Отец Андрей регулярно путешествовал в Пещеру, где жили, по мнению
тофаларов, самые страшные духи - как минимум, раз в год, и уж, конечно, по
всем важным случаям. Православный священник, он нимало не скрывал, что
ставит свечи духам Пещеры и молится самому Шару.
Веру в Шар занес в деревню человек, найденный в тайге в сороковые еще
годы. Работал он на руднике, где люди быстро умирали, сами не зная от чего.
Возле рудника была пещера, а в пещере - удивительный шар, светящийся в
темноте. Сам собой светящийся, вспыхивающий в темноте, стоит только войти в
этот зал.
Потом был день, когда зеки вошли в рудник, а вход в него замуровали,
обрекая людей на погибель. Немногие, кто знал, ушли в пещеру, и только он
один сумел выбраться наружу до того, как умер. Никто из заключенных и не
знал, что у пещеры есть выход наверх.
Беглый показал дорогу к шару, исполняющему желания, и отец Андрей ходил
туда же, поклонялся удивительному Шару.
- Володя... - позвал тихо батюшка, - давай на сходку. Тут про Фрола
решать надо.
Володя понимающе кивнуть. Решать надо... И решить нельзя. Один холостой
парень, другие подрастут нескоро. Три холостые девки на деревне. Женить -
нельзя. И не женить - нельзя. Как быть? Неразрешимая проблема.
Старики и старухи вчера беседовали с девками: может, они согласны сразу
втроем стать женами Фрола? Сперва старики обстоятельно переговорили сами,
между собой, потом уже позвали девок.
Стереотипный диалог:
- Нет, я второй женой не буду...
- Ну будь первой, а Марьяша будет второй...
- Не могу я так... не по-людски...
- А как по-людски, Людмила? В тебе женское пропадает, вон какая
годная... А родить?
Краснеет. Опускает голову:
- Все равно так не могу...
И ведь понять ее можно! И нужно. Не должна быть третьей женой крещеная
девица, не должна... И Марьяшу понять нужно. И Алену. И уж конечно, надо
понять стариков.
Отдать лишних девок мужикам постарше, уже женатым? Может быть, кто-то
согласится? Так это то же самое - многоженство, как у мусульман... Какая
разница, кто будет вроде мусульманина?
Фрола женить на одной девке. Пусть сам выберет, на ком... Но так
проблему не решишь, все равно две девки бесхозные остаются.
Деревня не спешила принимать решение - спешить некуда, все решиться во
благовремении, в нужные сроки; а дело важное, надо все подробно обсудить,
обговорить со всех сторон. Да и занятие, и тема разговоров. Годами не
происходит ничего интереснее, чем заблудившаяся корова, которую искали почти
месяц, или чем насморк у деда Егора. Людям хочется событий как везде, во все
времена, во всех странах. Огромный мозг хочет информации, потребности
получать сведения, оценивать их, чтобы думать и сравнивать - не меньше, чем
потребность в еде, воде или во сне. Люди хотят думать и хотят иметь, о чем
думать. А событий мало, и события обычны, ожидаемы.
Наступает весна, как всегда. И лето, и осень... Как было во все
времена, от дедов-прадедов до нас. Все темы разговоров - в какие сроки
наступила весна, теплая ли, и какие весны бывали раньше. Но весна есть
весна, и все про весны переговорено на сто рядов. И про зимы. И про осени
переговорено.
Становится важным отличать год от года: "Год, когда червь побил всю
капусту", "Год, когда в июле выпал снег", "Год, когда родилось у одной овцы
пять ягнят". Такая память важнее, чем счет лет от Рождества Христова. И
становится понятным, почему летописцы писали: "В лето не бысть ничего".
Очень наглядно: здесь слишком много лет, в которые "не бысть ничего".
Люди рождаются... Люди умирают... Но и тут все - как всегда. Всегда
рождались, всегда умирали, всегда женились. И тут переговорено и сравнено.
И потому в жизни деревни так ценится все необычное. Даже ель выше
других, даже самый длинный водопад. А уж тем более Аркадий, упрямо
твердящий, что умеет понимать язык волков, или Агафья, родившая двенадцать
парней и ни одной-единственной девчонки.
Как слушала деревня первые годы! Как слушала рассказы Коли и Володи -
про города, трамваи, поезда, про геологию, про отношения людей... Все первые
годы, пока не родились у них дети, пока деревня не позволяла им уходить в
лес одним, они рассказывали и рассказывали. Мотыжили огород, доили коров,
кололи дрова... Но больше всего - рассказывали.
Потом стали слушать меньше - и про это переговорили сколько можно.
Новые события заслонили поимку геологов. И что слушать про то, чего сам не
видел ни разу, что считаешь в глубине души за сказку. Что Змей Горыныч, что
поезд... Чтобы относиться к ним по-разному, надо бы хоть раз увидеть поезд.
И еще... До Володи как-то вдруг дошло, после смерти Васи, что все это
всерьез. Что скорее всего, так он и помрет, не увидев ни разу отца и мать.
Не прочитав ни одной книги, кроме тех, что были в рюкзаке. Ни разу не войдет
в лабораторию или в зал заседаний. Не поговорит с человеком, знающим слово
"фация" и "аллювиальный". Не посмотрит нового фильма. Даже проще - никогда
не увидит улицы современного города, чтобы стоять у окна второго-третьего
этажа и смотреть на потоки транспорта... Когда человеку слишком больно, он
чаще про это молчит. Тем более исправить ничего нельзя, и говорить без
толку - только по-дурному травить душу.
Коля продолжал рассказывать, прожужжал все уши всей деревне, как и что
бывает в большом мире. Про трамваи, про дома в пять этажей, про водопровод и
электричество. И деревня косилась на него: а не захочет ли сбежать туда, где
все это есть? Уж больно много говорит...
А Володя про это молчал, и все больше утверждалась репутация Володи как
того, кто не скучает о доме. Дикари не очень понимают сложные душевные
движения и не слишком точно их истолковывают.
Проблема Фрола, единственного жениха, стала спасением для умов и языков
деревни. Тема разговоров на несколько ближайших месяцев. Событие, памятное
на десятилетия; то, что будут поколениями вспоминать, как бы не решилась
проблема. А как она может решиться? Так и будут эти трое девиц оспаривать
Фрола друг у друга... пока все трое не родят. А куда они денутся,
собственно? Тем и кончится, потому что ничем другим не может кончиться
никогда.
"Единобрачие - выдумка тех, кто жил не замкнуто, - мысленно усмехался
Володя. - У тех, у кого не было проблемы: а вдруг родится девиц или парней
больше? Пока люди жили маленькими замкнутыми группами, - ясное дело, есть
проблема, во всей красе. И никак не обойтись было тогда без многоженства.
Проблему снимает только свободное перемещение огромных человеческих толп,
постоянный обмен женихами и невестами на больших территориях. А если начали
люди жить, как отдаленные предки, то и жениться будут, как они, даже если
предки тысячу лет как крещеные".
В этот ясный день в начале апреля Володя первый раз понял, что на дела
деревни смотрит уже со стороны. Он убежит. И не когда-нибудь, а вот сейчас.
Летом, если пойдет косить в низовья Черного ручья. Еды будет на неделю - как
раз хватит, чтобы выйти в населенные места.
Если не удастся, косьбу назначат ему в другом месте - он уйдет зимой,
через перевал. Там очень высоко, очень холодно, нет даже зверей для охоты,
там никто не бывает зимой. Но если он перейдет гиблые места (два или три дня
идти), то спустится по Желтой, вниз и вниз. Примерно там, где шли они с
Колей четырнадцать лет назад.
- Опять Вовка как заснул! - густо разнесся бас деда Акима. И грохнул
смех - не обидный, свои ведь, односельчане, почти что семья. И разве не
смешно, если взрослый мужик вдруг перестает видеть и слышать, будто уходит
куда-то внутрь себя? Конечно же, очень смешно! Пройдут тысячи лет, пока
окажутся очень нужны эти, умеющие уходить...
И ясно, открыто, улыбнулся Володя своей чуть смущенной улыбкой в ответ.
Меньше года пройдет, при любом раскладе, и его здесь уже не будет. Можно и
повеселиться.
ГЛАВА 13
Свидетель любовных утех
14 - 15 августа 1999 года
День четырнадцатого августа наступил такой же мучительно-жаркий, как
вчера, и такой же мучительно-долгий. Пробили еще два шурфа; все тот же
материк раздражал невыносимо, лишал надежды на богатство. Пришлось прийти к
выводу, что отмерять-то надо все-таки на северо-восток, и с этим все ждали
утра.
И опять плавилось небо, выкатывались пухлые облачка из-за холмов,
ослепительно сияла поверхность Оя. С таким же удовольствием Владимир
Павлович плыл, чувствуя, как речка упруго толкает в живот.
Хипоня не плавал в реке. Пользуясь отсутствием супруга, он торопливо
чмокал Ревмиру, удовлетворенно глядя, как заволакиваются ее глаза. В один из
перерывов он обежал все вокруг и по дороге на вторую красную скалу в
малиннике нашел полянку... И не просто так себе полянку! А такую, куда лезть
метров десять по узкой-узкой тропинке, которую еще пойди найди. И Хипоня
тоже не нашел бы, если б специально не искал места как можно укромнее.
Правда, восторг Хипони по поводу укромного местечка поугас бы, знай он,
что такие тропинки называются у знающих людей медвежьим лазом.
Ну вот, место было найдено, и оставалось заманить Ревмиру... И найти
предлог для приличного обмана Стекляшкина.
Невозможно представить себе, чтобы взрослая женщина не понимала, куда
ее заманивают и зачем. Ревмира превосходно понимала, зачем Алексею
Никаноровичу стало необходимо еще раз осмотреть ту террасу... И именно в ее
компании. Но и против она ничего не имела, глотала откровенное вранье про
то, что Хипоня промахнулся на полметра, в шурфе надо сделать подбой... Она
даже использовала это вранье, чего уж там:
- Володя, ты сделаешь до конца шурф? Нам с Алексеем Никаноровичем
необходимо будет отлучиться...
- Шурф... Думаю, доделаю, но вот видишь - тоже никаких следов перекопа.
А что у вас там?
- Понимаешь, он ошибся в расчетах, Хипоня. Надо проверить, а всем
бегать - ну зачем же.
- Ладно... Лишь бы вы вернулись вовремя.
- Ко времени отхода - будем.
И уж конечно, не могла не понимать Ревмира, что за "короткий путь"
нашел Хипоня в этих зарослях малины. Понимала, но шла старая, как мир, игра
в "он меня заманил!", и Ревмире хотелось так играть... вот в чем дело.
Каким взглядом окидывал Хипоня Ревмиру! Каким жадным, плотоядным
взглядом, как полыхало из глаз - наконец-то! Как потуплялась, розовела
Ревмира от этих взглядов, как колотилось ее сердце!
Жаль, что только эта полянка в малиннике, одуряющий запах спелой ягоды,
а не квартира... приглушенный свет... Тихая музыка... Жаль, что нет ни
красивой одежды, ни макияжа. Цветастая ситцевая кофточка без пуговиц, летняя
накидушка, без лифчика, шорты, большие очки...
- Алексей Никанорович, вы уверены, что так мы выйдем быстрее? -
спрашивала Ревмира строгим голосом.
- Я уверен, что так мы выйдем друг к другу! - отвечал Хипоня
напряженно, страстно, романтично. И сграбастать ее, стиснуть, закрыть ртом
напряженный, сопящий рот.
Не прошло и нескольких минут, как Ревмира позволяла ему не только
целоваться, но шарить руками, задирать, сдвигать кофточку, целовать
открывающиеся места. Но, даже позволяя ласкать груди, решительно не
позволяла их видеть. Хипоня не совсем учел, что при всех своих стервозных
качествах, была Ревмира женщиной самой обычной, совсем не блудливой и далеко
не легкомысленной. И совсем не так ей было просто само по себе - сойтись с
кем-то. Такое событие могло быть для Ревмиры чем угодно - а только не
выпиванием стакана воды и не вкусным обедом. Ей нужно было время... И нужны
были обстоятельства. Доцент достиг бы несравненно большего, сумей он
встретиться с Ревмирой в более благоприятной обстановке. Что поделать! По
дороге сюда мечты доцента включали идиллические картины зеленых лужаек,
тенистых аркад и уединенных сельских домиков, а никак не зарослей малинника.
Что поделать, ошибся доцент!
А как реагировала Ревмира на все ласки и игры доцента! Привыкнув к
своим шлюхам, Хипоня все удивлялся, сколько пламени в этой домохозяйке!
Посадив ее к себе спиной, Хипоня запустил руки крест-накрест на груди и диву
давался бурной реакции женщины.
Распаленный доцент вцепился в пуговицы шорт. Вот сейчас! И опять Хипоня
не учел, что снизу на женщинах, как правило, надето больше, чем сверху.
Ревмира позволила снять шорты, продолжая цепляться за бирюзовые штанишки с
кружевцами. Доцент провел пальцем по внутренней стороне бедер и чуть не
застонал, так задрожало ее тело, так откровенно сократились мышцы. Хипоня
положил пальцы на самое чувствительное местечко, поверх тонкой ткани трусов,
и снова ощутил ответ. Какой ответ!
Доцент потянул трусики вниз, и тут-то женщина вцепилась в них и, к
удивлению Хипони, вдруг густо покраснела.
Хипоня не учел и еще одного - чем равнодушнее к нам женщина, тем она
бесстыднее, что делать. Как раз от любви-то и появляется скромность, страх
потерять в глазах, застенчивость...
Многоопытный доцент за последние годы почти позабыл эту закономерность.
Стремясь к количеству женщин, он почти перестал обращать внимание на
качество. А Ревмира, к его неудобству, оказалась порядочной женщиной, и все
что было, происходило по одной причине: Ревмира была сильно влюблена в
доцента.
Непросто, совсем не просто было решиться Ревмире на то, чтобы позволить
снимать с себя трусики, да еще среди белого дня, среди травяных запахов, не
в силах выкинуть из головы мысль о муже, который тоже где-то рядом. Изменить
мужу совсем не так просто, как иногда кажется женщинам... и тем, кто на них
покушается. А тем более вот так - торопливо, жадно, среди бела дня...
Ревмира боролась, отступая, и была, пожалуй, обречена... Но не хотела этой
обреченности.
Раз за разом касался доцент заветного места, проводил рукой по
внутренней стороне бедер, до места, где начиналась особенно нежная кожа.
Ревмира охала, стонала, выгибалась, подставляя себя, гладила доцента по
торсу, голове, груди, целовала все, до чего дотягивалась. Но всякий раз
упорно перехватывала трусы, краснела, цепко тащила их вверх.
К счастью для себя, Хипоня оказался действительно опытным мужчиной.
Действительно, к чему непременно снимать?! Можно чуть-чуть отогнуть полоску
ткани в самом необходимом месте! И право, этого вполне достаточно.
Хипоня чуть не заорал в момент, когда некая часть его тела оказалась
внутри у Ревмиры. И у Ревмиры тоже было... может быть, и не так, как у него,
но женщина определенно отвечала. Многоопытный Хипоня никак не мог бы
ошибиться: Ревмире было очень хорошо. Самовлюбленность помешала доценту
отнести это за счет продолжительности процесса, а не своих сверхдостоинств.
А уж украсить начавшийся процесс доцент умел непревзойденно: и замереть
в нужный момент, и нажать под углом, и изменить ритм движений.
Двигаясь синхронно с доцентом, Ревмира стонала... сперва - сквозь
стиснутые зубы, потом вполголоса, потом - почти что в голос. Раза два
подергивания тела знаменовали точку высшей стадии оргазма.
Увлечение процессом помешало Алексею Никаноровичу заметить, что
издаваемые Ревмирой звуки словно бы кто-то дублирует таким мелодичным
поухиванием. Он пропустил даже момент, когда Ревмира сильно напряглась, но
напряжение ее явно не было никак связано с доцентом, даже когда глаза
любовницы расширились до совершенно немыслимых, казалось бы, пределов. И
только пронзительный визг, судорожный рывок заставили доцента обернуться:
остановившимся безумным взглядом уставилась Ревмира поверх плеча Хипони.
"Муж!" - мелькнула истерическая мысль. Но там был вовсе и не муж. Даже
много позже Хипоня оставался убежденным: на морде медведя застыло самое
заинтересованное, самое увлеченное выражение. Зверь мерно поухивал в такт
действиям любовников, постукивал по земле лапами в ритм, качал огромной
головой: он откровенно развлекался. Зверь показался Хипоне размерами с
небольшого слона... в чем было преувеличение, но не такое уж большое: зверь
был и правда громадный.
Наверное, бедный медведь тоже до конца своих дней сохранил в памяти
самый сильный испуг. Только что он со вдумчивым любопытством изучал этот
странный вид живых существ, копулирующих так часто, бурно и продолжительно,
а вдруг существа отпрянули друг от друга, свечкой взвились в воздух,
сопровождая это страшным криком. И рванулись прямо на него... Откуда было
знать медведю, что он закрыл собою лаз, через который только и могли ходить
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг