поглощало профессора, и у него нередко не оставалось свободного времени даже
для нормального сна.
Бесфамильный и все участники экспедиции с глубоким уважением относились
к работе профессора, делая всё, чтобы облегчить его труд. За весь месяц
работы на полюсе не было ни одного случая невыполнения к сроку какого-либо
поручения Бахметьева. Весь экипаж трогательно заботился о "своём
профессоре". Результатом этой заботы было, что профессор не чувствовал
неизбежных, казалось, неудобств и лишений, с которыми обычно сопряжена
научная работа в Арктике. Командир звена сумел ему создать условия, почти
ничем не отличающиеся от условий московской лаборатории. И частенько дело
доходило до того, что старый профессор забывал, где он находится, и
выскакивал из превращённой в лабораторию пассажирской кабины "Г-2" на
свирепый сорокаградусный мороз полюса в тонком халате и с непокрытой
головой.
Ближайшим помощником, правой рукой профессора вскоре стал метеоролог
Байер. Они вместе запускали радиозонды, вели шаропилотные и десятки других
наблюдений над атмосферой полюса. Молодой, энергичный, имеющий немало знаний
в областях, смежных с его специальностью, метеоролог почти всё время вёл
самостоятельные научно-исследовательские работы по поручению Бахметьева.
Правда, когда дело касалось прогнозов и гипотез, старый и молодой учёный
почти всегда горячо спорили, но это не мешало им дружно работать, накапливая
богатейший научный материал.
Остальные люди экипажа, не исключая и самого Бесфамильного, не имея
специальных знаний, оказывали лишь техническую помощь учёным, выступая в
большинстве случаев в роли чернорабочих.
В общем работы хватало на всех, и все были вполне довольны, если не
сказать - веселы. Однако, по общему признанию, лучше всех себя чувствовал
бортмеханик Егоров. Полёт и жизнь на полюсе дали ему возможность осуществить
своё крупнейшее изобретение и пожинать приносимые им богатые плоды.
Да, учитель имел все основания быть довольным своим учеником! Егоров
считался молодым бортмехаником и производственным "папашей" считал старого
бортмеханика Дудорова, а тот сумел заразить изобретательским зудом своего
любознательного и энергичного ученика.
С тех пор, как Егорову стало известно, что он идёт в большой арктический
перелёт, он крепко задумался над больным вопросом северных полётов вообще -
над запуском мотора во время мороза. Над этой проблемой не один год ломали
головы полярные лётчики и бортмеханики. Предложений было немало, но
реального, вполне надёжного средства никто назвать не мог.
И здесь Егорову помог его "папаша". Он изобрёл незамерзающую смесь для
радиаторов. Этого было достаточно, чтобы окончательно оформилась давно
зародившаяся у Егорова мысль. Он её немедленно предложил Бесфамильному.
Лётчик сумел оценить по-настоящему мысль своего бортмеханика и настоял на
переоборудовании "Г-2" по его чертежам.
Сейчас, на полюсе, выдержавшее неоднократные испытания в самых суровых
условиях изобретение Егорова вызывало неподдельный восторг всего экипажа. О
лучшей награде изобретатель не смел и мечтать.
Изобретение Егорова давало возможность в любой мороз запускать все
четыре мотора "Г-2" в умопомрачительно короткие сроки - в двадцать -
двадцать пять минут. В принципе оно сводилось к следующему:
К чехлу правого среднего мотора пристёгивалась цилиндрическая юбка из
шёлкового полотна. Растянутое тросиками, крепящимися к шасси, лыжам и
вмороженным перед самолётом колышкам, это лёгкое сооружение легко
выдерживало даже свежий ветер. Под "юбку" устанавливались один-два примуса,
от которых к мотору и в пассажирскую кабину шли трубы. С помощью этих труб в
обогреваемом моторе и в кабине всё время поддерживалась комнатная
температура.
В стены пилотской рубки были вделаны два нормальных шестидесятилитровых
баллона сжатого воздуха под давлением в двести атмосфер, предназначенные для
запуска моторов. Зарядка баллонов производилась автоматически компрессором,
установленным в передней части обогреваемого мотора. Егоров, как в самом
себе, был уверен в безотказной работе своего автоматического компрессора,
но, отдавая дань общему лозунгу экспедиции: "предусмотреть всё", всё же на
всякий случай взял на борт ручной компрессор. При его помощи в одном из
баллонов можно было довести давление до восьмидесяти атмосфер, что вполне
достаточно для запуска тёплого мотора.
Пользуясь сжатым воздухом, Егоров в два счёта заводил обогреваемый
мотор. Но это ещё не выход. На одном моторе не полетишь. Как же быть с
остальными?
Вот здесь-то и была зарыта собака егоровского изобретения!
Радиаторы всех моторов заполнялись незамерзающей дудоровской смесью. Она
не боялась морозов, и, выключая моторы, её не приходилось спускать, как
воду. Системы же охлаждения всех моторов были соединены между собой. Закрыв
радиатор и запустив обогреваемый мотор, Егоров в три минуты доводил
температуру его жидкости до восьмидесяти градусов выше нуля, а затем включал
помпу, которая гнала нагретую жидкость в левый средний мотор. Подчиняясь
закону циркуляции, тёплая жидкость быстро вытесняла холодную из левого в
правый работающий мотор. Через пять минут запускался подогретый таким
образом левый мотор. Теперь работают оба средних мотора. Их водяные
магистрали соединены с магистралями обоих крайних. Оба средних одновременно
обогревают свои крайние. И такой круговорот нагретой жидкости приводил к
тому, что не проходило и получаса, как все моторы, несмотря на мороз, ревели
на полном газу, и Егоров докладывал своему лётчику о готовности к полёту.
Не удовлетворяясь этим, Егоров установил медные змеевики в масляных
баках. Пользуясь горячей жидкостью работающих моторов и своей помпой, он всё
время поддерживал нормальную температуру смазочного, не имея неприятностей и
с этой стороны. Во время стоянок ему не приходилось спускать масло из баков
и нагревать его перед полётом.
Оборудованный по предложению Егорова "Г-2" получал весьма ценную в
сложных условиях стоянки на полюсе способность - сняться с льдины и пойти в
воздух почти немедленно. Поэтому бортмеханик с полным правом подтрунивал над
рассказами о том, как северные лётчики порой сутками бились над запуском
застывшего мотора какого-нибудь "Р-5" - мухи по сравнению с "Г-2".
В первые же дни стоянки на полюсе на острый язычок Егорова попал
Слабогрудов. Бедный радист, у которого "ястребок" Шевченко отнял
безраздельную власть над "крышей" самолёта, был вынужден снять стационарную
жёсткую антенну с крыльев "Г-2". Теперь при всякой смене места стоило только
сесть самолёту, как грузный Слабогрудов, по выражению Егорова, "выкатывался
колбасой" из кабины и принимался долбить во льду лунки, чтобы вморозить
штанги временной антенны. Егоров всегда помогал ему в этом кропотливом деле,
не упуская случая отпустить несколько острот по поводу "неудачных
паутинников, готовых вморозить в лёд телефонные столбы по всей трассе
полюс - Тихая". Слабогрудов отшучивался, но всё же соглашался, что долбить
лёд, вмораживая или освобождая штанги, - удовольствие маленькое. В конце
концов Егоров предложил протянуть стационарную антенну на фюзеляже. Это
предложение, осуществлённое Слабогрудовым, оказалось вполне жизненным и
избавило радиста от частых "ледово-горных работ".
Обычно при хорошей погоде наиболее напряжённой была первая половина дня.
К обеду всё население полюса собиралось во вместительной пассажирской кабине
"Г-2".
Где-то под мотором горел примус, наполняя кабину приятным теплом.
Благословляя Егорова, все с удовольствием разоблачались, сбрасывая с себя
полярную одежду. Здесь умели ценить тепло!
После обеда каждый усаживался в удобное кресло. Перед креслом маленький
откидной столик. В эти часы, по раз и навсегда установленному правилу,
экипаж пользовался заслуженным отдыхом. Нарушалось это правило только в
случае шторма, но, к счастью, штормы в это время года здесь были довольно
редкими гостями.
...Сегодня, как и всегда, воспользовавшись часом отдыха, профессор
Бахметьев продолжает свой обычный нескончаемый спор с метеорологом Байером.
Канин и Егоров передвигают шахматные фигуры. Бесфамильный склонился над
синоптической картой. Слабогрудов ни на минуту но отходит от своей рации.
Сейчас он что-то рассказывает любопытному Уткину. Пользуясь "своей" рацией,
журналист и здесь, на полюсе, не даёт ему покоя.
Между тем, учёные продолжают свой спор в повышенном тоне. Их
возбуждённые голоса заставляют всех насторожиться: значит, будет что-нибудь
интересное.
- Нет, - слышится надтреснутый голос старого профессора, - нет, вы не
правы. Вы забываете о законе Гофмана. Этот изумительный учёный достаточно
ясно раскрыл загадку образования тёплых течений в стратосфере. Работы
Шокальского окончательно доказали существование гималайской отдушины...
- Какой отдушины? - заинтересовался Шевченко.
Воспользовавшись тем, что профессор на минуту отвлёкся, Байер дал волю
своему красноречию:
- Шокальский - не авторитет, профессор. Я в корне не согласен с ним.
По моим наблюдениям ветры здесь неустойчивые, хотя большинство и дует с
востока. Но это внизу, а по шаропилотным наблюдениям, например, на высоте
тысячи метров ветер меняет своё направление примерно на девяносто градусов,
а иногда даже и резче. Помните - вчера мы пускали шар до шести тысяч
метров. Он показал нам три слоя совершенно различных течений. В будущем
лётчики всегда будут летать через полюс при попутном ветре...
- В будущем, - заметил Бесфамильный, - мы будем летать на
стратопланах со скоростью тысяча пятьсот - две тысячи километров в час. Я
ещё испытаю это удовольствие - позавтракать в Москве, а пообедать в
Нью-Йорке.
- Поскорей бы наступало это будущее, - вмешался Шевченко, так и не
получивший ответа на свой вопрос. - Уж я-то больше всех заинтересован в
этом: моя девушка живёт в Хабаровске, и я бы к ней из Москвы каждый день
летал на свидание!
- Позвольте, позвольте, Шевченко, - возмутился профессор. - Это никак
не относится к делу... Как вам не стыдно, молодой человек! - неожиданно с
новой силой набросился он на ничего не подозревающего Байера. - Стыдитесь!
Шокальский для вас не авторитет? Это просто возмутительно. Я предполагал,
что ваша компетентность в вопросах...
- Простите, профессор, - рискуя показаться невежливым, перебил его
Бесфамильный, - я вот разбираюсь в синоптической карте и прихожу к выводу,
что погода не предвещает ничего хорошего. А это, согласитесь, сейчас важнее
защиты авторитета уважаемого профессора Шокальского.
Бахметьев взял карту из рук Бесфамильного. Вначале, по инерции, он всё
ещё бросал негодующие взгляды на Байера, как бы собираясь окончательно
разделаться с ним, но скоро карта поглотила всё его внимание.
- Как вы думаете, - спросил Бесфамильный, - имея такие прогнозы,
сколько мы можем ещё пробыть на полюсе?
- Я лично готов пробыть здесь сколько угодно, хоть год, - не
задумываясь, ответил профессор. - Нам хватило бы работы!.. Но карта
действительно тревожная. В этих местах погода скоро начнёт портиться. Это бы
ещё ничего, да Тихая может вскрыться, и наш аэродром вынесет в открытое
море. Видимо, придётся убираться отсюда не позже чем через десять суток,
иначе ледокол будет вынужден искать льдину для посадки наших самолётов.
- Нет, спасибо! У ледокола на нашей махине не сядешь...
Карта пошла по рукам. Все с тревогой всматривались в неё. Опасаясь, как
бы это не вывело коллектив из необходимого равновесия, Бесфамильный поспешил
переменить тему.
- Оставим пока это, - сказал он. - У начальника экспедиции есть более
точные данные о состоянии льда в бухте, и он нам сообщит, когда нужно будет
вылетать. Меня сейчас интересует другое: есть ли ещё где-нибудь поблизости
острова, кроме тех, что заметил Блинов?
Профессор задумался. Видимо, этот вопрос не являлся для него
неожиданным. Что-то прикинув в уме, он начал издалека:
- Не всё ещё изучено на земном шаре. До нас полюса никто серьёзно не
обследовал. Одни предполагали, что здесь находится действующий вулкан,
другие утверждали, что полюс - это покрытая вечными льдами земля. Мы же
кое-что видели, кое-что знаем наверное, и нам здесь уже было и жарко и
холодно! Судя по нашим наблюдениям, полюс - это море, имеющее местами
неизмеримую глубину и покрытое толстой корой векового льда. Но у меня на
этот счёт есть свои соображения, и я берусь утверждать, что в районе полюса
всё же найдётся немало мелких островков, о которых ещё не знает мир. Я,
например, предполагаю, что самый полюс и окружающая его площадь в несколько
сотен тысяч квадратных километров покрыты вечными льдами, которые обладают
замечательной способностью - не расти, не увеличиваться. Вы спросите:
почему это происходит? Законный вопрос! Я думаю, потому, что полюс за лето
расходует льда ровно столько, сколько он накопил за зиму. Расходится же
отсюда лёд по всем направлениям, между открытыми и неоткрытыми островами,
окружающими полюс неровным кольцом. Само собой разумеется, что кроме этого
летом лёд ещё интенсивно подтаивает снизу...
Профессор увлёкся. Сказывалась длительная кабинетная работа. Его память
отягощало множество наблюдений. Привыкший к обобщениям мозг давно уже
приготовил выводы. Они просились наружу. И теперь, получив повод, профессор
дал себе волю. Увлекаясь сам и увлекая других, он продолжал:
- Как я уже сказал, от полюса лёд движется по всем направлениям. В этом
ему помогают ветры и течения, которых, кстати сказать, здесь сколько угодно.
Возьмём одно из главных направлений - с юго-востока, от Сибирских островов,
на северо-запад к Гренландии. Теперь взгляните на карту. Видите, несколько
не доходя Гренландии, лёд резко меняет направление дрейфа и поворачивает
почти строго на юг. Это с достаточной очевидностью доказано дрейфом Нансена.
Значит, происходит торможение. Значит, между Гренландией и Шпицбергеном есть
настолько мощное препятствие, что льды не в силах преодолеть его. Этим
препятствием может быть только земля, точнее - громадных размеров
неизвестный остров или даже целый архипелаг. Что бы получилось, если бы
этого препятствия не было? Получилось бы то, что мы с вами сейчас не сидели
бы здесь. В летние месяцы от Берингова пролива к полюсу дуют довольно
постоянные ветры силою до восьми-девяти баллов. Они несут с собой льды с
берегов Чукотки. И эта масса льдов с огромной, всесокрушающей силой давит на
полюс. Если бы не было барьера, земли, - они неизбежно очистили бы полюс от
льдов.
Этим, между прочим, объясняется и явление, так поразившее вас,
Бесфамильный. Вспомните, что мы наблюдали, приближаясь к полюсу. Чем ближе к
полюсу, тем меньше становилось крупных льдин, чаще попадались нагромождения
битого льда. Ясно, что лёд крошится, напоровшись на гребёнку окружающих
полюс мелких островов. Летом же под влиянием морозов и непрекращающегося
давления он, искрошенный, как бы впаивается в окружающие полюс льды и вместе
с ними уходит на юг, в обход барьера. Таким образом льдина, которая столь
гостеприимно приняла наш самолёт, по всей вероятности родилась где-нибудь у
берегов Чукотки. Может, именно на ней несколько лет тому назад был
расположен знаменитый лагерь Шмидта. Пройдут года, и давлением наступающих с
востока льдов она будет вытеснена отсюда на запад, а потом на юг. Это именно
так, потому что лёд на полюсе вечно меняется...
Профессор кончил. Он обвёл благодарным взглядом внимательную аудиторию и
медленно опустился в кресло. Ему хотелось привести в порядок внезапно
нахлынувшие мысли.
Несмотря на то, что большинство фактов, на которые опирались выводы
профессора, было давно известно, - его выводы для всех, кроме
Бесфамильного, были несколько неожиданными. Командир звена едва скрывал свою
радость. Сам того не подозревая, профессор точно, по пунктам подтвердил его
научное предположение своими наблюдениями.
Бесфамильный решил ещё раз попытать счастья.
- Как вы думаете, профессор, - спросил он, вспоминая о своей
сокровенной мечте, - можно организовать регулярную трансарктическую
воздушную линию из Европы в Америку через северный полюс? Байер уже сказал
нам, что всегда можно будет летать с попутным ветром. Но это не всё. Для
работы линии больше ветра нужна база в районе полюса.
- Для полётов через полюс конечно необходима постоянная база. Но,
по-моему, её совсем не обязательно организовывать на самом полюсе. Тем
более, насколько я понимаю, она нужна не только для метеорологических
наблюдений, но также на случай вынужденной посадки. Такую базу можно
организовать между восемьдесят девятым и девяностым градусами северной
широты - там больше ровных льдин. Думаю, что наученные нашим горьким опытом
организаторы этой базы не будут держать около себя самолётов, не будут
мучиться, постоянно перетаскивая их с места на место, как это делаем мы.
База вполне выполнит своё назначение, если на ней будут находиться всего
три-четыре человека со всем необходимым. Помимо своей основной задачи,
работники базы смогут проводить систематически научные наблюдения. Это
особенно необходимо для точного изучения направления дрейфов. До тех пор,
пока мы окончательно не изучим направления дрейфов, нам наверное придётся
держать здесь не одну, а несколько баз. И я уверен, что люди, которые будут
на них работать, откроют в этом районе не один остров. Впоследствии базы
переместятся на твёрдые точки новых островов, сюда можно завезти разборные
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг