Эсэсовец раздраженно смотрел на подростка: какой-то лаборант, - а
Степан в своем белом халате и шапочке ничем не отличался от множества
служителей лабораторий, - застал его спящим!
- Что у тебя - глаза на затылке, что ли? Куда тебя несет дьявол в такую
рань? - сердито говорил часовой.
Излив свое негодование, эсэсовец вновь уселся на скамью и, зевая во
весь рот, начал набивать табаком коротенькую трубку. Чиркнув зажигалкой и
осветив лицо Степана, он ворчливо пробормотал:
- Ну, садись, что ли... Скучно одному.
У Степана отлегло от сердца.
Разговорились. Часовой назвался ефрейтором Карлом и сразу же начал
ругать фельдфебеля, который постоянно назначает его на ночные дежурства.
Степан поддакивал, стараясь меньше говорить по-немецки, чтобы не выдать
себя. Но, исчерпав характеристику ротного фельдфебеля, Карл начал
расспрашивать Степана обо всем, что приходило в голову, лишь бы поболтать.
Степан отвечал, тщательно подбирая выражения, стараясь чисто и правильно
произносить слова, но видел, что ефрейтор все более настораживается. И
тогда, предупреждая вопрос, Степан выдумал себе биографию.
Предварительно выяснив, что Карл никогда не был в Швейцарии. Степан
назвался племянником профессора Брауна, швейцарца по рождению, - благо
старик, по временам впадая в сентиментальность, по несколько часов кряду мог
восторгаться Женевой и ее окрестностями.
Карл успокоился, слушая о прелестях швейцарского пейзажа с тупым
безразличием, но вдруг оживился:
- А спирт в лаборатории твоего дядюшки есть?
Степан пренебрежительно махнул рукой:
- Конечно, есть! У нас его целые бутыли стоят. Пробирки моем спиртом.
Разговор начал интересовать ефрейтора в гораздо большей степени:
- Ну, а как там у вас в Швейцарии? Богатый край, говорят, - не то, что
у нас! Хитрые - никогда не воюют!.. А отец, говоришь умер? А кто он был?
Тоже профессор? А-а... - протянул ефрейтор с уважением, словно ему и в самом
деле было приятно, что мальчишка из такой почтенной семьи.
Эсэсовец встал, поскрипывая протезом, прошелся до перекрестка, выглянул
в коридор и, возвратившись к Степану, прошептал:
- Проклятое место! Как могут здесь жить люди? То ли дело охранять
завод! Просторно, вольготно, а здесь крысоловка какая-то! Такая тоска, такая
скука - издохнуть можно... Хотя бы шнапс давали: пропустил бы рюмочку -
веселее стало бы на душе!
Степан давно понял; куда клонит ефрейтор: спирт, вот что привлекло его
и расположило к философии. Степан прикинул в уме, наверное, уже около семи
утра, и оставаться в коридоре становится опасно. Но нельзя упустить случай.
Надо завязать знакомство, из которого можно будет извлечь несомненную
пользу. Степан лениво потянулся:
- Ну, пока. Карл. Мы с дядей сегодня работали всю ночь. Я так
засиделся, что решил пробежаться по коридору, чтобы размяться - вот и набрел
случайно на тебя. Пойду, а то старик скоро встанет - он у меня беспокойный.
А за разговор спасибо - с дядюшкой моим не очень разговоришься.
Эсэсовец охотно подхватил:
- Да, да, приятно поговорить! А ты знаешь что? Приходи завтра - я
снова, кажется, буду стоять на часах, - вот и поговорим! Да, может быть...
гм... пробирочку спирта прихватишь? А? - Он смущенно кашлянул. - Только
чтобы старик не знал!
Степан пообещал.
- Здравствуй, Стефан. Принес? - оживился ефрейтор, когда на следующее
утро, часов в пять, Степан снова показался в коридоре.
Вместо ответа Степан протянул колбочку. Карл понюхал, взболтал ее
содержимое и, смакуя, выпил. В воздухе запахло спиртом. Возвращая Степану
посуду, часовой обеспокоенно спросил:
- А дядя не заметил?
- Нет.
Ефрейтор успокоился. Вынув из кармана краюху хлеба и головку чеснока,
он стал закусывать.
Подвыпив, Карл сделался храбрым и разговорчивым. Если трезвым он мог
критиковать действия ротного фельдфебеля, то теперь ему уже не нравился
какой-то капитан Штумпф. Больше того, ефрейтор считал, что немецкие генералы
разучились воевать - линия фронта все сокращается и сокращается.
Он разглагольствовал, довольный тем, что нашел человека, терпеливо
слушающего его болтовню, а Степан, поддакивая, осторожно переводил разговор.
Давно ли Карл здесь? Сколько человек в охранном батальоне? Где помещаются
казармы?
Ефрейтор, не подозревая подвоха и считая, что имеет дело со своим
человеком, рассказывал все без утайки. Знал он очень немного, но и то, что
рассказал, было ужасно.
Оказалось, что подземный город имеет много этажей, сколько именно. Карл
не знал. Сюда его перевели недавно, раньше он был где-то внизу - сторожил
пленных. Степан удивился.
- Пленных?
- Ну да, то есть не только пленных, а вообще экспериментальный
материал... И женщин и детей - всех.
Степан заставил себя улыбнуться.
- А... понимаю... Ну, ну?
- Вот где действительно ад! Коридор узкий, а по сторонам - камеры.
Стальные двери, в дверях окошки, толстые стекла, так нет же, кричат так, что
хоть уши затыкай!
- Кто кричит?
- Да эти же... экспериментальные. Да оно и верно... - ефрейтор поскреб
подбородок. - Закричишь, если кости ломают... Ты не был там?
- Нет.
- И хорошо. На что уж я тертый калач - на фронте повидал всякого, но
там хуже фронта. Наши, кто послабее, не выдерживают. Там без шнапса нельзя,
там дают. Пей сколько хочешь, только чтоб на ногах стоял... Ну, выпьешь,
конечно, так, что в голове словно дизель работает, и смотришь: растянут на
машине какую-нибудь молодую польку, - такую, что ну! - и потом - трах
молотом по ноге! Оно, конечно, хирургия: надо же изучать как там кости
устроены, но все же стража долго не выдерживает. А я вот сейчас без спирта
не могу. Как трезвый, так и слышу: кричат... Или все перед глазами стоит
один из заразного отделения - живьем сгнил, мясо клочьями валилось.
Заглянешь к нему через стекло, а он на коленях ползает, просит - застрели,
мол! Какую-то новую болезнь "Д" испытывают, сказал капитан...
Степан слушал равнодушный рассказ, стиснув кулаки. И профессор Браун
ничего об этом не знает!
Он готов был сейчас же наброситься на тупого, полупьяного ефрейтора,
выхватить у него автомат, крушить, истреблять.
...А в ушах звенели слова:
Широка страна моя родная...
Вчера на рассвете прервалась его связь с Родиной - ощутимая,
поддерживающая связь. Здесь, на вражеской земле, в страшном подземном
городе, он, один-одинешенек, должен бороться за мир и счастье людей, за то,
чтобы вновь прозвучали с полной силой слова:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Глава VI
СИГНАЛЫ В ЭФИРЕ
- Всем, всем, всем в Советском Союзе! Всем в Красной Армии, всем
советским летчикам! Я, Степан Рогов, нахожусь в фашистском подземном городе.
Здесь мучают и убивают советских людей. Здесь готовят страшный вирус "Д" для
бактериологической войны... Слушайте, слушайте, слушайте! Подземный город
расположен где-то в Баварских горах, - где именно, я не знаю...
Настраивайтесь на меня, настраивайтесь, настраивайтесь!
Глубокая ночь. Тускло горит ночник. Встревоженно покашливает и
ворочается на своей постели профессор Браун.
А в углу лаборатории, склонившись над неуклюжим самодельным
радиоаппаратом, сидит Степан Рогов и прерывающимся от волнения голосом
повторяет одно и то же;
- Слушайте, слушайте, слушайте!
...Степана как громом поразили рассказы Карла о зверствах фашистских
"врачей". И он решил: нет, ждать, пока Браун создаст свой препарат - нельзя.
Когда это будет? Под силу ли это профессору? Да и хватит ли у него здоровья?
Браун слабеет день ото дня. Старик иногда среди ночи как в бреду что-то
быстро-быстро говорит, затем опомнится, и долго лежит в своей кровати
покашливая. А то - ходит, задумавшись, и губы его беззвучно шевелятся.
Даже если профессор и найдет антивирус, этот препарат в лучшем случае
останется никому неизвестным. А если антивирус попадет в руки к Руффке или
Валленброту, то фашисты немедленно же смогут широко применить вирус "Д".
Они, конечно, попробуют начать бактериологическую войну: ведь советские
войска уже приблизились к границам Германии, гитлеровцам некуда деваться...
Обо всем этом нужно было сообщить советским войскам. Выбраться из
подземного города не удавалось. Значит, надо искать иной выход.
За много месяцев пребывания в подземном городе Степан при помощи
профессора Брауна достаточно хорошо изучил физику и химию. Бесплодно пытаясь
переделать приемник, в котором сгорела одна лампа, он пришел к счастливой
мысли: если радиосигналы в подземном городе принимаются, значит, их можно и
посылать отсюда!
Много усилий затратил Степан, чтобы из деталей приемника построить
примитивный двухламповый регенератор по схеме из книги "Практическая
радиотехника". Регенератор может не только принимать, но и излучать
радиоволны - достаточно лишь усилить обратную связь до появления генерации.
Вот именно это качество приемника и решил использовать Степан Рогов.
- Настраивайтесь, настраивайтесь, настраивайтесь! - кричит он в
самодельный микрофон.
И чудится ему: сквозь бураны и метели холодной декабрьской ночи, через
горы и леса, через линию фронта летят сигналы его передатчика. А там, в
Москве, есть большая, мощная радиостанция. Радисты принимают эти сигналы и
немедленно пересылают их в Ставку Верховного Главнокомандования, прямо к
товарищу Сталину. Товарищ Сталин отдает приказ: выслать самолеты... много...
И вот над закованной в снега и льды землей грозно рокочут моторы - это летят
к подземному, городу советские бомбардировщики... Степан до последнего
дыхания будет указывать им цель своими сигналами...
- Я - Степан Рогов... Отвечайте, отвечайте! Перехожу на прием!
Так всегда говорила Люся, радистка партизанского отряда имени Щорса,
связываясь с Большой землей. Ах, как жалеет теперь Степан, что не занялся в
те дни радиотехникой!
Вот в наушниках, словно кузнечик в знойный полдень, застрекотала
морзянка. Кто это стучит? Друг? Враг? - не понять.
А когда морзянка умолкает, вновь устанавливается, тишина. В неясных
шорохах, в непонятных звуках напрягся эфир. И кажется: вот-вот прозвучит
чей-то родной ободряющий голос...
Но ответа все нет и нет. Степан повышает напряжение на аноде - нечего
жалеть лампы, все равно, это последняя попытка. Если сигналы услышат в
Москве, то и фашистские радиостанции засекут этот передатчик Поэтому в
распоряжении Степана осталось лишь несколько часов.
И вновь, уже хрипнущим голосом, он кричит:
- Отвечайте, отвечайте, отвечайте!..
Ему хочется верить, что уже теперь-то передатчик стал мощным, что
сигналы будут услышаны.
И не знает Степан, что не по этой схеме, не на таких лампах, и не с его
опытом нужно строить аппарат для дальней связи. Не знает, что слабенькие
электромагнитные колебания, едва сорвавшись с невысокой антенны, теряются в
лабиринте гор, угасают в хаосе низких тяжелых туч. Лишь отдельные лучики
прорываются сквозь все преграды и летят в пространство, чтобы рассеяться и
исчезнуть там...
Степану что-то почудилось среди шорохов атмосферных разрядов. Желая
дать наибольшее усиление, он повернул рукоятку реостата до отказа. Ему
показалось: регенератор даже вздрогнул, как мотор на предельных оборотах...
А вслед за этим щелкнуло в наушниках, ярко вспыхнули и погасли лампы и
наступила тишина.
Закрыв лицо руками, Степан уронил голову на стол и долго сидел не
шевелясь. Профессор Браун, молчаливо наблюдавший за всей этой сценой,
забеспокоился:
- Стефан!.. - он привстал с кровати. - Что случилось? Ты спишь?
Не оборачиваясь, Степан горестно взмахнул рукой:
- Все пропало, Макс Максович... Сгорели обе лампы.
- Ну, ничего, ничего... - неловким движением, смущаясь, профессор
погладил Степана по волосам. - Стефан, я давно хотел тебе сказать, что...
отдам тебе антивирус, когда завершу работу над ним... Мне он не нужен...
- Отдадите? - Степан посмотрел на старика и недоверчиво покачал
головой. - Когда же это будет?
- Скоро, Стефан, скоро! Еще немного, еще несколько недель работы и я
создам этот препарат.
Степан вздохнул, поднялся и отошел от стола. Он уже не верил ни в какой
антивирус.
Настало время действовать и действовать энергично, но Степан до сих пор
ничего не мог придумать. Все его планы побега разбивались о стальные стены
подземного города. Ничего не давали и встречи с Карлом. Ефрейтор, напуганный
стремительным продвижением советских войск, впал в угрюмое, подавленное
состояние и интересовался только спиртом.
Изменился и профессор Браун. Он стал странно молчаливым и суровым,
лекции прекратились. Старик лишь изредка просил Степана помочь сделать укол
подопытной крысе или прокипятить какой-нибудь хирургический инструмент.
Крысы издыхали десятками. Они вспухали, с них клочьями сползало мясо...
Степана охватывала дрожь при мысли, что где-то совсем недалеко этот же вирус
"Д" вводят людям и они гибнут в страшных мучениях.
Профессор мрачнел с каждым днем. Он уже, наверное, понимал, что не
только на крысах испытывается страшный вирус, найденный Валленбротом.
Макс Браун засмеялся только один раз - злым, саркастическим смехом, от
которого Степану стало жутко. Это случилось в тот день, когда впервые
осталась в живых крыса, которой профессор ввел свой препарат.
Ночью, - эту ночь Степан запомнил на всю жизнь, - профессор запер дверь
на ключ, забаррикадировал ее столом и выключил свет. Стало темно, только за
стеклянными стенами изоляционной камеры то голубовато-синим, то
розовато-фиолетовым пламенем вспыхивали огни многочисленных горелок,
всхрапывали насосы, тонко, по-комариному, пели моторы. Уродливая огромная
тень профессора металась по стенам камеры, иногда задерживаясь на
каком-нибудь приборе, и тогда этот участок проваливался в темноту.
Степан, притаившись в уголке, с напряжением следил сквозь толщу стекла
за всеми движениями профессора. Старик в белом халате быстро вытаскивал за
хвост из стеклянной банки взъерошенную больную крысу, вонзал в нее толстую
иглу и, набрав в шприц крови, швырял животное в ящик. По стеклянной трубочке
в большую двугорлую склянку медленной струйкой текла густая жидкость, один
вид которой вызывал отвращение и все нарастающее чувство тошноты.
Обтянутые блестящей резиной руки Макса Брауна, маска, закрывающая почти
все лицо и оставляющая открытыми только глаза, злые и напряженные,
настороженно-согнутая спина и вкрадчивые движения настраивали Степана
враждебно. Он готов был поверить сейчас, что не антивирус, не лекарство
изготовляет профессор, а ужаснейший яд...
Но профессор, слив в колбу кровь и добавив туда каких-то химикалиев,
сел за столик и устало склонил голову. Халат нелепо топорщился на его
угловатых плечах; вся фигура старика выражала такую беспомощность, такую
усталость, что Степан вмиг отбросил свои подозрения и задремал.
Юноша проснулся от звона разбитой склянки. Сколько прошло времени, он
не знал.
Профессор сидел все за тем же столиком, но выражение его глаз было уже
иным - взволнованным, испуганным. Перетянув себе руку выше локтя резиновым
жгутом, старик пытался ввести в вену иголку шприца, наполненного розоватой
жидкостью.
Хотя горелки уже погасли, прекратилось жужжание моторов и лаборатория
вновь стала обыденной, Степан почувствовал во всей обстановке какую-то
напряженность. С большим вниманием он следил за профессором, понимая, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг