кусочках мяса.
Все это тщательно записывалось. Когда кончался день, Ридан и Тунгусов
в кабинете рассматривали и обсуждали записи. Материала для размышлений было
сколько угодно.
Мясо все же упорно разлагалось после облучения. Строго соблюдая
заранее намеченную систему исследования, Николай менял волны, менял
продолжительность облучения, но мясо продолжало разлагаться, и гнилостные
бактерии размножались в нем лишь несколько медленнее, чем в контроле.
Казалось бы, ясно: действенный диапазон волн еще не нащупан и нужно
продолжать двигаться дальше. Но было одно обстоятельство, которое наводило
на размышления: степень распада мяса не была постоянной. Она все время
колебалась, то увеличиваясь, то уменьшаясь в пределах сотых долей процента,
причем эти колебания сопровождали почти каждое изменение условий облучения.
Сначала исследователи не обращали внимания на эти ничтожные отклонения,
относя их за счет случайных обстоятельств и ожидая более заметных
результатов облучения. Однако, осторожный, опытный исследователь Ридан
скоро восстал против такой позиции.
- Какие такие "случайные обстоятельства"! - с обычной экспансивностью
напустился он однажды на Тунгусова, как будто именно он один был виновником
этого заблуждения. - Чепуха! При нашей точности работы не должно быть
никаких "случайностей".
Николай уже знал, что означают подобные выпады профессора. Он сразу
схватил мысль: ничтожные колебания в степени разложения мяса были не
случайны - в них-то и надо искать закономерность.
- Ладно. Проверим, - ответил он. - Завтра дам всю серию проб только в
двух повторяющихся вариациях.
На следующий день каждый из его генераторов излучал только две волны:
час - одну, час - другую, потом снова первую и снова вторую. "Случайные
обстоятельства" могли быть связаны с некоторым разнообразием в структуре
мяса, с неточностью настройки. Теперь это должно было выясниться.
Пробирки отправились в термостат.
А вечером Николай взял у Ридана книгу записей и засел в своем
кабинете. Он понял, что профессор прав. Значит, надо иначе действовать.
Навыки инженера подсказали ему правильный путь...
Он распахнул окно в сад. Нежная листва только что распустившейся липы,
освещенная верхней лампой из кабинета, тихо и таинственно шевелилась под
самым окном. Изумрудная молодая крона, как подножье холма, заросшего
кустарником, поднималась и уходила из полосы света куда-то вверх, во мрак
других темных древесных громад, застилавших небо. Неверными струйками
прорывались в комнату знакомые с детства, не покорившиеся городу, могучие
запахи земли, листвы, природы... "Какая чудесная нынче весна!" - подумал
Николай и удивился. Впервые за много лет городской жизни, он заметил,
почувствовал ее именно теперь, когда так решительно изменилась его жизнь,
казалось бы совсем в другую сторону, - прочь от природы! Да, много
перемен... Новые победы, принципы работы, новые люди совсем иного
масштаба, - Ридан, нарком... Он перешел из старенькой подвальной
комнаты-одиночки в квартиру на втором этаже с этим светлым, спокойным
кабинетом... Разве он добивался этих знакомств, этой квартиры! Даже не
думал о них никогда. Это пришло. Наступила новая фаза в его жизни; он
поднялся на второй этаж раньше, чем перебрался сюда...
Ридан... Сближение с ним значило больше, чем простое сотрудничество.
Оно перерастало в дружбу, пожалуй. Больше: они сливались в одно целое. Два
человека "соединили головы в одну", как предлагал профессор в самом начале
их знакомства. Николай решал задачу более сложную, чем он мог решить сам. И
Ридан - тоже... И никогда еще Николай не ощущал такой творческой бодрости,
уверенности в своих силах.
Лёгкий ветерок снова тронул листву за окном, и тотчас, как строку
стихов, повторил Николай - "какая чудесная нынче весна"!
Что-то было в ней еще - скрытое, влекущее, беспокойное
Может быть в ней, может быть в самом сердце задумавшегося у окна
человека.
* * *
Через два дня, закончив очередной цикл облучения, Николай поспешил в
лабораторию к Ридану. Тот встретил его, торжествующе потрясая своей
огромной книгой записей
- Анализы проверочной серии закончены. Смотрите! - он провел пальцем
по рядам итоговых цифр, обозначавших степень распада. - Вот результаты
первой волны, самой короткой. Видите, все цифры одинаковы до сотых долей
процента! А вот вторая волна: распад иной, но тоже во всех повторениях
одинаковый, несмотря на то, что генератор каждый раз настраивался наново и
пробы мяса менялись Ясно: никакие не "случайные обстоятельства", а прямое
влияние волны и экспозиции. Правда, закономерности пока не видно, но она
должна быть, ее надо найти!
Николай молча выслушал профессора, подумал немного.
- Вы, конечно, правы, Константин Александрович. Придется несколько
изменить план: будем в течение нескольких дней работать одной и той же
волной при разных экспозициях, а потом каждую экспозицию исследуем при
разных волнах.
Ридан нахмурил лоб.
- Позвольте, но ведь этак нам придется, пожалуй, несколько лет искать
закономерность. Да и зачем? Ведь если, скажем, при уменьшении волны распад
белка закономерно увеличивается или уменьшается...
- Закономерно, но не прямолинейно, - перебил Николай. - Я вот к чему
пришел, Константин Александрович. По-видимому, все явления биологического
порядка, связанные с волновыми процессами, изменяются волнообразно.
Пожалуй, так и должно было случиться в истории развития. Живое тело не
может быть жестко связанным с любыми внешними условиями, оно должно
располагать какой-то свободой выбора в некоторых пределах. Физически это и
будет означать, что его реакции на всякое изменение условий меняются
волнообразно, как бы подыскивая для себя какой-то оптимум... - Николай
вдруг смущенно взглянул на Ридана. - Вот... видите... какое нахальство...
залез к вам, в биологию; наверное все это очень наивно...
- Дальше, дальше, Николай Арсентьевич... Что вы! Это очень интересная
мысль! Что же следует?
- Следует, что мы неправильно ищем нашу волну. Почему распад у нас
прыгает то вверх, то вниз, когда мы меняем волну только в одном направлении
и равными "шагами"? Да потому, что он сам колеблется волнообразно. Вот
так... - Николай развернул чистый лист миллиметровки и быстро начертил на
ней правильную волнообразную линию - синусоиду. Потом взял циркуль,
раздвинул его и показал Ридану. - Это "шаг" наших волн, взятый произвольно.
Вот мы идем, как слепые по этой невидимой кривой распада, нащупывая его
степень. Смотрите, что получается. Тут мы попадаем на взлет. Следующий шаг
приходится чуть ниже. Еще. Еще ниже. А теперь выше. Опять ниже. Снова
повышение распада... Видите, какая ерунда! И какой бы шаг мы не избрали,
всегда будем получать эти колебания, которые никак не отражают
действительных изменений распада... Значит придется пожертвовать некоторым
временем, остановиться на одной, произвольной волне, чтобы выяснить влияние
дозы облучения, и затем исключить ее. Мощность оставим пока постоянной Я
думаю, потребуется максимум месяц, чтобы найти закономерность Тогда поиски
волны и других условий, при которых распад прекратится вовсе, займут очень
немного времени.
- Что ж, очевидно, вы правы, - согласился Ридан. - Тут вам и книги в
руки. Признаться, я не очень хорошо разбираюсь в ваших волновых
процессах... - Он усмехнулся как-то успокоенно. - И знаете, с тех пор, как
мы работаем вместе, меня это обстоятельство совсем перестало тревожить!..
Еще месяц промчался в напряженной работе. Николай, по-прежнему забывая
себя, увлеченно преследовал намеченную цель. По-прежнему не хватало суток.
Закончив облучение пробирок, он спускался вниз в свою радиотехническую
лабораторию. Тут было его царство, где господствовали законы физики - такие
ясные и твердые, когда они не вторгались в чуждую ему "страну живой
материи". Все тут было близко и знакомо - задачи, методы, приборы,
инструменты, материалы, язык, на котором говорили люди, так легко, с
полуслова понимая друг друга. Да и сами люди. Штат своей лаборатории
Николай набрал запросто, из числа известных ему радиолюбителей,
следовательно, энтузиастов: он хорошо знал, кто ему нужен здесь, в этом
удивительном ридановском учреждении. А главными помощниками его стали
давнишние друзья-коротковолновики Толя Ныркин и Володя Суриков, - те самые,
с которыми он в свое время начал эксперименты с ультракоротковолновым
телефоном в столице.
В этом маленьком царстве энтузиастов уже появились ростки нового
сооружения - детали большого генератора для консервирования целых мясных
туш. Посоветовавшись с друзьями, Николаи смело пренебрег обычным порядком и
начал эту работу, еще не решив задачу в лабораторном масштабе. Но он был
уверен теперь, что решит ее, знал общие контуры решения. А они позволяли
приступить к созданию будущего сооружения, которое уже получило точное
название: "консерватор".
Вечером Николай брал у Ридана книгу анализов и уходил в свой кабинет.
Цифры распада живого вещества превращались в точки на большом листе
клетчатой бумаги. Начинались поиски кривой, которая соединила бы эти точки.
Она упорно не хотела обнаруживаться. Она обманывала и кривлялась,
неправдоподобными взмахами проскальзывала мимо точек, исчезала вовсе,
оставляя пустые участки. Но каждый день приносил новый лист, новые точки и
новые кусочки кривой; они складывались, заполняли прорывы.
Занятия эти прекращались на время, когда священный долг
коротковолновика-любителя звал Николая к передатчику. Новый круг интересов
вступал в действие. Может быть, это был отдых. Откинувшись на спинку
кресла, близко придвинутого к столу, закрыв глаза, Николай исчезал в эфире.
Здесь, в своем кабинете, в этом особняке-институте, он переставал
существовать. Весь превратившись в слух и внимание, он носился над миром,
метался из страны в страну, пронизывая призывным кличем своего "це-ку"
прибой эфира и циклоны электрических бурь.
Тут разыскивал он знакомые голоса, идущие из комфортабельных кабинетов
городов, из палаток путешественников и радиорубок, затерянных в океанах
кораблей...
- 73!
- 73 es Dx! - приветствовали они друг друга, спеша к новым встречам.
А иногда нежный, слегка вибрирующий напев останавливал на миг
стремительный полет Николая, и, опьяненный свободой, игриво бросал ему:
- 88!
- 88, yl, - узнавая женский почерк сигналов, уверенно выстукивал
Николай.
["73"- на международном радиожаргоне значит: "Лучшие пожелания", "es
Dx - и дальней связи", "88 - пожелание любви", "у! - обращение к девушке".]
И снова возвращался к волне, на которой обычно появлялся его немецкий
друг...
Может быть, это был отдых. Но путешествия по эфиру часто кончались
только к рассвету, а в восемь утра Николай всегда был уже в лаборатории.
Огромное увлечение работой держало его на ногах, но силы падали, вечное
напряжение мысли накопляло странное, незнакомое ему ощущение слабости. С
трудом он заставлял себя утром подняться с постели, а когда случалось
пораньше лечь спать, он долго не мог сомкнуть глаз, тщетно стараясь
остановить вихрь мыслей, продолжавших тормошить утомленное сознание.
Однажды вечером, когда по строгому декрету Ридана все обитатели
верхнего этажа собирались к столу, Анна, внимательно взглянув на Николая,
заметила:
- Вы стали плохо выглядеть, Николай Арсентьевич Вы нездоровы?
- Нет, как будто ничего. Плохо спал сегодня. Бессоница.
- А если "как будто", то, товарищ профессор, предлагаю вам обратить
серьезное внимание на вашего коллегу. Мне известно, что он еще никогда в
жизни не пользовался настоящим длительным отдыхом. Да и кратковременным
тоже. Правильно, тетя Паша?
- Все правильно, Анюта, - охотно подтвердила та. - Сколько уж я
говорила ему!..
- Между тем, насколько мне также известно, - продолжала Анна - уже
больше года Николай Арсентьевич работает исключительно напряженно. Образ
жизни ведет неправильный, нездоровый. Спит мало. Вчера лег в три.
Неудивительно, что началась бессонница. Если так будет продолжаться, то
Николай Арсентьевич свалится и...
Это "и" с выразительным многоточием было адресовано прямо Ридану. Анна
замолкла.
Николай улыбаясь ждал, что будет дальше.
Профессор внимательно поглядел на Николая и задумался. Слова Анны
испугали его. В самом деле, это могло окончиться плохо. Ему стало страшно
от этой мысли. Он сам работал с таким же увлечением, как Николай, так же
нетерпеливо ждал наступления каждого следующего дня, но это не был
безудержный азарт молодости, какой владел Николаем. Его увлечение держалось
в рамках давно и крепко укоренившегося распорядка дня, отдыха и работы. Он
привык к этому и не замечал переутомления своего молодого друга. К тому же
Николай никогда не болел, никогда ни на что не жаловался; его крепкий
организм, казалось, вообще не был способен поддаваться каким бы то ни было
недугам.
Как-то, еще зимой, Анна и Виклинг, вернувшись с катка возобновили
обычные попытки привлечь Николая к спорту.
- Мне спорт не нужен, - полушутя отбивался Николай. - Я здоров, как
бык. Я уже лет двадцать пять ничем не болел. И знаете почему? Меня покойная
мать "отучила" болеть. В детстве, когда я заболевал, она укладывала меня на
печь, ставила рядом горячий горшок с только что запеченной кашей и
накрывала всю эту комбинацию тулупом. Мне и сейчас, при одном воспоминании
об этом зверском способе лечения, становится жарко. Я совершенно изнемогал,
задыхался, истекал потом. Горшок обжигал меня до пузырей. Не знаю, почему я
не умер. Наоборот, это помогало! Но я воспринимал это истязание не как
метод лечения, а как страшное наказание за болезнь, а самое заболевание -
как тяжкий грех, как какой-то недостойный поступок, которого нельзя
допускать. Вот я и перестал болеть...
Все смеялись. Ридан, глядя на дочь, многозначительно поднимал палец.
- Хорошо, - снова наступал Виклинг. - Положим, спорт, как источник
здоровья, вам не нужен. Но разве плохо обладать свежестью, физической
силой, чувствовать свои мускулы! Неужели вы даже не делаете гимнастики по
утрам?
- Нет, не делаю.
Виклинг пристально посмотрел на осунувшееся, бледное лицо Николая.
- Если нет упражнения для мышц, они становятся вялыми слабыми. Я
каждое утро...
Николай начинал злиться.
- Значит, у вас плохие мышцы, если их каждое утро нужно...
подбадривать...
Виклинг самодовольно улыбнулся.
- Давайте попробуем?
Они сели к углу стола друг против друга и упершись локтями правой руки
в стол, соединили кисти, поднятые вверх. Каждый должен был стараться
положить руку противника. Окружающие с интересом следили за поединком.
- Погодите, - остановила их Анна, - давайте условимся: если Николай
Арсентьевич будет побежден, он завтра же отправляется с нами на каток.
- Идет! - согласился Николай. - А в противном случае?
- В противном случае Альфред завтра лишается этого права. Начинайте.
Медлительный в своих движениях, неискушенный в тактике состязаний,
Николай не успел еще принять надлежащую позу, как Виклинг неожиданным
рывком пригнул его руку к столу. Это произошло так быстро, победа казалась
такой легкой и несомненной, что все весело рассмеялись.
Николай вспыхнул.
- Я думаю, что мы пробуем физическую силу, а не... проворство рук, -
зло сказал он.
- Повторить, повторить! Не считается! - вмешалась Анна, видя, что
положение обостряется.
Они снова соединили руки.
- Теперь вы готовы? - демонстративно спросил Виклинг. Очевидно, он
хорошо знал, что значит в состязании вывести противника из равновесия. И
опять стремительным усилием он нажал на руку Николая.
Рука эта чуть качнулась, но осталась на месте. Виклинг не ожидал
встретить такое сопротивление. Он еще раз повторил маневр, удвоив нажим.
Это было максимальное напряжение его мускулов. Теперь он ясно почувствовал,
что с таким же успехом мог бы попытаться сдвинуть с места каменную стену.
Мускулы Николая как бы налились свинцом, стали массивными и неподвижными.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг