стоял за спиной Валентина в ожидании какого-либо поручения. Как и в салоне
"синей молнии", тарелки с едой появлялись в окошечке посреди стола.
Халил с Филиппом старались оказать услугу Селянину, в первую очередь
ему, а потом уж Эле. И это казалось Валентину странным, несправедливым.
Особенно досадовал он на Халила, который перед завтраком просил быть
предупредительным к Эле, а сам поступает как раз наоборот.
Эля держалась очень скованно. Она опять была иная, не похожая на ту
девушку, которая играла роль Ольги, и тем более на вчерашнюю Элю, которая
плакала, уткнувшись в плечо Халила. Она и сейчас избегала смотреть на
Валентина, и тот обреченно думал, что иначе и быть не может, что она лишь по
обязанности рядом, а мысли ее, вероятно, о собственных огорчениях или об
Илье Петровиче и несчастье на "Артуре".
Он и сам старался не заговаривать с нею, обращаясь преимущественно к
Чичерину.
После завтрака Филипп распрощался.
- Надеюсь, мы еще не раз увидимся, - сказал он перед тем, как дверца
лифта скрыла его.
А Валентин мгновение спустя услышал вызов Локена Палита. Председатель
Всемирного Совета спрашивал, готов ли Валентин принять его. Селянин
пробормотал:
- В любую минуту...
Гости собрались уйти, чтобы не мешать разговору, но Валентин почти
испуганно взглянул на них: останьтесь! Он чувствовал себя, как солдат, на
прием к которому вдруг попросился генерал.
Локен Палит, едва появившись в квартире, предупредил:
- Я прошу вас никому ни под каким видом не говорить пока о том, что вы
услышите. Это слишком серьезно, чтобы до окончательной проверки сообщать
кому бы то ни было... Вы поняли меня?
- Зачем спрашиваешь, отец?
Эля только наклонила голову.
А Локен Палит повернулся к Валентину.
- Сядем. Разговор нелегкий. Я долго колебался, идти ли сюда. Как
видишь, не выдержал. Никто из людей Земли не поможет сейчас больше твоего.
Пусть слух твой будет таким же острым, как и твои мысли... Всемирный Совет
очень встревожен сведениями с ракетоплана М-371. Трагедия могла быть и
случайностью. Но нельзя исключить и преднамеренного убийства.
- Убийство? - недоверчиво переспросил Халил. - Я не ослышался, отец?
Эля побледнела.
А Валентин все еще не понимал, с какой целью говорит ему Локен Палит о
происшедшем.
- Всемирный Совет, - продолжал Локен Палит, - обеспокоен тем, что
шаровидное тело, похожее на то, которое видели возле "Артура", появилось и
вблизи Марса. Что это? Близнецы? Одно и то же тело? Но тогда как объяснить
необычную траекторию полета, не имеющую ничего общего с орбитами метеоров и
комет.
- Разведчики, посланные другой цивилизацией, - вот как объяснить! -
опять не удержался от возгласа Халил.
- Люди и прежде не раз ловили сигналы, которые, как им казалось, были
посланы внеземным разумом. Отчаянные фантазеры находили следы звездных
пришельцев на самой Земле. Но вскоре выяснялось: ошибка, заблуждение. Тебе
ли напоминать об этом, Халил...
- Значит, всему, что происходит, есть другое объяснение, отец? Не
разведчики, не посланцы космоса?
- Надо искать на всех тропинках, которые нам доступны, Халил, - с
грустью оказал Локен Палит. - В том числе и на той, о которой ты говоришь.
- Но если цивилизация - убийства не могло быть, отец.
- Так считаешь ты, Халил, и все люди Земли теперь считают так:
цивилизация и убийство - несовместимы, - негромко ответил Локен Палит. - Но
в то время, когда начинал жить он, Локен Палит кивнул на Селянина, - тогда
считали и часто поступали иначе. Тогда было две цивилизации. Разве не так,
Валентин?
- Я, кажется, догадываюсь, о чем речь, - откликнулся Селянин. - В мое
время была цивилизация, которая несла людям благополучие и прогресс. Но
существовала и такая, с позволения сказать, "цивилизация", которая развязала
две мировые войны, затопила Землю кровью и слезами, унесла семьдесят
миллионов жизней. Ленин назвал эту цивилизацию "цивилизацией
империализма"...
- Мы теперь знаем, что высшая ценность - живой мыслящий мозг, что
унизить, ущемить, а тем более убить мозг - нет ничего ужаснее и
безрассуднее, - с горечью сказал Локен Палит. - Но люди заплатили за эту
истину морями крови, Гималаями трупов. Мудрость стоит очень дорого. Даже
теперь стоит дорого. Но прежде слишком многие не понимали этого,
пренебрегали этим, отстаивали жалкие вещи вместо того, чтобы возвышать мозг,
пестовать разум.
- Об этом-то и я слышал, отец. Но все-таки не в силах примириться...
Как можно? Зачем убивать братьев?..
- Я тоже не в силах, Халил, - согласился Локен Палит. Рассудком
принимаю: было так! Но сердцем не могу. Поэтому и пришел сюда, Халил.
Локен Палит надолго замолчал, собираясь с мыслями.
- На Земле, твоей и моей Земле, Валентин, - наконец сказал он, - есть
еще нерешенные общепланетные проблемы, вроде опасности перегрева. Но в
пределах наших возможностей сделано все, чтобы люди были счастливы. Лишь в
школе наши дети бегло знакомятся с тем, что когда-то были войны. Многие
забывают эти сведения, едва закончив школу. Да и зачем их помнить? И без
этого слишком велик объем информации, которая нужна человеку для работы... К
тому же знать о войне лишь из научных источников - а мы их используем теперь
непременно! этого еще недостаточно. Все до конца понять и перечувствовать
может лишь тот, кто сам пережил войну. И в этом, Валентин, твой опыт
бесценен... Коммунизм, покончив с неравенством, избавил нас и от войн. Убить
человека? Теперь это кажется невероятной дикостью. Нет, я допускаю, что
можно разгневаться, потерять контроль над собой и посягнуть - невольно, без
преднамеренности - но все-таки посягнуть на жизнь своего брата. А
преднамеренное убийство... Какие мотивы? Цель? Вот Халил сказал только что:
если к нам в Солнечную систему прилетели разведчики иной цивилизации,
убийства не могло произойти. Он высказал то, что в сердце любого из нас.
Хорошо, если он и все мы не ошибемся. Но разве нельзя допустить, что на
какой-то планете в космосе победила цивилизация-урод. Было же в твое время,
что каждый шаг к подлинно новому встречал яростное, иногда вооруженное
сопротивление? Было так?
Валентин кивнул: вся история была полна такими примерами... Интервенция
стран Антанты против Советской России, нападение фашистов на Советский
Союз - это уже часть жизни его родителей и жизни самого Валентина.
Он вспомнил ночь расстрела.
Их было двадцать четыре, а он, Валентин, двадцать пятый. Черные силуэты
эсэсовцев застыли напротив них.
А потом - свет автомобильных фар в глаза, мертвенно поблескивающие
автоматы, вскинутые теми, в черных мундирах, и удар в грудь, опрокинувший
землю и небо...
Эсэсовцев, стрелявших в партизан и в него, в мальчишку, послала страна
первоклассной индустрии. Дойчланд, Германия. Гитлер воспитал миллионы убийц,
уничтожавших все на своем пути. Памятниками их позора стали Освенцим и
Майданек. А разве гитлеровцы одиноки? Бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросили
выкормыши иной и тоже высокоиндустриальной, "цивилизованной" страны. Вьетнам
жгли напалмом опять же не гитлеровцы... Вспомнилось, что были садисты,
испытывавшие наслаждение при виде страданий. Были бандиты, считавшие
убийство своим ремеслом. Были... Были... Селянину стало не по себе от
собственных мыслей - таким уродливо беспощадным предстал перед ним старый
мир. Он боялся поднять глаза на Локена Палита, Халила и особенно Элю.
Впрочем, Эля знает все и сама.
Селянин вздохнул и начал рассказывать. Когда он кончил, Локен Палит
опять, как и в начале встречи, попросил прощения.
- Я подозревал, что все это бесчеловечно. Однако я не предполагал, что
настолько бесчеловечно, а порой и бессмысленною.
А вслед за ним заговорил Халил:
- Расизм, бандиты, садизм, прибыли монополии... Неужели и эта,
неизвестная нам, цивилизация послала разведчиков-убийц и пришлет новых?
Почему не отвечаешь, отец?
- Мне нечего ответить, Халил. - Локен Палит поднялся. Еще раз
предостерегаю: никому ни звука! Всемирный Совет оповестит людей, когда все
будет однозначно установлено. Горько думать, что разум схватится в
единоборстве с разумом же... А ты, Валентин, знакомься с Землей. Она
прекрасна, поверь. На моей Родине в Индии под ноги дорогому гостю бросают
цветы. Пусть же и твой путь будет усыпан цветами.
ЗАЧЕМ ТЫ ЕСТЬ, ЧЕЛОВЕК?
Однако в этот день у Селянина с его друзьями дальняя поездка сорвалась.
Не только потому, что они был л расстроены разговором с Локеном Палитом,
хотя было и это. Поездку отложили прежде всего потому, что против нее
возражал профилактор Чичерин. Эля попыталась било заспорить. Филипп
непреклонно повторил:
- У нашего брата Валентина индекс ноль-один. На сегодня ему
сверхдостаточно переживаний. У тебя, Эля, тоже повышенная нервозность. Я, к
сожалению, не могу судить о причине.
- При чем здесь я? Речь не обо мне...
- Конечно, - упрямо продолжал Филипп. - А все равно тебе тоже надо быть
поосмотрительней, не говоря уже о Валентине. И твои неприятности...
- Не надо об этом!.. И потом мы же хотели в гости к моей подруге. Она
милая и добрая.
Разговор шел по микростанцпям, но слушали все четверо. Валентин - с
невольной встревоженностью за Элю.
Он не смел расспрашивать девушку. Особенно после вчерашнего вечера,
когда стало ясно: нет, не он нужен ей. А Филипп настаивал на своем.
- Знакомств тоже сверхдостаточно, Эля. Пусть и с твоей доброй и милой
подружкой. А если не сидится на месте, слетайте, например, в горы или на
море. Прошу без новых, знакомств. На сегодня хотя бы.
Он и вправду был человеком дела, Филипп Чичерин. Спорить с ним было
бесполезно. Селянин вымученно усмехнулся:
- Теперь что же - медики главные притеснители на Земле?
- Счастлив слышать тебя! - откликнулся Филипп. - Однако с индексом
ноль-один не шутят. Предельная осторожность в нервных нагрузках - вот
главное требование при этом индексе. Дальняя поездка невозможна. Не
разрешаю.
- А дышать позволишь? - не без иронии спросил Валентин.
Однако Чичерин не уловил или не принял ее.
- Дыши себе на здоровье! Морским воздухом хорошо бы. Эля, Халил,
слетайте на море, к дельфиньим островам. Близко и полезно.
Это становилось уже несносным. Валентин в сердцах заявил, а не плюнуть
ли на все предостережения и не отправиться ли, куда задумано, однако теперь
уже и Халил стал уверять, что дельфиньи острова - это замечательно, он и сам
не прочь побывать там.
Эля промолчала.
- Значит, летим, да? - обрадовался Халил. - Поднимемся в ангар или
вызовем "пчелок" сюда?.. Я бы вызвал. Ничего интересного в ангаре не
увидишь, Валентин, дорогой. Только ячейки с "пчелками". Но ты их уже видел.
- Хотелось бы поближе рассмотреть...
- Рассмотришь и пощупаешь, дорогой. Мы как раз на "пчелках" и
полетим... А больше ничего примечательного в ангаре нет. Разве что не
скучают старички-аэробусы, очень неуклюжие аэробусы. Десять тысяч человек
поднимает каждый. Устарелая конструкция, дорогой. Только во Всемирном Совете
и остались такие. На Земле уже давно так: устарелыми конструкциями дольше
всех пользуются члены Советов. Знаю, было иначе. Но всегда ли справедливо
иначе?.. А я не люблю аэробусов, ни старых, ни новых. Слишком спокойно и
комфортабельно, никакого ощущения, что летишь. Предпочитаю на одиночном
многокрыле, на "пчелке": сам хозяин, хочу вверх, хочу вниз, хочу лежа на
боку. Красиво, весело!.. Не обижайся, дорогой, что я и сейчас так... Ангар!
Ангар! - принялся вызывать Халил. Одиночную и парную "пчелки" в квартиру
моего дорогого друга Валентина, секция сто семнадцать "А"...
Не прошло и минуты, как за окном повисли в воздухе два
аппарата-многокрыла. По бокам у них трепыхали сотни небольших прозрачных в
махе крылышек, и внешне аппараты были, действительно, похожи на пчел.
Внезапно многокрыл покрупнее тюкнулся в стену-окно и сквозь мгновенно
возникшее овальное отверстие проник в комнату. В лицо и грудь Валентина со
слабым шорохом ударила струя воздуха. Но и только. Вероятно, крылышки махали
с такой частотой, что звук был уже за пределами человеческого слуха, став
ультразвуком. А мотор... В привычном для Селянина понимании не было у
"пчелки" мотора. Вот она биологизированная техника!
Между тем многокрыл опустился на пол и откинул, приглашая садиться,
дверцу-колпак.
Однако Валентин не тронулся с места. Вчера вечером, во время
праздничной феерии, он восхищался такими же "пчелками", от которых бы
замерло в зависти сердце любого воздушного аса его времени. Сознавая все
это, он все же не мог доверить свою жизнь похожему на глубокое корыто
сооружению. "Пчелка" не более, чем на метр, возвышалась над полом, и длина
ее - между креслицами в носу и у кормы - только-только не столкнуться
коленями. Однокрыл-одиночка, висевший в воздухе за стеной-окном, был еще
крохотнее.
Халил расценил нерешительность Валентина по-своему.
- Почему ты с Элей все время... как это по-русски... букой? - шепнул
он. - Я же просил: не огорчай ее, хорошо?
Селянин понял, что желание Халила полететь на одиночке само собой, но
прежде всего планетолетчик хочет оставить Валентина с Элей вдвоем. Он ни о
чем не догадывался, Халил; он был слеп, как все или почти все влюбленные...
Или он был несокрушимо убежден в Элиной любви?
Между тем Эля уже уселась в многокрыле. Халил предупредил, что полетит
следом немедля, и Валентину волей-неволей пришлось влезть в "пчелку".
Дверца-колпак тотчас закрылась. Корпус многокрыла, матово-белый снаружи,
вдруг словно исчез. Был только пол и были креслица. И еще он и Эля.
Валентин протянул руку, чтобы удостовериться, остался ли у "пчелки"
корпус. Рука уперлась в твердое.
- Тебя удивляет прозрачность материала?.. Если хочешь, можно перевести
в новый режим освещенности, - Эля смотрела на него чуть-чуть печально.
Селянин отвел глаза в сторону, сказал:
- Сойдет и так...
Эля нажала голубую кнопку, вмонтированную в подлокотник креслица.
Тотчас раздалось мелодичное гудение, потом шелест, через секунду-другую
смолкшие. "Пчелка" плавно приподнялась и поплыла к стене, в которой тотчас
возникло овальное отверстие. Валентин оглянулся: "пчелка" Халила уже стояла
возле планетолетчика.
- Курс к морю, к дельфиньим островам. Нижний предел высоты, - приказала
Эля, вероятно, какому-то праправнуку старинных автопилотов.
- Так надежнее, - объяснила она Валентину. - Сейчас разрешают летать
даже трехлетним ребятам. Это ничуть не опасней, чем, например... ну вот хотя
бы езда на таких машинах, которые были прежде... На трех колесах и еще на
двух колесах... Помоги же вспомнить название!
- Ну, мотоцикл... Ну, велосипед...
Он отвечал неохотно, почти неприязненно, не находя лучшего способа
скрыть свою встревоженность и свою любовь к девушке.
- Да-да, велосипед, - подхватила Эля. - Дети ездили по улицам рядом с
этими... автомашинами...
"Пчелка" полого спускалась вниз. Позади высилось здание Всемирного
Совета - гигантская рафинадной белизны призма. А перед ними выстроились
шеренгой другие здания самых разных цветов и очертаний - то трехгранные, то
как растянутый мех старинной русской гармошки, то октаэдры и даже конусы,
словно воткнутые острием в землю. В просветах была голубизна моря. Вверху
тоже была голубизна - небо без единого облачка.
Валентин видел город вчера со смотровой площадки. По тогда был вечер и
пылало многоцветьем, прежде всего, небо. А теперь, при солнечном свете,
такое же, только ласковое, успокаивающее многоцветье опустилось на дома, на
горы, на море.
Мимо их "пчелки" пронеслась одиночка Халила, вернулась назад, опоясала
петлей, которую в двадцатом веке называли нестеровской и еще мертвой, а
потом заплясала, колыхаясь с боку на бок и снизу вверх.
- Переключил управление на себя, - наблюдая за Халилом, сказала Эля. -
Планетолетчик, ему это разрешено.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг