ГЛАВА 24
Ира и Павел в Пещере
17 - 18 августа 1999 года
Чтобы быть справедливым, имеет смысл оценить Ирину, как девочку вовсе
не такую уж заурядную, и уж во всяком случае, не трусливую и не слабую.
Всего три года назад имело место быть происшествие, вызвавшее у одних,
знавших Ирку, чувство сильного удивления, у других - негодования, у
третьих - уважения... Оценки были разные, а вот эмоции во всех случаях -
сильные.
Дело в том, что в городе Карске давно уже был Пост © 1. Придумал этот
пост некий Барух бен-Иосиф Хасанович, для воспитания деток в должном
назидательном духе, в духе советского патриотизма и комсомольской идейности.
Пост поставили возле Вечного огня, а огонь полыхал на том месте, где в 1918
году население города поймало и прикончило нескольких большевиков - состав
первого в Карске Совета. Именами этой шпаны - Лебедкиной, сосланной в
Енисейскую губернию за вульгарную проституцию, одесского карманника
Вейнбамкина и прочей шелупони потом называли улицы Карска - какие ни есть, а
мученики, пострадавшие от рук белогвардейской сволочи.
Но конечно же, пикантные подробности биографий революционных деятелей
были тайной куда более страшной, нежели планы военных заводов. Тайной было и
то, что прикончили разбойников вовсе не белогвардейцы, а самые обычные
рядовые жители города - так сказать, самые что ни на есть мирные обыватели.
Белые поймали шелупонь, драпавшую на север на пароходе с наворованным в
городе золотом, и когда привезли ее обратно в Карск, от души надеялись
устроить законный суд над сборищем подонков. Белые старались изо всех сил,
отбивали арестованных у горожан. Народ смел ограждение из казаков и
буквально затоптал членов первого в городе Совета.
Вот на этом самом месте и поставили Вечный огонь. А стоять на посту в
торжественном почетном карауле должны были самые хорошие мальчики и девочки
Карска, получавшие хорошие оценки и ведущих общественную работу. Самые
хорошие дети, которых рекомендовала школа и комсомольская организация.
Дети торчали на Посту © 1 по нескольку суток, на казарменном положении,
под руководством полковников, майоров и капитанов, постигая, что такое армия
и как должны себя вести советские подростки.
За многое можно ругать поганую перестройку, за многое... Но по крайней
мере, по поводу краснознаменных молодчиков неясностей она оставила немного.
Пост © 1 как-то на глазах приходил в запустение по причинам полнейшей,
прямо-таки вопиющей идеологической несостоятельности. Нужна была новая, как
говорили братья Смургацкие, официальная легенда, и нашел ее, конечно же, не
кто иной как наш старый знакомый, Барух бен-Иосиф Хасанович. Пост © 1
торопливо переименовали в Пост имени всем известного солдата. В квартире,
оборудованной под казарму для детей, проходящих службу на посту, заменили
картину. Ту, старую советскую, изображавшую героическую смерть Лебедкиной и
Вейнбамкина от рук белогвардейцев и интервентов, вынесли и заменили другой,
соответствующей духу времени: "Цекисты и гекачеписты зашибают борца за
демократию танковым люком". Ну, и стали опять собирать хороших деток по
Карску - дабы просвещались и проникались.
В числе самых хороших детей оказалась как-то и Ирка Стекляшкина...
Девятиклассница Ирка Стекляшкина была в восторге от перспективы не ходить в
школу неделю. Право слово, она действительно была очень обычной, ничем не
примечательной девочкой, и реакции на все окружающее у нее тоже были самые
обычные.
В этот день Ирина стояла на посту вместе с другой, тоже очень хорошей
девочкой, а проходившие мимо плохие мальчики комментировали их самих и их
занятие. Ирина охотно поймала бы их и наставила плохим мальчикам пинков, но
побежать с поста было никак невозможно. А вечер Ирина провела запертой в
комнате вместе с еще десятком таких же самых хороших девочек города Карска.
После скудного ужина и отбоя выходить из комнаты было запрещено, а
мальчиков заперли в другой, в мальчиковой комнате. Что имело и свои
преимущества - можно было расхаживать в дезабилье, в трусах или в ночных
рубашках и вести себя крайне раскованно. Девочки были еще достаточно
маленькие, и такая перспектива доставляла им массу удовольствия.
Как и следовало ожидать, дети стали знакомиться, а потом петь и
веселиться в своей комнате - так поступают и поступали все дети во все
времена, как только несколько подростков оказываются где-то одни, без
родителей и тем более - в составе некоего коллектива. То есть, когда они не
могут разойтись и разбежаться по домам, а должны проводить время вместе.
Девочки пели песни. Частью - революционные, частью - обычную попсу,
лишь бы все или хотя бы большинство, знали текст. Пели вдохновенно, с
визгом, криками и топотом.
- Отбой! - рычал отставной полковник, поставленный организовывать Пост
имени всем известного солдата.
Девицы плевать хотели на отбой, они пели, вопили и визжали, получая от
всего этого процесса колоссальное удовольствие.
- Отбой! По постелям! Молчать, или башку расколочу! - рычал полковник
из коридора, обрушивая кулачище на полотно двери.
Девицы смолкли на несколько минут... и снова продолжали веселиться. Так
и продолжалось до тех пор, пока полковник не вломился в их комнату в
сопровождении майора, двух капитанов и трех лейтенантов и не началась
расправа.
- Значит, так... По-одъем!!! Объявляю учения! Спортивный бег до
Школьного городка и обратно!
Девочки схватились за одежду.
- Не одеваться! - рычал полковник, топая ногами. - В чем нарушали
дисциплину, в том и будете бежать!
Предоставляю читателям самим думать, кто он был: просто садист без
затей или к тому же еще и половой извращенец. Надо отдать должное мальчикам.
Даром что это были самые хорошие мальчики постсоветского Карска, они все же
стали передавать девочкам в окно рубашки и штаны - и от вечерней прохлады, и
прикрыться: Пост имени всем известного солдата находится в самом центре
города, а девочкам предстояло бежать через весь город, до окраины. Полковник
и майоры изрыгали матерщину и обещали всыпать уже мальчикам, но было
поздно - большая часть девочек смогла прикрыться, и наказание получилось
недостаточным.
Полковник снарядил майора и капитана - ехать на газике за
преступницами, чтобы проверить исполнение, и чтобы никто из наказанных не
мог бы спрятаться и отсидеться.
А уже отдав свои мудрые распоряжения, долженствующие знаменовать
торжество дисциплины, полковник заглянул в комнату девочек - опять же
неизвестно зачем. Может быть, навести в ней порядок, может быть,
полюбоваться блузками и бельем девятиклассниц. Заглянув в комнату, бедного
полковника чуть кондратий не стукнул - потому что в казарме девочек он
обнаружил некую особу, нагло нарушившую его приказ.
- Догоняй! - махнул рукой полковник. Он подумал сначала, что девочка
оцепенела от страха и потому не побежала с остальными.
- Нет, - отвечала девица.
- Что-о?!
- Не пойду догонять.
- Нарушение приказа?! Упасть! Отжаться!
- Нет.
- Как ты смеешь! - заревел полковник.
- Вы не имеете права.
- Ты кто?! Ты солдат совет... То есть, тьфу! Ты солдат демократичьской
России!
- Нет.
- Как это нет?! Ты солдат!
- Нет, я не солдат. Я не давала присяги.
- Ну так дашь! - обалдело таращился полковник, вне себя от изумления. -
Попадешь в армию и дашь!
- Не попаду. Я вообще в вашу армию не собираюсь, и не смейте на меня
орать.
Полковник двинулся к Ирине, засучив рукава... И тут вдруг до него
дошло: ведь перед ним не новобранец, которого можно мордовать как угодно и
совершенно безнаказанно. И полковник словно бы споткнулся о напряженный
светлый взгляд Ирины, круто развернулся и убрался... к себе в кабинет.
Вернувшиеся после пробежки, едва таскавшие ноги девочки считали Ирку
кто героиней, кто идиоткой; эти вторые не сомневались, что полковник уж
найдет способ разобраться с нарушительницей и ослушницей. Спор между
девицами кипел, когда за Ириной примчалась мама. Мама рыдала, умоляя
полковника не сообщать на работу, и так же униженно просила оставить Ирку на
посту. Полковник откровенно улыбался, когда мама надавала Ирине звонких
оплеух, обещав еще добавить дома, и на его физиономии расплывалось выражение
шестого чувства советского народа: чувства глубокого удовлетворения. Такое
выражение появляется на лице у отца семейства после сытного обеда, в ходе
которого наследники радуют его своими успехами. Не сообщать на работу, и
вообще не давать огласку возмутительному происшествию он согласился после
долгих уговоров, но вот оставить Ирину на посту... Это уже никогда!
- Вы, дамочка, с ней демократичьским путем делаете... А дети - это же
сволочи! - доверительно растолковывал полковник. - С ними, с детьми этими
самыми, с ними нужно не демократичьски... С ними нужно по-социалистичьски!
- Выдеру! Не извольте сомневаться, выдеру как Сидорову козу! - уверяла
мама, вызывая у полковника счастливую, довольную улыбку, и еще раз получив
заверения - раз мама все осознала и примет меры, полковник не даст делу
хода.
И разъяренно-перепуганная мама потащила Ирину домой и там сдержала
данное полковнику слово.
Ирина, правда, и здесь вела себя до неприличия своевольно. Например,
категорически отказалась улечься на тахту, чтобы маме было удобнее ее сечь,
и мама, плача от страха и ярости, лупила ее ремнем, куда удавалось попасть.
Ирина потом несколько дней не ходила в школу - с такими следами на руках и
на лице неловко было выходить из дому. А мама била Иру и орала, что Ирина у
нее - позор семьи, что теперь опять посылают по семьям и по школам
специальных людей, проверять, кто и как воспитывает своих детей, и что из-за
этой дурацкой девчонки у всей семьи будут грандиозные неприятности.
Мама потом рыдала и пила валерьянку, а папа ее отпаивал водой. Ирина
глотала слезы в свое комнате, и папа ее утешал - тайком сунул Ирине
большущую немецкую шоколадку. А дедушка, так тот, узнав, из-за чего лупят
Ирину, расплылся в счастливой улыбке и назавтра же принес ей огромный
шоколадный торт и съел вдвоем с внучкой, рассказывая, как они в частях
особого назначения разделывались с демократами.
Но что характерно - Ирина свою вину так и не признала и так и
продолжала считать, что полковник "не имел права", и что с маминой стороны
было очень гадко ее выдрать. Холуйская логика совков так и осталась
недоступной этому ужасному порождению эпохи вседозволенности и
безнаказанности.
Из рассказанного следует одно - Ирина вовсе не являлась девицей,
которую так уж легко напугать. Никак она такой девицей не являлась. И если
пещера на нее действовала, и даже действовала сильно - значит, на то были
причины. А пещера на Ирину действовала...
Особенно начала действовать там, где дети в коридоре нашли труп в
черном бушлате со специальным местом для номера. Павел посветил и попросил
Ирину не смотреть, но она все равно посмотрела, и странно - это мученически
запрокинутое лицо, обтянутые черной кожей кости вызвали у нее не страх, не
отвращение, а мучительную жалость к этому невероятно тощему человеку,
принявшему страшную смерть.
Сам собой рождался вопрос - кто были все эти люди? И этот, и тот, кого
нашли они раньше? Откуда они тут, эти покойники? Кого звали они в свой
последний час? Кого проклинали, повинного в их гибели здесь - в кромешной
темноте, без тепла, одежды и еды?
Первый покойник был еще страшен для Ирки; теперь же не было ничего,
кроме сочувствия. Ирина даже испугалась, поняв - покойники стали для нее
товарищами по несчастью. Но если покойники и не были страшны Ирине,
неподалеку от второго Ирина пережила настоящий страх. Потому что с одной
стороны, ей необходимо было остаться одной... И сколько бы не тянула девочка
с этим делом, меньше ведь необходимость не становилась.
С другой стороны, очень уж чувствовала Ирина здесь присутствие кого-то
третьего. Разболтались нервы в блужданиях по пещере? Очень может быть... Но
присутствие кого-то неприятного очень чувствовалось, и отставать одной Ирине
крайне не хотелось.
- Паша... Может быть, ты пройдешь немного вперед?
- Пройду, конечно... И давай я зайду за поворот, ладно? И там подожду.
- Спасибо, Пашка.
Надо бы действовать как можно быстрее, это само собой... Но страшно.
Очень страшно. Вот зашуршала прорезиненная ткань... И Ирина резко
обернулась, облившись липким отвратительным потом - как будто кто-то
вкрадчиво скользнул вдоль стены, встал за ее левым плечом. Девочка едва
сдержала крик, замерла на несколько мгновений в дурацкой позе, придерживая
рукой спущенные штаны. И села, наконец, почти прижимаясь спиной к стене
пещеры, беспрестанно поводя головой, чтобы коридор в обе стороны был все
время освещен фонарем.
Ничего не было заметно. Никто не появился и даже вроде бы не
чувствовался поблизости. Пятно света от фонаря Павла было прекрасно видно в
конце коридора. Ирину даже стало клонить в сон от того, что она посидела на
корточках, отвлеклась от происходящего.
И вот тут неясный страх превратился в нечто почти материальное,
осязаемое. Настолько, что Ирина опять вжалась спиной в стену, судорожно
обернувшись назад: вдруг там, сзади, есть еще один такой же... Такой же,
какой стоит здесь, в конце коридора, как раз между ею и Павлом. Правда,
Ирина не знала, и "какой" стоит между Пашей и ею. Он, стоящий, только смутно
угадывался - как раз там, где луч света почти рассеивался, и в сумраке
бродили тени от каждого выступа и каждой неровной рельефности стен. Вроде бы
Ирина замечала движение в луче фонаря, что-то мелькало, перемещалось,
заслоняло свет... Девочка была убеждена, что кто-то тут появился ("Надо его
ждать, и он придет..." - невольно мелькнуло дурацкое). Но поручиться, что
кого-то видит, Ирина все же не смогла бы.
- Паша... Паша, тут кто-то есть...
Деликатный Павел не слушал, неподвижно стоял далеко.
- Паша!!! Пашенька!
- Что там?!
- Паша... Тут кто-то стоит между нами...
Молчание. Павел, наверное, оценивал информацию.
- Далеко?
- Нет... От меня - шагов двадцать...
- Он какой? - помолчав, уточнил Пашка.
- Не знаю... Знаю только, что стоит.
- Гм... Гм...
Решившись, Павел шагнул в коридор, и не только светил лучом с каски,
парень направил в коридор еще и луч мощного запасного фонаря. До конца своих
дней Павел не мог сказать точно: видел он что-то или все-таки
галлюцинировал.
Потому что в луче света возникло то, чего не может быть, и возникло
только на какое-то исчезающе короткое мгновение, долю секунды. Нечто белое,
приземистое, почти кубическое, со странной вытянутой головой животного, с
буграми мышц под белой шкурой. Лица и глаз Павел не увидел или просто не
успел заметить.
- Павел, тут кто-то был?!
- Не знаю... Точно не могу сказать. Скорей иди сюда.
- Ой, иду, Пашенька...
Сердце у Ирины колотилось, страшно хотелось к Паше, к сильному, к
знающему, под защиту... Напугать женщину - отличный способ показать ей
самой, чего стоят все идеалы феминизма и прочих сумасшедших измышлений.
Коридор изгибался, за переломом становился шире и удобнее, без завалов
огромных камней. В одном месте от него отходил боковой ход, и там, в свете
фонарей, перед детьми предстал уже знакомый нам ярко-красный камень - то ли
фаллос, то ли сабля.
Нельзя сказать, что Ирина не напряглась при виде сидящих покойников, но
и отнеслась она к трупам все-таки совершенно по-другому. Привыкала? Да, и
привыкала тоже. Трупы были частью пещеры, ее атрибутом. Ирина свыкалась с
пещерой. Но было еще и другое: где-то подспудно билась мысль о единстве
судьбы - ее с Павлом и этих, оставшихся здесь.
Хотя как будто вот именно этих, может быть, принесли сюда и посадили.
Или они сами пришли, чтобы умереть именно в этом гроте. Ведь никак не могли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг