через
отверстие в стене и там, раздваиваясь, исчезал в двух других клетках. На
верхних крышках всех клеток возвышались небольшие выключатели. Исследуя
мозг, Ридан обычно присоединял к кабелю усилитель и осциллограф. Теперь эти
приборы отсутствовали.
- Давайте кроликов, - сказал Ридан. - Одного сюда, двух - в
операционную.
- А что это за намордники? - тихо спросила Анна.
Ридан вынул одного из зверьков и, отстегнув ремешок, снял с его головы
нечто вроде кожаного шлема. К ним подошла Наташа.
- У этих кроликов, - сказал он, - в те области мозга, где
сосредоточено управление функциями питания, вживлены тончайшие серебряные
электроды. Концы их выходят на поверхность черепа вот тут, видите, через
отверстие, в центре этого маленького фарфорового диска, и кончаются
небольшими колечками. К ним мы сейчас и присоединим провод, выходящий из
кабеля и соединяющий все три клетки. Таким образом, если мы повернем
рычажки вот этих выключателей направо, - слушайте внимательно и запомните,
ошибаться нельзя, - если направо, то мозговые центры всех трех кроликов
будут соединены между собой общим проводом. Вот и все. А это не намордники,
а наголовники, шлемы такие: они прикрывают выход электрода из черепа, чтобы
кролики не могли лапкой чесать это место и сорвать колечко. Теперь мы шлемы
снимем, а кроликов заключим вот в такие станочки Нужны они для той же цели.
Ридан ловким, привычным движением укрепил легкий деревянный станочек
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг