отхлынула кровь, и оно стало мертвенно-бледным, с глубокими резкими
морщинами. Ребенок на глазах превращался в старика.
Майор пощупал пульс. Сердце больного останавливалось.
- Кислород! Камфору!
Кривцов затратил много усилий, чтобы возвратить умирающего к жизни... И
когда, наконец, сердце больного застучало, еще неуверенно, но уже
непрерывно, - Кривцов глубоко вздохнул и вышел в коридор. Он подошел к
распахнутому окну и закурил.
Сквозь частую металлическую сетку долетало легкое дуновение свежего
весеннего ветра. Шелестели листочки на деревьях. Осязаемый ярко-желтый
солнечный луч вынырнул из-за поросшего кустарником холма и, рассыпавшись на
тысячи тончайших иголочек, ворвался в помещение.
- Товарищ майор, - прошептала сестра, выбежав следом в коридор. - Он
открыл глаза!
Кривцов подошел к постели. Больной тусклым взглядом обводил комнату.
- Ты в советском госпитале, - сказал майор. - Тебе уже лучше. Успокойся
и засни.
Веки больного широко раскрылись, глаза приобрели осмысленное выражение.
- Шефа... - его лицо болезненно перекосилось. - Директора... Командира
госпиталя...
- Я начальник госпиталя, мальчик! - майор присел на краешек кровати и
взял больного за руку.
- У меня... в кармане... ампула. Это - военная тайна...
- Хорошо, хорошо! Ампула цела, она у меня.
Больной еле заметно кивнул головой, закрыл глаза и затих.
- Уснул, - сказал Кривцов. - Идите отдыхать и вы, Маша. Мне кажется,
опасность миновала.
Майор посидел у постели больного еще некоторое время, прислушиваясь к
дыханию, всматриваясь в черты худенького лица. Да, этот юноша, видимо,
перенес многое.
- Ну, выздоравливай, выздоравливай! - ласково прошептал майор. Как
всегда, человек, отвоеванный им у смерти, становился ему близким и родным. -
Глаша, - обратился он к санитарке, - присмотрите за больным. В случае чего -
немедленно зовите меня. А сейчас - пусть спит.
Больной спал двое суток. Ему умышленно вводили снотворное, чтобы сном
укрепить организм. Проснувшись на третье утро, он сразу же потребовал
начальника госпиталя. Все еще тихо, но уже внятно он сказал майору Кривцову:
- Товарищ начальник, в ампуле - антивирус. Фашисты собираются начать
бактериологическую войну, так этот препарат...
Широко улыбаясь, майор прервал его:
- Война окончена, дружище! Мы победили!
- Победили? - радостно прошептал больной. - Победили! - и вдруг,
вспомнив о чем-то, нахмурил брови и тревожно спросил: - А подземный город?
- Какой город? - искренне удивился Кривцов.
- Фашистский... Людей - освободили?
- Не знаю. Да ты хоть скажи, как тебя зовут?
- Степан Рогов, - торопливо ответил больной. - А где можно узнать? Этот
подземный город находится в Баварских горах.
Майор вместо ответа развел руками: советские войска туда не дошли.
- Ну, а теперь - спать! - строго сказал майор. - Ты очень слаб и должен
укрепить свое здоровье. Обо всем поговорим позже.
Но Степан долго не мог уснуть.
"Победа! Победа! Фашисты разгромлены навсегда!" - ликовало все его
существо. Но к этим мыслям примешивались и другие: он, Степан Рогов, ничем
не посодействовал победе. Кому нужна теперь бесполезная военная тайна,
которую он добыл?
Жизнь победила, но здоровье не возвращалось.
Крупозную пневмонию Степан перенес сравнительно легко, но
воспалительный процесс суставной сумки плеча начал приносить юноше все
больше страданий и очень беспокоил врачей. Не помогали даже наиболее
могущественные препараты, - болезнь приняла затяжной хронический характер. И
хуже всего было то, что юноша впал в подавленное состояние. Он безропотно
переносил мучительные лечебные процедуры, и почти все время лежал, устремив
взгляд в потолок.
После сильных переживаний Степаном овладела депрессия. Его угнетала
неизвестность: что стало с Екатериной Васильевной и другими пленниками.
Кривцов, понимая чувство больного, ежедневно заходил к нему, беседовал
с ним запросто, в полушутливом тоне. Часто майор заводил разговор о
хирургии.
Доцент Кривцов был незаурядным хирургом. Армейские врачи восхищались
точностью его диагнозов и безукоризненностью проведения операций. Он
безбоязненно - и всегда успешно оперировал в области сердца и на черепе,
сконструировал целый ряд замечательных приспособлений для извлечения
осколков, проводил удачные операции по приживлению почти оторванных
конечностей. Но главное, что его интересовало, - злокачественные опухоли. Он
встречал их очень часто: извлекал осколок из брюшины, например, и вдруг
натыкался чуткими пальцами на знакомое уплотнение ткани. Раненый даже не
подозревал, что носит в себе зачаток неизлечимой болезни, которая проявится,
быть может, лишь через несколько лет. Кривцов спокойно удалял опухоль.
Как человек, влюбленный в свое дело, майор решил увлечь хирургией и
Степана Рогова.
- Что с тобой, Степа? - спросил он однажды, присаживаясь на табурет у
кровати. - Тебе очень больно?
Юноша отрицательно покачал головой.
- Так почему же ты печален? - Кривцов отодвинул занавеску на окне. -
Смотри: солнце сияет! А ты...
Степан грустно улыбнулся:
- Товарищ майор, я все время думаю о том, что вы мне сказали. Неужели
все-таки антивирус бесполезен? Не можете ли вы исследовать этот препарат
сами?
- Кто? Я? - Кривцов с деланным ужасом замахал руками. Да я боюсь
микробов как огня! Нет, Степа, то ли дело хирургия! Ножичком чик-чик,
отрезал руку, ногу, голову, - Кривцов засмеялся, - пришил новую - и гуляй
себе на здоровье! А относительно препарата... Нет, Степа, не берусь. Не имею
права вскрыть ампулу. Вот выздоровеешь, я отвезу тебя в микробиологический
институт, там специалисты исследуют твой антивирус.
Степан молча кивнул головой. А майор продолжал в шутливом тоне:
- Нет, Степа. Я тебе серьезно говорю; бросай микробиологию, займемся
хирургией. Какие интересные проблемы возникают! - Он наклонился к Степану и
зашептал: - По секрету тебе скажу: я сейчас готовлю докторскую диссертацию!
Не веришь? Честное слово! Только трудно мне, - ох, как трудно без
помощника! - Кривцов лукаво посмотрел на Степана.
Степан в смущении отрицательно покачал головой. Он очень любил эти
полушутливо-полусерьезные беседы, рассеивающие мрачные мысли, и понимал, что
майор искренне желает ему добра. Но после всего увиденного в подземном
городе медицина опротивела юноше.
- Так не хочешь? - Кривцов погрозил пальцем. - Вот погоди, я натравлю
на тебя Ванюшку! Он тебе докажет, что такое хирургия! А теперь - нечего
отлеживаться! А ну-ка на прогулку! Марш в сад! Бегом.
Эти строгие команды означали, что Степана вместе с койкой бережно
вынесут на веранду. Юноша любил эти "прогулки". Отсюда, с высокого холма
открывался широкий вид. На горизонте вырисовывались острые зубцы Татр, днем
ослепительно белые, а к вечеру - иссиня-фиолетовые, розовые,
багряно-красные... Издалека долетали чешские песни - какие-то необычные, но
близкие и чем-то знакомые. Степан закрывал глаза, вслушивался в мелодии и
представлял себя на родине, в милой сердцу Алексеевке...
К вечеру сад наполнялся больными. Одни ковыляли на костылях, другие
несли перед собой тяжелые гипсовые руки, третьи неподвижно лежали на койках
и колясках. Не было слышно стонов и жалоб: люди смеялись, шутили. Особенно
выделялся один - коренастый подвижной юноша. Его никто бы не назвал больным.
Однажды он подошел к Степану и с шутливой угрозой спросил:
- Так это ты - Степан Рогов?
В тон ему Степан сказал:
- А ты - Ванюшка?
Парень с улыбкой подтвердил:
- Точно! - достав из кармана пачку папирос, он оглянулся и протянул
Степану. - Куришь?.. Да кури, чего их там бояться, этих докторов! Сами
небось по две пачки в день выкуривают, а нам - нельзя? Что за неравноправие
такое?
Ванюшка чиркнул спичку, прикурил и с наслаждением выпустил струйку
ароматного дыма.
- А меня майор прислал агитировать тебя за хирургию, сказал он. - Я у
него завсегда за агитатора. Как кто нос повесил - иди, Ванюшка, доказывай,
что операции получаются удачно, что совсем не больно, - в общем, что
хирургия - как мать родная! Смешной доктор: зачем доказывать, если это и так
видно? Вот я, например. Ты знаешь, кто я?
Степан покачал головой. Ему очень понравился этот веселый парень.
- Я - уникум! - убежденно сказал Ванюшка. - Уникум! И даже двойной.
Во-первых... - он загнул палец, - меня убили через неделю после конца войны.
Во-вторых, я был мертвым целых пять минут и воскрес! А если не веришь -
смотри!
Ванюшка распахнул халат и приподнял рубаху. На грудной клетке, прямо
против сердца, была вмятина, затянутая нежно-розовой кожей. Сердце парня
ритмично и сильно ударялось об эту тонкую преграду.
- Вот видишь, - парень с гордостью приложил руку к груди. - Стучит! А
было в нем вот что!
На ладони у парня лежал крупный осколок с острыми рваными краями.
- Нет, ты правду говоришь? - Степан смотрел на Ванюшку почти с испугом.
- Даю честное слово гвардейца! - серьезно ответил тот. Меня смертельно
ранили шестнадцатого мая под Лясной. Случилось так, что на нашем участке
фашисты не захотели сдаваться в плен и побежали в гости к американцам.
Пришлось их немного попридержать. Ну, задержали, конечно. А я в тот день, в
шестнадцать ноль-ноль, как говорит товарищ майор, скончался на операционном
столе. Записали, значит, в истории болезни: "Умер". Осталось дописать:
"Похоронен там-то"... Лежу. Молчу. Не протестую. Ясное дело - неживой...
Когда вдруг вбегает майор да как закричит: "Что же вы наделали, сякие-такие!
Да вы знаете, кто это лежит? Это же - Ванюшка, герой-танкист! Вернуть его к
жизни!" - Ванюшка улыбнулся и виновато добавил: - И вернули!
В сильном возбуждении Степан воскликнул:
- Ну и молодец ты, Ванюшка! Честное слово, молодец!
- Почему же молодец? - удивился тот. - Мое дело телячье... А вот
майор - молодец! Нет, мало! Человек! С большой буквы, как Горький писал! Ты
ему верь! Он мне рассказывал про тебя. Говорил, что начнет тебя учить.
Соглашайся! Вот станешь хирургом, вернешь к жизни какого-нибудь парня, ну,
такого как я... Да он тебя по гроб жизни не забудет! А ты сам что
почувствуешь? Что у тебя - словно крылья выросли! Вот меня как оживляли:
пропустили б еще минуту - и не стало бы танкиста Ванюшки! Закопали бы, сгнил
бы... А то - живу! Смеюсь! Дышу! И работать буду! - он обнажил руку и
показал узловатые бицепсы. - Правда, бегать нельзя и курить... тоже нельзя.
Но это - пустяк! Шофером стану работать. Ведь так?
- Да, Ванюшка! - тепло сказал Степан. - Спасибо тебе. Для меня сейчас
многое стало ясно.
Он почувствовал себя бодрее, ему захотелось что-то делать, к чему-то
стремиться.
В памяти всплыл профессор Браун, банки со взъерошенными больными
крысами, пробирки и микроскопы, страшная пустота и безмолвие лаборатории в
недрах гор... Это воспоминание было неприятным. Почему? Ведь дело, в конце
концов, не в обстановке?
И Степан понял: в лаборатории Брауна он видел только подопытных
зверьков. Во имя чего производились опыты? Во имя людей? Но их не видел там
ни Степан, ни профессор Браун. Старик даже редко употреблял слово "человек".
Он говорил "человечество" или "организм"... А майор Кривцов видел перед
собой вот этого Ванюшку - коренастого, рыжеватого, с родинкой на девой
щеке... Видел и знал, что у этого Ванюшки есть мать, что Ванюшка грудью
защищал Родину и чуть не погиб в двадцать лет.
Долго, очень долго не спал в ту ночь Степан. А на следующий день он
сказал майору Кривцову:
- Товарищ майор, нельзя ли мне посмотреть, как делаются операции?
- Ага! Сагитировал Ванюшка?! - засмеялся Кривцов. - Нет, дружище, рано!
Вот если к первому сентября добьешься нормальной температуры - разрешу. А
пока что, не желаешь ли прочесть хорошую книжицу?
Без особенного интереса Степан взял учебник хирургии и засунул его под
матрац. Нет, он не хотел заниматься теорией - хватит с него книги профессора
Брауна. Надо увидеть все собственными глазами.
Но прошел и сентябрь, и ноябрь, а здоровье Степана не улучшалось.
Только накануне нового года майор Кривцов сказал:
- Ну, Степа, завтра мы с тобой делаем операцию.
Чтобы не напугать Степана, майор решил показать простейшее удаление
осколка под местным наркозом. Но едва лишь острый скальпель рассек кожу
больного и показалась кровь, юноша побледнел, закрыл глаза и пошатнулся.
В тот же вечер у Степана вновь резко повысилась температура.
- Товарищ майор, я не могу! Я ненавижу кровь, стоны... Я знаю: причиняя
страдания людям, вы спасаете их от смерти. Я бы тоже хотел бороться за
жизнь, но как-то не так. Вот вы рассказывали, что рак лечат лучами радия. А
другие болезни? Нельзя ли найти такие способы, чтобы всегда исцелять без
боли?
- Я понимаю тебя, Степа! - Задумчиво поглаживая седеющий ежик волос,
Кривцов подошел к койке Степана и взял его за руку. - Девизом нашей медицины
всегда было: меньше боли! Гениальный русский хирург Пирогов еще в средине
прошлого столетия впервые в мире применил наркоз. Советские ученые ввели
местное обезболивание. Используя эти методы, мы во много раз уменьшаем
страдания больных. Но этим не исчерпываются наши задачи. Ты прав, Степа:
нужно искать иные, новые пути. И мы ищем... Вот тебе, например, мы первым
долгом ввели пенициллин. Этим ты был спасен от ампутации руки, а может быть,
и от смерти... А ты знаешь, что такое пенициллин?
- Профессор Браун говорил мне что-то об этом лекарстве, но я не стал
слушать.
- Напрасно! Правда, западные ученые стараются приписать честь открытия
пенициллина Флемингу, но лечебные свойства зеленой плесени были открыты
русскими врачами Манассеиным и Полотебновым еще в прошлом столетии. Сущность
открытия такова: микроскопические грибки вида пенициллиум в борьбе за
существование выделяют особые яды, при помощи которых уничтожают многих
страшных для человека микробов...
- Простите, товарищ майор, - прервал его Степан. - Разве борьба за
существование действительно есть?
- Конечно, есть!
- А "гомо гомини..."?
- Эту пословицу надо переделать так: "капиталист капиталисту - волк!" -
Кривцов засмеялся. - Но это же не люди, это империалисты, они живут по
законам джунглей! А среди человеческого общества борьбы за существование -
такой, как утверждают фашиствующие биологи, - нет! Разве мать вырывает пищу
изо рта своего ребенка? Разве ты, например, испытываешь желание убить
кого-либо за то, что он дышит вместе с тобой одним воздухом, пьет из одного
источника, ест плоды, взращенные на одной и той же земле?! Конечно, нет!
Человеческое общество имеет свои особые законы. А борьба за существование
между различными видами в животном и растительном мире действительно идет.
Степан задумался:
- Товарищ майор, - сказал он после длинной паузы. - Значит, можно
натравить одних микробов, на других? Но это же как раз то, о чем мечтал
профессор Браун!
- За много лет до Брауна об этом мечтал наш великий ученый Илья Ильич
Мечников. И не только он. Манассеин и Полотебнов, Ценковский и Гамалея и
многие другие уже немало сделали для того, чтобы осуществить эту мечту... А
Браун... майор вздохнул. - Что ж, не хотелось мне тебя огорчать, но
придется. Браун придерживался ошибочных взглядов. Скажи, можно ли создать
микробов по рецепту?
- Можно!
- Нельзя!
- Нет, можно! - разгорячился Степан. - Я сам видел формулу живой
молекулы. На том листке из рукописи профессора Брауна...
- Живой молекулы?! Гм... Значит, берем железа шесть граммов, серы -
десять, воды - два литра, затем калия, магния, хлора и так далее по одному
миллиграмму, - смешиваем все в колбе, взбалтываем, и - пожалте: вот она,
живая молекула! Мило, мило, нечего сказать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг