страха перед смертью, она ищет там утешения, надежды на спасение. Сельский
человек меньше боится смерти, быть может от того, что постоянно наблюдает
на собственном подворье жизненный круговорот. Пребывая ближе к
повседневному естеству, он ходит в церковь большей частью из любви к жизни,
ко Христу, видя в нем поруку и знамение щедрости природы. Господа нашего
Иисуса городские и сельские люди смотрят и понимают по-разному. Для
горожанина иконный ряд, связанный с изображением Спасителя, рисуется как
"Спас Вседержитель", "Спас в силах", "Спас ярое око" , когда Христос
фигурирует в качестве грозной силы, милующей и карающей людей за их добрые
и худые дела. Для сельского прихожанина Спаситель выступает преимущественно
в образе маленького Иисуса, изображаемого на иконах Богородичного чина.
Селяне воспринимаю Христа как маленького ребенка, которого умиленно
называют Боженька и радостно молятся Ему, доверяя самые сокровенные тайны.
Ребенок, естественней воспринимается, как залог бессмертия, ибо в нем
невозможно прочитать признаков конечности собственного бытия.
Итак, об отце Николае. Наше личное знакомство завязалось при
необычайных обстоятельствах. Приехав по приглашению в одну из сельских
церквей к концу богослужения, я застал в святом алтаре дерущихся на
кулачках отца Николая с местным старостой, не поделивших по-доброму
воскресную выручку. В наших храмах богослужения сопровождаются
непрекращающейся денежной возней. Постоянно что-то шуршит, позвякивает.
Этот зловещий лейтмотив пронизывает церковную жизнь сверху донизу. Итак,
забавный, как вы правильно догадались, оказался священник. Позже мы славно
подружились, и мне довелось немало потрудиться на его часто меняющихся
приходах. В одной из доверительных бесед батюшка в сердцах поведал
откровение высочайшей литературной пронзительности, перед которым меркнет
гений самого Федора Михайловича.
Дело в том, что от города, в котором жил отец Николай, до его
сельского прихода было не меньше двухсот верст. Режим работы священника
оказался таков, что необходимый автобус отходил по расписанию крайне
неудобно, буквально сразу же по окончанию воскресной службы. Часто батюшка
даже не успевал пересчитывать вырученные доходы, он запихивал бумажные
деньги, извлеченные из разных карманов, в поповский саквояж и мигом залетал
в автобус. И вот тут-то начиналось самое душераздирающее. Дорога дальняя,
народищу полный автобус, священнику, конечно, место полагалось, но деньги
пересчитывать не было никакой возможности. Отец Николай говорил: "Пока
доберешься домой, с ума можно сойти. Запущу втихаря руку в саквояж, на
ощупь пробую деньги, чувствую, что нормально, но точно ведь не знаю
сколько, хоть бейся головой в стену". Вот ведь какие страстные муки
приходилось терпеть нашим батюшкам. Может не следовало об этом
рассказывать, но и скрывать не смею пред Господом Богом нашим.
Вне всякого сомнения, в доперестроечные времена христианство в целом,
по всем конфессиальным направлениям, пребывало в более крепком духовном
стоянии, невзирая на жесточайшие репрессии и провокации со стороны властей.
Курс на удушение религиозной жизни в стране ни от кого не скрывался. Мне
приходилось встречаться в лагерях, отнюдь не пионерских, с людьми имевшими
мужество и светлую честь пострадать за веру Христову, большей частью
протестантского исповедания. Это были в высшей степени порядочные ребята,
несли себя они очень достойно. Прекрасно помню свои первые посещения
церковных собраний у баптистов, субботников. Молитвенные дома были
маленькими, не в пример нынешним хоромам. Людей всегда набито до упора, но
дух веры стоял такой, что ты невольно проникался уважением к этим отчаянным
людям. Разбойная политика властей по отношению к верующим, конечно, делала
свое дело, в том смысле, что люди крепчали верой, действуя наперекор
властям. Сегодня все дозволено, желаешь в баптисты - милости просим,
приглянулись харизматы - и туда дорога открыта, однако все без исключения
христианские общины во многом утратили нечто чрезвычайно важное,
животворящее церковную жизнь. Все таки главная истина Христова постигается
не в смирении, но именно в борьбе.
Прежде всего, конечно, в поединке с самим собой, в советские же времена - в
немалой степени и в поединке с государством.
Все сказанное в полной мере относится и к православной
церкви.Комунеизвестно,чтосвященниковподстрахомотлучения от службы
принуждали подписывать унизительно грязные обязательства, фактически все
они оказывались заложниками своего положения. Приходилось обладать
недюжинной верой, чтобы при этом нести подлинное достоинство православного
духа. Были священники, об этом тоже свидетельствую с чистой совестью,
которым и в тех людоедских условиях удавалось сохранять порядочность и
благопристойность. А вот о своей горемычной доле, о бесконечных
подсматриваниях, подслушиваниях, о беспардонных наездах со стороны властей
в связи с моей работой в церкви, поведаю отдельно, на следующих страницах.
Когда встречаешь в наших храмах узнаваемую мерзость, которая исступленно
билась с церковью, отравляла ее жизнь, а сегодня в первых рядах идет под
благословение, просто начинаешь терять голову. Иначе как бесовщиной
подобное преображение не назовешь. Они лезут со всех щелей как тараканы,
прут так нагло и бесцеремонно, что нам сквозь них уже не протиснуться.
Люди, которые буквально теплом своих тел отогревали, не позволяли
заглохнуть церковной жизни в стране, опять никому не интересны.
Старые священники рассказывали, что большим негодяем по части
издевательств над церковью был Никитка Хрущев. На поприще закрытия и
уничтожения храмов, по количеству уволенного за штат духовенства он, якобы,
перещеголял самого Сталина. В ряду всяких сумасбродностей Хрущев прослыл
большим любителем незаслуженно присваивать звания Героя Советского союза
всевозможным заморским, большей частью, экзотическим лидерам. Ведь то было
время широкой деколонизации малых стран Азии и Африки. Если поднимался
вопрос о свободе какого-нибудь Манолиса Глезоса, затаившегося с берданкой
под пальмою, то возмущению нашему не было предела, а уж звезду героя -
отдай и не греши. Кого только Никита не перенаграждал. По этому поводу
остроумцы сочиняли забавные анекдоты. Шутники предлагали генеральному
секретарю очередные подходящие кандидатуры на соискание почетного звания. В
частности, удачно предлагалось посмертно присвоить звание героя последнему
императору всея белая, малая, серая и т.д., за создание революционной
обстановки в России. В этом анекдоте присутствует большая ирония, но есть и
огромный здравый смысл, гораздо более убедительный, нежели нынешнее
причисление все того же царя к лику святых. С точки зрения обыкновенной
человеческой морали, объявление Николая Романова святым, также глумливо и
подло, как если бы Михалку Горбачева назвали трижды героем развалившегося
Советского Союза. Хотя бы за то, что этот несостоявшийся тракторист
умудрился в кратчайший срок загнать страну в долги под сотни миллиардов
долларов. Случай абсолютно беспрецедентный за всю историю человечества.
Только не следует рассказывать про порочность системы. Мы прекрасно
осведомлены на примере Китая, как толковые руководители распоряжаются в
порочных системах и каких успехов достигают без лишней болтовни. Ведь если
разобраться, то одна только Украина лишилась благодаря Горбачеву зарубежной
собственности не меньше чем на двадцать миллиардов малахитовых радостей.
Самое удивительное, что Михалка до самой гробовой доски проживет с
сознанием своего неповторимого величия, я бы даже сказал, мученичества.
Неплохой повод поразмышлять о причислении очередного героя к лику святых.
Для тех, кто запамятовал, рассказываю последовательно. В свое время
великому князю Николаю Романову с величайшей торжественностью и
клятвозаверениями были вручены бразды правления государством Российским,
весьма благополучным, очень богатым государством. Правление это, как
известно, закончилось позорнейшим отречением от престола, от священных
императорских обязанностей. Подобное деяние, по всем нравственным меркам,
рассматривается, как подлейшее предательство своего народа. Не хочу
вспоминать всех гнусностей, связанных с убиением бывшего императора и
унизанного бриллиантовыми побрякушками его семейства. Что тут скажешь?
Каждый берет с собой в большую дорогу все самое нужное, самое важное.
Например, когда чекисты брали последнего насельника Киево-Печерской Лавры,
на деликатное приглашение "собирайся, скотина", тот спокойно ответил: "уже
собрался". Монах тотчас же покинул келью в чем лихо застало, не прихватив с
собой даже запасных подштанников. Вот только за один этот поступок
лаврского старца вполне можно причислить к лику святых и с благодарностью
молиться ему до конца наших дней. Между тем, я никак не возьму в толк, в
чем, собственно говоря, состоит христианский подвиг, в чем высокая духовная
доблесть императора Николая Романова.
Святоотеческое предание для причисления человека к лику святых
выдвигает ряд вполне определенных требований, связанных с трудами на благо
процветания церкви Христовой. Является ли великим духовным откровением
поступок христианина, когда он бросает на произвол судьбы свой народ, свою
церковь, втянув их предварительно в бестолковую, позорно проигранную войну,
стоившую миллионы жизней наших соотечественников? Это что - деяние,
сопоставимое с житийным подвигом Сергея Радонежского или Серафима
Саровского? Могут возразить, дескать, да как же, ведь он был так
бесчеловечно расстрелян. Хотел бы я знать что-нибудь о человеческих
способах казни людей. Скажите на милость, каким образом убиение Николая
отличается от расстрела моего дедушки, тут что, пули были слаще? Или от
казни политзаключенных в задраенных трюмах на Белом море, по известному
тургеневскому сценарию. Когда вся вина этих людей состояла лишь в том, что
они имели несчастье жить и родиться в стране, управляемой царем-недоумком.
А не приходит ли часом в голову, что весь этот несусветный кошмар,
обрушившийся на наше отечество, является прямым следствием
преступнобездарного владычества российского императора? Говоря по совести,
чучело этого, с позволения сказать, горе-святого, следовало бы водрузить
где-нибудь на людном месте, чтобы было, куда плюнуть в сердцах, а то и
вовсе справить небольшую нужду.
Не разделяю щенячьего восторга по поводу благозвучных фамилий из
разряда Юсуповых или Голициных, которые обладая огромной властью, в
бесконечных интригах и гульбищах, вплоть до придворных сафари на Распутина
и Столыпина, просвистали великую страну и ввергли подопечный народ в
братоубийственную бойню. Не желаю знать, как тендитные графинюшки
становились в Парижах черными кухарками, тем более, что многие из них
благополучно уперли из России приваловские миллионища и неплохо устроили
личную жизнь. Поэтому никак не могу умиляться при виде их высокомерных
наследников, присвоивших себе право судить и рядить наше отечество.
Извиняться не мы должны перед ними, но это они обязаны принести публичное
покаяние за преступно беспечное руководство страной, вместо потешной
демонстрации нам крапленых картонных королей.
Однако полноте, не будем простаками, есть серьезные причины быть
Николашке Романову святым. Причины тайные, тщательно скрываемые, потому что
касаются они нашего достославного духовенства.
Россия, как прежде, так и теперь, остается необъятным географическим
образованием, способным функционировать как единый государственный
механизм, только при наличии сильной державной идеи. Когда людей разделают
десяток тысяч километров, без привлечения специальных идеологических
средств, никакое самопроизвольное объединение народов в принципе
невозможно. Должно быть понятно, что человека, живущего на берегах
Охотского моря, ну никак не касаются саратовские страдания или поздние
рязанские заморозки.
В недавние советские времена глобальной консолидирующей идеей,
позволявшей удерживать народы бывшей Российской империи в единстве и
повиновении, была коммунистическая абракадабра. Монолитность
дореволюционной России обеспечивалась двуглавым гербовым знаком, несущим
символическое изображение царя и православной веры.
Государственный российский герб был принят в годы царствования Ивана
III, по завершению объединения вокруг Москвы разрозненных русских земель и
после окончательного избавления от монголо-татарского ига. Этот герб
утверждал выдающуюся роль православной веры в деле становления Российского
государства и закреплял справедливый паритет между царской властью и
церковью. Стоящие за двухипостасным державным гербом царь и церковь
органично дополняли друг друга, как бы соглашаясь, что одна голова хорошо,
а две - лучше. Вместе они полностью накрывали жизненное пространство
миллионов подопечных людей не только на грешной земле, но и на небе, потому
что открыто выступали воплощенными посланцами, наместниками Бога в этом
мире. Таким образом, государственная жизнь Российской империи покоилась на
двоевластии. Историк Соловьев сообщает, что были два великих государя -
Михаил Федорович и отец его святейший патриарх Филарет Никитич, и за этим
стояла не одна только форма: все дела докладывались обоим государям, потому
что решались обоими. Иностранные послы представлялись обоим государям
единовременно, заморские челобитники подавали двойные грамоты, подносили
двойные дары. Социальная устойчивость и единство царской России напрямую
зависели от гармоничного, равновесного сосуществования двух идеологических
доминант, заключенных в двуглавом государственном гербе. Ни царь, ни
церковь не должны были претендовать на главенствующее положение в обществе,
в этом заключался залог, гарантия процветания государства Российского. Надо
признать, что прочный союз, закрепленный двуглавым гербовым знаком,
оказался весьма плодотворным. Централизация Москвы, ее влияние по всем
направлениям, распространялось с нарастающей мощью.
Первую серьезную попытку по преобразованию страны сделала церковь под
предводительством московского патриарха
Никона. Скорее всего, перед лицом европейской реформации, вылившейся в
череду ранне-буржуазных революций. Никон решил действовать как бы на
опережение, он не стал дожидаться, пока светское общество примется
насильственно урезать широкие полномочия церкви. Проще говоря, одна из двух
орлиных гербовых глав решила, что она умнее, важнее другой. Вопрос в то
далекое время заключался не в том, двумя или тремя перстами следует осенять
себя верующему человеку, как полагают иные наивные историки церкви. Вопрос
был поставлен предельно остро: что есть высшая, верховная власть на земле -
царь или церковь? Аргументы Никона оказались мало убедительными - ему не
удалось поставить церковную иерархическую власть выше светской. В итоге он
лишился патриаршего сана.
Когда настал черед Петра Великого, тот своего шанса не упустил. Царь
действовал твердо и решительно, видя перед собой образец европейских стран,
реформы в которых начались с широко выступления против господства
католической церкви. Петр повел преобразования фактически с наступления на
православную церковь, отчаянно препятствующую распространению светского
просвещения. Император прекрасно осознавал, что духовенство будет всячески
саботировать любые прогрессивные нововведения, ибо они обязательно станут
ущемлять привилегированное положение служителей культа, вольготно
почивающих себя в уверенности, что Земля имеет форму чемодана. Вот
тогда-то, поддавшись давлению светской власти, уступив признанное миром
равенство между церковной и царской властью, православное духовенство
впервые и предало свой богоносный народ.
Лиха беда начало. С легкой руки Петра унижения церкви приняли
необратимый характер. Чего стоила одна только Екатерина, надменно
полагавшая, что истина обитает исключительно на берегах Одера и Рейна.
Своей секуляризацией она довела духовенство до крайней степени нужды и
невежества, от чего в народе произошло величайшее презрение к попам и
нескрываемое равнодушие к собственной религии. О поповской жадности,
тупости и лени наш народ сподобился наговорить столько ярких афоризмов, что
из них можно составить цельную энциклопедию человеческих пороков.
Постепенно, православное духовенство, приборканное светской властью
утратило излишнюю ревность по Боге и обратилось большей частью к земным
своим нуждам. Пока, наконец, не вошло в состояние, которое предельно емко
охарактеризовал Салтыков- Щедрин, как "жеребячье племя". Состояние, в
котором наши батюшки благополучно пребывают и поныне.
Хронология упадка православного духа в России хорошо просматривается
на письменах церковной иконографии. Не надо быть великим специалистом,
чтобы отметить стремительное падение качества русской иконы с начала
восемнадцатого века. До восемнадцатого, любое изображение на иконе, это все
равно, как волшебное окно, отворенное в царствие Божие. В древнерусской
иконе нас волнует и радует горний мир, строжайший покой, благорастворение
воздухов. На старинном изображении запечатлены духовные чаяния истинно
верующего человека, молитвенно дерзнувшего обнаружить темперным мазком
священные лики, вызвать их из небытия и представить зрителю во всей
неприступной чистоте. Духовное совершенство иконописных персонажей
настолько убедительно, что порой возникает иллюзия, будто не мы вовсе, но
они пристально рассматривают нас, иногда с иронией, часто с укором, но
неизменно с надеждой и упованием. После петровских реформ пространство
иконы заполняет земная юдоль. Она лукава, диалектична, абсолютно ненадежна,
когда уже не на чем сосредоточить взгляд и упокоить душу.
Наши современные православные священники, наши "постники-молитвенники"
с талиями в три обхвата, умеют картинно сокрушаться по поводу страшных
репрессий, обрушившихся на церковь в годы советской власти. Однако не худо
поинтересоваться, а где же было православное духовенство до семнадцатого
года? Разве церковные иерархи не ведали, в какую пропасть катится их
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг