говорил.
Он чувствовал, что любит Катю, любит какой-то особенной любовью. Ее
внешний облик забылся. Степан помнил только тяжелые каштановые косы да
внимательный, ласковый взгляд, но она была близка и дорога ему. Степан готов
был помчаться к ней и остаться в Алексеевке навсегда, лишь бы ежедневно
видеть Катю, слышать ее голос, быть с нею.
Но времени не было. Степан готовился к вступительным экзаменам и
занимался с удвоенной энергией.
Коля Карпов кончил школу с золотой медалью. Впереди целое лето. Наконец
он получил возможность не пропускать ни одного матча, ни одного состязания;
мог вновь взяться за фотоаппарат, за велосипед, за реконструкцию радиолы, -
не счесть всех дел, которые откладывались на протяжении всей зимы.
Но все валилось из рук: велосипед надоел, радиола была вполне годной и
без переделки, - Коле не хватало Степана, без него все казалось скучным,
неинтересным. Да и совестно было: Степан, получивший всего лишь одним баллом
меньше, по русскому языку, лежит в садике под яблоней, углубившись в книгу,
не обращая внимания ни на жару, ни на мух, ни на его отчаянные призывы пойти
купаться. А чем же он лучше Степана?
Николай приносил объемистую книгу и укладывался на траве рядом с
товарищем, но не мог утерпеть, прочитав что-нибудь интересное или спорное,
тормошил Степана.
Степан в сердцах посылал его на речку или же к черту. Колька
отодвигался подальше, но, терзаемый неразрешимым вопросом, шел искать более
приветливого собеседника.
Несколько раз он обращался к доценту Великопольскому вначале по
телефону, а затем, когда Антон Владимирович предложил ему приходить в
институт, и лично. Заходя в Микробиологический институт, Карпов всякий раз
чувствовал благоговейное восхищение перед хитроумными приборами и
лаборантами в белых халатах. Он готов был по целым дням слушать Антона
Владимировича даже в том случае, если доцент рассказывал о фактах, давно
известных из книг, - уже то, что заведующий вирусным отделом уделяет ему
время, казалось Карпову величайшим счастьем.
А однажды Великопольский предложил ему в свободное время работать в
лаборатории института помощником лаборанта.
Карпов пришел в восторг: "Вот это да! В настоящей лаборатории!
Выполнять настоящие научные работы!"
Он даже не задумался, почему именно ему выпала такая честь. Глядя на
доцента счастливыми, влюбленными глазами, Коля соглашался на все условия.
Да, он будет нем, как рыба, и никому не станет рассказывать о
производимых, важных для государства, опытах.
Да, он будет тщательно выполнять все указания Антона Владимировича.
Да, Антон Владимирович может быть уверен в том, что наблюдения всегда
будут достоверными...
С тех пор Коля дни и ночи проводил в лаборатории Великопольского. Он
был так увлечен, что даже не замечал, как остро переживает Степан это
событие.
Степан не завидовал Коле, напротив, он был рад, что другу выпало
счастье работать в лаборатории - в настоящей лаборатории, о которой они
вдвоем мечтали столько раз, - но его больно поразило, что доцент
Великопольский не вспомнил о нем. Неужели в огромной лаборатории не нашлось
бы места и для него? Неужели все дело в злополучной четверке по русскому
языку?
Он очень переживал. Но вскоре произошло событие, которое
Первый день в институте. Только что окончилась первая лекция.
Одни из первокурсников еще торопливо дописывают конспекты, другие
оживленно делятся впечатлениями, третьи осматривают гигантский амфитеатр. А
внизу, у кафедры, Коля Карпов уже о чем-то спорит, воинственно размахивая
мелом:
- А траектория? А траектория? Нет, брат, ты ошибаешься!
Но положение у него, видимо, незавидное. Почесывая затылок, он кричит:
- Степа! На помощь! Чувствую, что прав, а доказать не могу!
Степан не слышит, его мысли далеко: подземный город... антивирус...
Он не замечает, что за ним уже давно наблюдает соседка розовощекая
девушка с чуть раскосыми, задорными глазами. Прикрывая ладонью клочок
бумаги, она рисует его профиль.
- Товарищ девушка в голубой кофточке, - обращается к ней Колька. -
Умоляю, толкните под бок симпатичного молодого человека, который сидит с
вами рядом, и сообщите ему, что его друг пал на поле брани.
Девушка исполняет просьбу:
- Эй, товарищ! Больше жизни! Нехорошо оставлять друга в беде.
Она улыбается, и Степан чувствует себя очень неловко. Чтобы скрыть свое
смущение, он отвечает Коле:
- Держись! Спешу на помощь! - но идет не вниз, где стоит Николай, а в
коридор. Сейчас ему нужно побыть наедине со своими мыслями, - ведь это
бывает только раз в жизни: первая лекция, первый день в институте. А было...
Но ему вновь не дают погрузиться в воспоминания. Коля Карпов, увлекая
за собой девушку в голубом, спешит по коридору:
- Где он? Подайте мне его сюда.
Девушка, смеясь, показывает на Степана:
- Вот! Возьмите сами - он у вас колючий...
- Нет, он просто многоугольный!
- И очень много думает!
- Зато не о себе! Правда, Степан, что ты сейчас думаешь об этой
девушке, которую зовут Наташей, которая любит кататься на лыжах, а ты нет,
которая танцует, а ты нет, которая...
Девушка, хохоча, перебивает:
- А вот и неправда! И не Наташа, и не на лыжах, а на коньках, и танцует
плохо...
- Ах, да! Ну, конечно же, конечно!.. - Коля соединяет руки Степана и
девушки и с комической важностью произносит: Знакомьтесь: будущий профессор
Рогов. Будущий академик... Не Наташа, а?
- Таня, - говорит девушка уже серьезно и жмет руку Степана крепко,
по-мужски.
В это время мимо них прошел майор Кривцов. Степан вздрогнул. Или это не
Кривцов? Знакомые глаза, седеющий ежик волос, прихрамывающая походка.
Кривцов! Но штатский костюм, серая шляпа и трость в руке... И все же это он.
Он!
Забыв о девушке, Степан бросился к Кривцову. Но и Кривцов заметил
Рогова. Он обрадованно схватил юношу за плечи:
- Степа! Какими судьбами?.. Да впрочем, это и так ясно!.. Поздравляю,
поздравляю! Первокурсник?
- Да, товарищ майор!
- Не майор, не майор! Профессор. Два года уже не майор, год не доцент.
Ну, а как твои формулы? Ах да, "бред сумасшедшего профессора"! Что ж это ты,
дорогой: письма-то пишешь, а обратный адрес не обязателен? Куда же тебе
отвечать? Хотя бы штамп был разборчив, а то - клякса! Не веришь? Покажу,
покажу, - знал, что увидимся, сберег!
Звонок прервал Кривцова. Он заторопился и, увлекая Степана за собой, на
ходу успел рассказать, что приехал недавно всего лишь неделю, что жена и
дочь все еще в Москве, что ему предложили заведовать кафедрой в этом
институте и что у него сейчас лекция на третьем курсе. Он не попросил, а
приказал, чтобы Степан сегодня же вечером пришел к нему.
Степан опоздал на лекцию. Профессор физики недовольно взглянул на него,
когда он пробирался между столов. Случись это в обычное время, Степан сгорел
бы со стыда, но после встречи с Кривцовым он был так возбужден, что ничего
не замечал вокруг.
На его тетради лежал рисунок: человек с нахмуренными бровями стремглав
бежит по коридору в развевающейся крылатке пушкинских времен. Под рисунком
было написано: "Больше жизни!", а ниже, наискось, торопливым, неровным
почерком: "А если убегают от девушки - извиняются".
Степан посмотрел на Таню. Она сделала вид, что поглощена лекцией, но не
выдержала и обернулась. В ее глазах блеснул все тот же задорный огонек:
- Кто это был?
Степан прошептал ей на ухо:
- Профессор Кривцов.
- Строгий?
- Нет.
- А откуда вы его знаете?
На них зашикали. Степан склонился над конспектом. Было радостно и
неспокойно на сердце. Все пережитое представилось вдруг в ином, новом свете.
Прошлое... Но ведь не прошлым живет человек. Нужно жить настоящим и будущим.
Вот сегодня первый день... Все радостны и возбуждены. Можно легко понять и
Колю Карпова, и Таню. Хорошие ребята - у них энергия бьет через край.
Он вновь посмотрел на девушку. Стараясь наверстать упущенное, Таня
торопливо записывала лекцию. Завиток волос упал ей на глаза, она машинально
отбрасывала его взмахом головы, но он все падал и падал, - упрямый, золотой.
В аудитории царила тишина, лишь где-то внизу, под полом, глухо шумели
моторы, да профессор у доски говорил о вечных законах движения материи.
Степан едва дождался конца лекций. Его и радовала и смущала предстоящая
встреча с майором Кривцовым. Иван Петрович стал профессором, он будет читать
у них на третьем курсе.
Иван Петрович! Было странно называть его не майором, а по имени и
отчеству; начали казаться невозможными простые, дружеские отношения,
существовавшие между ними раньше.
Но если для Степана превращение Кривцова было ошеломляющим, - для Ивана
Петровича скачок, сделанный Степаном, казался вполне естественным. Еще в
госпитале, во время дискуссий с седоголовым юношей, Иван Петрович понял, что
Степан сдержанный, целеустремленный, волевой человек. Кривцову, конечно, и в
голову не пришло пересматривать свои отношения с Роговым: для него он
оставался таким же, как в госпитале, когда бледный до синевы, с ввалившимися
глазами, лежа неподвижно в постели, доказывал ему, доценту, возможность
создания "живой молекулы". Потому-то он и обрадовался при виде Степана,
потому и встретил его в тот вечер словами:
- Ну как, Степа, будем бороться против рака? Будем, знаю, будем! Ну,
заходи, заходи...
И у юноши вмиг исчезло смущение и неловкость. Перед. ним был все тот же
майор Кривцов - пусть в непривычной одежде, но с теми же
полушутливыми-полусерьезными интонациями, которые располагали к нему и
заставляли верить, что все в мире достижимо.
Они пили чай посреди большой комнаты, заваленной; нераспакованными
вещами, и Степан, преданно глядя на Ивана Петровича, рассказывал ему все,
что пережил за последние два года. Он обрадовался предложению Ивана
Петровича работать под его руководством в лаборатории патологической
анатомии. Пусть это будет, как сказал Кривцов, в чисто учебных целях, пусть
и речи нет ни о каких открытиях, ни о каких необыкновенных экспериментах -
все же это близко к настоящей науке, к настоящей творческой работе.
Профессор Кривцов много говорил о раке, о том, что наступила пора
начать самую решительную борьбу против его распространения. И вот к этой
борьбе, к борьбе за человеческую жизнь и призывал Степана профессор Кривцов,
патологоанатом, специалист по злокачественным опухолям. Ему хотелось, чтобы
и Степан увлекся, чтобы и он все свои стремления, всю энергию отдал бы этому
делу. Пусть не теперь, пусть через несколько лет, но Степан Рогов должен
стать в строй рядом с ним.
Степан пробыл у Ивана Петровича до полуночи. Вместе они расставляли
мебель, прибивали ковры. Потом сели играть в шахматы, и Степан думал:
"Иван Петрович удивительно простой, "земной" человек. И хорошо, что
Великопольский не предложил мне работать в своей лаборатории, - с Иваном
Петровичем будет гораздо приятнее. Да, в конце концов, не все ли равно, где
учиться большому и сложному мастерству эксперимента - в Микробиологическом
или в Медицинском институте?.. Может быть, и Коля захочет перейти к
профессору Кривцову?".
Но Коля не захотел. Доцент Великопольский сумел увлечь его своей
гипотезой, эффектными, но пока что необъяснимыми опытами.
Друзья теперь виделись редко. Все свободное время они проводили в
лабораториях: Степан Рогов - у профессора Кривцова, а Николай Карпов - у
доцента Великопольского.
И работали они над исследованием почти одной и той же проблемы, но в
противоположных направлениях.
Глава XIV
"Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, КАТЯ!"
Накануне Октябрьских праздников Степан Рогов получил телеграмму.
Колхозники "Красной звезды" приглашали его приехать на торжество открытия
Алексеевской ГЭС. В тот же вечер Степан выехал в Алексеевку.
Эти дни он запомнил на всю жизнь.
...Вот залитый светом прожекторов, к зданию гидроэлектростанции
подходит невысокий человек-секретарь обкома партии. Он перерезает красную
ленту, гаснут прожектора, на миг устанавливается такая темнота, которой нет
сравнения, а затем вдруг вспыхивают ярчайшие огни и в воздухе плывут
величественные, торжественные звуки гимна.
...Вот на трибуну выходит Митрич. Он бледен и растерян; он, видимо, не
может вспомнить ни одного слова из своей тщательно заученной речи. Наконец,
собравшись с мыслями, Митрич показывает на огненный транспарант:
"Коммунизм - это советская власть плюс электрификация всей страны" - и
говорит срывающимся голосом:
- У нас будет коммунизм... Спасибо нашему дорогому Иосифу
Виссарионовичу...
На его щеках блестят слезы.
...Вот до странности знакомый человек читает Указ о награждении
передовиков сельского хозяйства... Вот он привинчивает к левому борту
Катиного темно-синего жакета орден Ленина, а Катя смотрит на Степана
растерянными ласковыми глазами и у нее чуть-чуть дрожат губы...
...Вот закладывается первый камень будущего Дворца культуры, и Степан
уверен, что присутствует при рождении чего-то очень важного, очень
значительного. Ему кажется, что, стоя здесь, на высоком холме, где вскоре
поднимется величественное здание, он находится на рубеже двух эпох, двух
величайших в жизни человечества этапов.
...Вот сотни людей одновременно поднимают бокалы. Первый тост за
Сталина! За коммунизм!.. И они с Катей смотрят друг другу в глаза. Они пьют
за торжество жизни на земле, за славные дела, за большое человеческое
счастье.
...Вот у щита, в огромном светлом зале гидроэлектростанции, в парадном
костюме стоит Костя Рыжиков... Он преисполнен важности, он
священнодействует, передвигая какие-то рукоятки, но а его настороженном
взгляде, устремленном на Катю, Степан читает тоску, и ему становится немного
неловко, что Катя стоит рядом и ее волосы касаются его щеки.
...Вот они вдвоем с Катей идут по улицам родного села, путь им освещают
электрические фонари.
...Вот Катя подошла к решетчатой башне ветродвигателя неуклюжей башне,
которая два года назад казалась Степану чудом техники, - и погладила
шершавую балку...
Катя... Катя... Катя...
Эти дни навсегда стали для него символом величайшего счастья.
Пусть даже не удалось поговорить друг с другом по-настоящему, пусть
считанные минуты оставались они наедине, и в эти минуты Степан чувствовал
непонятную робость перед Катей, именно в эти минуты наступали неловкое
молчание. Но все равно в ее глазах он читал лишь одно: "Люблю" - и ему
казалось, что она ждет, чтобы он произнес это слово вслух. Но он так и не
решился.
На обратном пути, в вагоне, он написал Кате длинное письмо. Он писал
обо всем, что долго накапливалось в его душе, что хотел - и не мог -
рассказать при встрече.
И в самом конце написал:
"Я люблю тебя, Катя!" - но немедленно зачеркнул эту строну. О любви не
говорят.
О любви не говорят. Ее чувствуют, ее угадывают по взгляду, по
дружескому вниманию, по голосу, чуть дрогнувшему при расставании, - по
многим непонятным и не замечаемым посторонними признакам.
Катя давно уже знала, что любит Степана, хотя не могла сказать, за что
именно; любит каждую черточку его лица, каждую прядь седых волнистых волос;
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг