говорил, оказался почему-то торчащим в щели между бревнами, и он с трудом
вынул его оттуда. Не знаю, как это могло получиться. Не верить парню нет
оснований, он, видимо, очень расположен ко всем нам, за исключением
Альфреда, которого упоминает не иначе, как ругательски, не питая к нему ни
малейшего сожаления, и которому очень настойчиво просил этих обломков не
показывать и ничего о них не говорить. Ну, прощай, дорогой друг! Крепись,
береги себя, Нату и К. А. Твой Федор".
- Та-ак, - довольно сказал Ридан. - Великолепно! Как это кстати!
Пока профессор читал, Николай развернул сверток и тщательно осмотрел
обломки весла. Результаты осмотра, видимо, ошеломили его еще больше, чем
содержание записки.
- Константин Александрович! - воскликнул он. - Весло не могло бы
сломаться в этом месте об воду... Смотрите: излом проходит чуть ниже
середины лопасти. Если бы дело обстояло так, как объяснил Виклинг...
- Дело обстояло не так, как объяснил Виклинг, - перебил его Ридан. -
Слушайте, Николай Арсентьевич, мы имеем дело не с несчастным случаем, как
вы думали до сих пор, а с преступлением.
- Преступлением?!
- Да, Виклинг утопил Анну нарочно. Я знал об этом тогда же. В тот же
момент. Больше того, я знал еще раньше, часа за два, что может случиться
несчастье.
- Позвольте... это невероятно, Константин Александрович! За два часа,
даже за полтора часа перед тем Аня была в лесу, собирала грибы. И потом,
кто мог вам сообщить?..
- Она сама. Лучше сказать - её мозг. "ГЧ", приспособленный вами для
приема мозговых импульсов, оказался способным действовать не только в
лабораторном масштабе. Это одно из величайших научных завоеваний нашего
времени, Николай Арсентьевич! Но об этом после... - Ридан опять вынул
часы. - Словом, "ГЧ" усилил и передал мне кое-какие эмоции Анки. Правда,
эта передача была очень несовершенна. Но я каждый день пробовал ее ловить
и, наконец, приспособился различать импульсы даже не слишком возбужденного
мозга. Довольно ясно до меня доходили иногда - вы уж простите, но это
только радовало меня, - ее порывы любви к вам.
- Ко мне?! Она... любила... меня?!
- Как, вы не знали этого?..
- Нет. - Николай готов был зарыдать.
- Держите себя в руках, - строго сказал Ридан, чтобы поправить
нечаянную ошибку. - Наш разговор не кончен, а время мое уже истекает. Итак,
наиболее ясные сигналы пошли в день катастрофы. Постараюсь передать вам
вкратце то, что я уловил из представлений Анки, доносившихся до меня, как
видения.
В момент особенно острых напряжений ее мозга эти представления
достигали такой ясности и силы, что становились моими собственными. Я
просто лишался своего сознания, видел, думал и чувствовал то, что видела,
думала и чувствовала она. Потом импульсы слабели, начинали путаться с
моими, периодически исчезали, получались провалы...
Не знаю, собирала ли она грибы, но часа за два до последнего
сигнала, - возможно, это было в лесу, - она оказалась рядом с Виклингом и
еще каким-то человеком и слушала их разговор, из которого можно было
понять, что Виклинг - не тот, за кого он себя выдает. Тут фигурировали
машины Гросса, шифрованная радиограмма.
Анна спряталась, скованная ужасом, и боялась шевельнуться. Тут
провал, - может быть, она потеряла сознание. Через некоторое время я снова
почувствовал вторжение ее эмоций. Она одна. Короткий порыв радости,
торжество освобождения от опасности. Она устремляется к вам. Тут снова
довольно продолжительный провал. И вот она опять с Виклингом, уже в
лодке... Вспышка гнева, отвращения к нему... Потом внезапный испуг, падение
в воду, ужас гибели, отчаянные усилия выбраться из-под плота и, наконец,
вспышка некробиотического излучения - ужасный, ни с чем не сравнимый сигнал
смерти... Вот вкратце то, что я узнал тогда. Из всего этого ясно, что
Виклинг следил за вами и что-то замышлял со своим сообщником. Кстати, вы
получили письмо от Ныркина, отправленное одновременно с моим письмом к
Анке? Нет? Ну вот! Виклинг, очевидно, перехватил его. Анка узнала об этом,
разоблачила его, и он, чтобы спасти свою шкуру, инсценировал несчастный
случай.
Ридан молча подошел к своему столу, передвинул на нем какие-то
предметы, стараясь отогнать тревожные воспоминания и загасить волненье.
- Подлец! - шептал Николай, - Ах, если бы я не был так слеп!
- Да, он маскировался искусно, - продолжал профессор. - Теперь,
Николай Арсентьевич, нужно действовать. До сих пор я ничего не мог
предпринять, у меня не было никаких улик. Представляете, что могло бы
получиться, если бы я перед следственными органами обвинил Виклинга в
убийстве и шпионстве только на основании сведений, доставленных мне
импульсами мозга погибшей дочери? Вероятно, меня засадили бы в дом
умалишенных. Теперь у нас есть улики. Обломки весла, доставленные этим
замечательным парнем-плотовщиком, исчезновение письма...
- Есть еще улика, - вспомнил вдруг Николай. - Аня, уходя в лес, взяла
с собой свой револьвер. Вернувшись, она не переодевалась, даже не заходила
в палатку: Виклинг сразу увлек ее в лодку, и они отплыли. Потом...
револьвера не оказалось в ее карманчике, который она специально для этого
устроила на поясе, под платьем.
- Так, так... - подтвердил Ридан. - Перед падением в воду она готова
была стрелять в Виклинга, это я хорошо помню, значит держала револьвер в
руке. Улик достаточно. Действуйте, друг мой. Я не смогу этим заняться, да и
вы лучше меня справитесь. Но заклинаю: будьте предельно осторожны, вы
теперь понимаете, насколько враг опасен и коварен. Ведь это - война, не
забывайте. Наташе ничего пока не говорите, пожалуй. Эти куски весла
спрячьте, берегите, как зеницу ока. А Виклинга нужно взять так, чтобы никто
об этом не мог догадаться в течение нескольких дней, пока не будет
выловлена вся шайка. Тут я вам помогу, пожалуй. Он, конечно, придет ко мне,
и, думаю, очень скоро, иначе его поведение стало бы подозрительным. Кроме
того, моя радиограмма и все последующие манипуляции с Аней не могли не
возбудить в нем некоторых опасений. Вот что... Свяжитесь, с кем полагается,
и организуйте надежную группу людей, которые в любой момент по условному
сигналу могут прибыть сюда, не возбуждая подозрений, хотя бы под видом
наших сотрудников. А я беру на себя изолировать Виклинга здесь хоть на
неделю, так что он сам с радостью на это согласится и даже предупредит
своих сообщников, чтобы о нем не беспокоились. Таким образом будет выиграно
время для следствия. Ну, иду... Начинайте сейчас же.
* * *
Предсказание Ридана сбылось скорее, чем он сам ожидал.
Едва Николай ушел из дому, в передней раздался робкий, нерешительный
звонок. Открыла Наташа. Виклинг вошел молча, неуверенно ждал, пока она
протянет ему руку, потом схватил эту руку с благодарностью.
- Здравствуйте, Наташа.
- Здравствуйте, Альфред.
Он посмотрел на знакомые вещи, разбросанные по всей передней, сел тут
же на угол одного из ящиков, опустил голову на руки.
- Я не выдержал одиночества, Ната. И вот пришел... Скажите, когда
будут хоронить?
- Не знаю.
- А где она?
- Не знаю... Где-то там. - Она кивнула в сторону института. - И никто
ничего не знает, кроме Константина Александровича. Он что-то делает с
ней... Очень занят, мы почти не видим его.
Виклинг поднял голову.
- Что можно делать теперь? - горестно произнес он. - Я пришел, чтобы
поговорить с ним. Вы не можете сказать обо мне?
Наташа молча сняла трубку внутреннего телефона, нажала одну из кнопок
на диске аппарата.
- Константин Александрович, пришел Альфред, хочет вас видеть...
Хорошо. - Она положила трубку на место. - Он просит вас подождать, сейчас
придет.
Прошло не менее получаса тягостного, ненужного разговора, прежде чем
появился Ридан. С тем же выражением благодарности пожал Виклинг протянутую
ему руку.
Они вошли в кабинет. Ридан прикрыл дверь, усадил Виклинга, глухо
справился о самочувствии. Тот не ответил. Казалось, он не слышал вопроса;
складки страдания вновь избороздили его лицо.
- Я не знаю, зачем пришел к вам, - сказал он. - Очень трудно
переносить горе, мне - особенно, потому что я виновник того, что произошло.
Вот... я хотел просить... Дайте мне возможность хоть как-нибудь искупить
свою вину. Я готов...
- Погодите, Виклинг, - перебил Ридан. - Я понимаю ваше состояние и
постараюсь облегчить его при одном условии: если все, что вы узнаете
сейчас, останется тайной, абсолютной тайной для всех.
Виклинг посмотрел на профессора мутным взглядом.
- Это слишком легкие условия. Мне нужно испытание самое тяжелое,
трудности, непреодолимые для...
- Простите, что перебиваю вас. Я очень тороплюсь, в моем распоряжении
сейчас буквально считанные секунды. Трудности тоже будут. Но первое
условие - тайна. Согласны?
- Конечно, Константин Александрович. Клянусь, что я сохраню тайну и
выполню любые ваши условия!
- Хорошо. Слушайте! Я пытаюсь восстановить жизнь Анны. Думаю, что мне
это удастся...
Виклинг вскочил. Скорбные складки вдруг сменились чертами ужаса на его
лице.
- Это невозможно, - быстро прошептал он.
- Нет, это возможно. - Голос профессора звучал совершенно спокойно. -
Но это трудная задача, и сразу разрешить ее вряд ли удастся. Потребуется
довольно продолжительное время. Кроме того, мне нужна помощь преданных
людей, не считающихся ни с временем, ни с затратой энергии, людей, на
которых я мог бы положиться вполне и помощью которых мог бы воспользоваться
в любую минуту дня или ночи. Николай Арсентьевич уже помогает мне, вы
будете вторым. Если время позволяет вам...
- Я пользуюсь отпуском еще две недели. А если понадобится...
- Прекрасно, хватит пока. Итак, второе условие: по меньшей мере на
неделю вы переселяетесь сюда. Никто не должен знать об этом. Всякое общение
ваше с внешним миром прекращается. Почта, телефон перестают существовать
для вас. Можете сообщить всем друзьям и знакомым, что вы уезжаете, скажем,
в Ленинград по моему поручению. Вот. Если согласны, приходите завтра ровно
в девять вечера... А теперь простите, я должен идти.
Виклинг схватил руку профессора обеими руками, с жаром потряс ее и с
ошеломленным видом вылетел из кабинета. Ридан с минуту стоял у окна и
наблюдал, как он зигзагами шел через палисадник, потом по улице, сохраняя
все тот же вид человека, обескураженного и вконец поглощенного своими
мыслями.
* * *
К вечеру отекшие легкие Анны сжались до нормы. Грудь, остановившаяся в
спазматическом, непомерно широком вздохе, наконец, опустилась. Микрорентген
показал, что бронхи и альвеолы теперь приняли почти правильную форму. Сухой
воздух, вводимый по трубкам под очень слабым давлением, проникал все дальше
и ускорял изгнание лишней влаги.
По расчету Ридана, через два часа можно будет приступить к последней,
решающей операции.
Ридан сильно волновался. Через эти два часа или появится надежда на
счастье, ни с чем не сравнимое, невероятное, или... будет удар - последний,
самый жестокий, после которого уже не останется никакой надежды. Думая о
возможности счастливого исхода, Ридан моментами готов был потерять
самообладание. Мысли о крахе, наоборот, заставляли его сковывать
ускользающие от воли чувства, превращать их энергию в работу. Ридан заметил
и понял этот парадокс и уже старался не допускать расслабляющих мыслей о
благополучном исходе,
Он думал о том, что еще надо сделать, чего нельзя упустить из виду. Он
мысленно входил внутрь тела, вращавшегося в "компасе", осматривал, ощупывал
каждый орган, проверял его цвет, консистенцию, его работоспособность.
Иногда в каком-нибудь уголке этого сложного хозяйства возникала неясность.
Тогда он звал на помощь Ивана Лукича или Викентия Сергеевича, с самого
начала посвященных во все тайны происходящего. И вот они вместе разбирали
по мельчайшим сдвигам, по неуловимым химическим реакциям ускользающий от
ясного анализа участок, спорили, сообща устанавливали, как он должен вести
себя сейчас.
Эти три человека и Николай, еще трепещущий при виде страшного
сооружения Ридана, теперь почти не выходили из операционной, и никто, кроме
них, не входил в нее.
В этот вечер совершенно новые, никому не знакомые люди пришли в дом,
под руководством Мамаши заняли посты у всех входов и выходов в особняке.
Наступила ночь.
Последние минуты проходили в сосредоточенных, осторожных мыслях, в
напряженной работе. Установили операционный стол. Вокруг него, как
молчаливые свидетели, насторожились внимательные, чуткие приборы. Они были
готовы уловить и зафиксировать каждое движение, вздох, биение пульса и
теплоту, которые могут возникнуть в теле. Они могли услужливо подать в
любой момент все, что понадобится организму: готовую кровь, кислород,
лекарственные жидкости.
Боковая стена операционной оделась квадратным свинцовым листом. У
противоположной стены Николай установил "ГЧ" на треноге.
В полночь были сделаны последние анализы. Ридан просмотрел их.
- Все в порядке, - сказал он, сдерживая волнение. - Начнем... Викентий
Сергеевич, включайте подогревание крови в термостате.
Консервированная кровь в шестилитровом термостате была приготовлена на
тот случай, если в сосудах тела окажутся сгустки свернувшейся крови. Они
могли закупорить сердце, начавшее биться. План Ридана - избежать сложной
операции рассечения груди - тогда срывался. В действие вступал второй план.
Ридан на время выключает сердце. В этом случае во вскрытые артерии по
трубкам хлынет согретая, уже насыщенная кислородом кровь из автожектора -
изумительного прибора, который стоял тут же поодаль. Плод гениальной мысли
советского ученого, этот прибор мог заменить человеку его собственное
сердце и легкие на то время, пока хирург обнажит эти органы, устранит их
пороки и снова включит в работу.
Ридан подошел к "компасу". Сбоку, на небольшом распределительном
щитке, он повернул какие-то краники и сказал:
- Выключаю охлаждение и жидкость. Цилиндр продолжал вращаться еще с
минуту.
- Довольно, - сказал Ридан. - Прекратите вращение. Отнимите все
шланги... провода... Снимаем цилиндр.
Люди в белых халатах взяли тяжелый футляр, быстро вынесли его в
соседнюю комнату и осторожно положили на неподвижный конвейер
"консерватора", прямо под его рефлектор. Николай стал к пульту
- Консервирующие условия не нужны, - сказал ему Ридан. - Дайте слабую
волну для нагревания тела, потом плавно повышайте мощность потока.
Красная линия на ленте термографа, регистрирующего температуру тела,
быстро полезла вверх.
Поверхность цилиндра стала проясняться. Через три минуты термограф
показал тридцать девять градусов.
По знаку Ридана Николай выключил генератор. Цилиндр снова внесли в
операционную, сняли с него крышку.
Вспыхнувшая было надежда вновь померкла в душе Николая, когда он
увидел близко перед собой это лицо с полуоткрытыми глазами, подернутыми
мутной свинцовой дымкой. Это было странно похожее, но чужое лицо, не то,
которое он так знал и любил. И он не нашел в этом лице ничего, обещавшего
жизнь.
- Переносим на стол. Берем все четверо... Николай Арсентьевич, держите
себя в руках, или я вас удалю отсюда.
Анну положили на стол, на толстый слой ваты, покрытый простыней.
Регистрационные приборы быстро протянули свои гибкие щупальцы к телу и
как бы присосались к нему.
- Включите "ГЧ", Николай Арсентьевич, и проверьте. Так .. Микрофоны,
усилитель, репродукторы? Все, кажется, Иван Лукич?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг