этого незаурядного человека.
А в институте пахло озоном, нагретой пластмассой и химией. Японец
проходил мимо открытых дверей, за которыми сияли автоклавы, в клубах пара
метались сотрудники, стучали пишущие машинки, мелькали разноцветные картинки
на дисплеях компьютеров. То ли строились математические модели, то ли шла
игра в "Цивилизацию".
Из окон лаборатории Савела Печенюшкина открывался вид на колышущиеся
сосновые кроны. Плотный, маленький, из старообрядцев, Савел Печенюшкин тоже
предпочитал водку. Савел любил водку, японцев, доллары, а также общение с
интересными людьми, безумные проекты и международное сотрудничество.
Но вообще-то больше всего Савел Печенюшкин любил науку и всерьез
намеревался, среди всего прочего, вывести самого настоящего мамонта - прямо
здесь же, в Институте биофизики. А источником генетического вещества для
него был волос мамонта, причем самого невероятного, даже, пожалуй, несколько
неприличного происхождения. Самое прямое отношение к появлению столь
необходимого науке генетического вещества имел гость Печенюшкина - вон тот,
в углу, - такой коренастый, краснолицый, толстый и уже начавший седеть.
Впрочем, это совсем особая история.
Печенюшкин познакомил, и Ямиками-сан весь подобрался, узнав почтенное
имя этого краснорожего гостя. Потому что гость Печенюшкина был тот самый
Андреев, к которому так или иначе, а идти тоже было надо.
Был коньяк, который оба пили, но морщились. Печенюшкин реликтовыми
животными интересовался, но в экспедицию ехать не хотел. Михалыч реликтами
интересовался меньше, а поехать в экспедицию хотел, но не мог. Во-первых, у
него была красавица жена, на тринадцать лет моложе мужа, и от нее маленькая
дочь, и надолго оставлять их он не мог (а скорее всего, просто не хотел).
Во-вторых, Михалыч был страшно занят: второй месяц он дописывал и никак не
мог дописать монографию, которая должна была называться "Почему все
советские ученые проявляют разные стадии умственной дегенерации?".
Монография была заказана солидным международным издательством, ее ждали, и
тянуть с ней Михалыч опять же не мог и не хотел.
- А сами вы ничего такого не встречали? - спросил по-английски Тоекуда.
- Такого - это какого?
- Ну, необычных животных.
- Помню, видал синего единорога.
- Кого?!
- Ну, такого... то было на Ангаре, я еще молодой был. Вечерело, я
умыться пошел к реке. Спускаюсь по дороге. Закат огромный, северный, в
полнеба, и вся река - золотая и розовая. Тишина. Вы были на Севере? - вдруг
обратился Михалыч к Ямиками.
- Да, на Аляске.
- Тогда вы знаете, какая там тишина. - Михалыч блаженно улыбнулся. -
Так про что это мы?
- Вроде про единорога.
- Вот-вот. Ну, подхожу я к воде, ладонью зачерпнул воду. Холодная,
чистая вода. Ангара - это чистая река, вода прозрачная, на пять метров видно
в глубину. Такая вот вода, что зубы ломит, светлая и мчится. Мчится со
скоростью поезда, представляете?
Михалыч рассказывал, уставившись в лицо Ямиками, и не успокоился, пока
Печенюшкин не прервал его, чтобы перевести.
- Вот, значит, зачерпнул, умылся, отпил воды. А он - передо мной!
Стоит!
- Прямо в воде?
- Нет, не в воде. Но стоит! - Михалыч сделал рукой непристойное
телодвижение, показал, как именно стоит. - Большущий такой, со слона. Я ему:
"Ты кто?" А он молчит.
- Нич-чего не понимаю! - это не выдержал уже Печенюшкин. - Он у тебя
что, из воды вынырнул?
- Нет, не вынырнул. Скорее - он висел. Ноги у него, как у слона, без
копыт, и в метре от воды примерно. Синий весь, трупного такого цвета. Да вы
переводите, переводите, Савел! А то - ишь! - уставился и не переводит.
Переводи давай!
- Ну, перевел. Так что там дальше?
- А дальше он и говорит.
- Кто говорит?! - не понял Печенюшкин.
- Да единорог же, кто еще! Смотрит на меня противно так и говорит:
"Если ты еще, падла, будешь водку закусывать валидолом, точно тебя рогом
пропорю, зараза ты!" Добавил еще гадостей, заскрипел зубами и исчез.
- Убежал? - усмехнулся Савел.
- Нет, ну как же он мог бежать? Он же ногами земли не касался. Он
исчез.
- Ну как исчез?!
- В воздухе растворился.
Печенюшкин откровенно ржал. Ямиками тонко улыбался - байка как будто
ему понравилась. А вообще-то, все здесь было неясно, неопределенно как-то.
Сунуть этим по сто долларов? Не заработали, а туземцев нельзя развращать. И
как вообще их понимать? Михалыча особенно? Он издевается вот, про единорогов
рассказывает. Как к этому относиться? У самих японцев шутки не очень в ходу,
а к своей репутации у туземцев Тоекуда относился серьезнее, чем белый сагиб
из повестей Киплинга.
- А если я все-таки организую экспедицию? Поедете?
- В принципе поехать и можно... Вопрос, зачем? Просто так - стоит ли? -
задумчиво сказал Михалыч.
- Если будет "зачем", вы все-таки готовы?
- Если будет "зачем", то готов.
Как по-разному могут понимать мир два собеседника! Сердце Тоекуды
радостно стукнуло - и этого купил! Ерничал-ерничал, кочевряжился, а вот и
этот готов продаваться, заплатили бы побольше! А Михалыч имел в виду -
поедет, если ему будет интересно.
- Если экспедиция состоится, кого возьмете?
- Позову Андронова, Макара Поликарпова. И своих ребят, у меня своя
группа, студенты.
Ямиками долго прощался, кланялся и жал руки. Михалыч посматривал на
него критически и вроде не особенно почтительно.
И снова Тоекуда почуял слежку! Кто-то не слишком умелый топал за ним по
ученому городку, сразу же за ним ловил машину и отследил японца до
гостиницы.
Рисунок самой слежки был другой. Первый, в гостинице, работал
деликатно, осторожно. Топтун из ученого городка как будто и не представлял,
что его могут заметить, могут вычислить. Или какая-то грозная сила стояла за
этим человеком? Настолько грозная, что бояться ему было некого?
Впрочем, Тоекуда не боялся. Он подозревал, что станет объектом
повышенного интереса, что поделать. Во многом это было неизбежно. У него был
телефон человека, способного сразу и быстро прекратить и слежку, и
многое-многое другое... Только стоит ли? Пусть пока бегают, а будет надо -
он может справиться и сам.
Сюрприз ждал Тоекуду в номере. Меньше всего он ждал чего-то подобного.
В маленькой комнатке пластами плавал сигаретный дым, на вешалке висело
незнакомое пальто. Одна девица в юбке, задранной до пупа, сидела в кресле,
другая прилегла на кровать, раскинув ноги без колготок и трусов.
- Вот и пришел наш Сенсей! Тебя ведь Сенсей зовут, верно?
- И вовсе не Сенсей, это у них такая кличка почетная! Как вроде бы у
нас пахан или бугор! - авторитетно объяснила сидевшая в кресле. - А имена у
них тоже есть! Куда-куда, я в книжке посмотрела!
Девица лихо вспорхнула с кресла и, не кладя сигареты, закинула руки на
шею Тоекуды.
- Котик, ты устал? Я тебе нравлюсь? Ты посмотри, у меня сиськи розовые!
Не веришь? Во, гляди, розовые!! Тебе надо шампанского? А коньячку? А может,
тебе Жоржетту? Гляди, она сейчас тебе все покажет! Светка, покажись!
Лежащая на кровати поддернула серо-розовое платье, расставила ноги еще
шире, демонстрируя гениталии, - бритые, как физиономия совслужа.
Попытка заговорить по-английски никакого результата не дала. Разве что
у девки продолжился словесный понос, не содержащий решительно никаких
полезных вкраплений.
- Как вы... вы две... как вошел? Замок-то чик-чик?
Тоекуда даже помахал рукой для наглядности. Но больше он сказать
по-русски ничего не мог.
- Кудочка, ты не думай, мы чистые! У нас ничего - ни мандавошек, ни
тебе СПИДа! И всего триста рубликов час!
И тогда Ямиками Тоекуда совершил поступок простой, однозначный и,
вероятно, далеко не рыцарский. Перехватив девицу одной рукой за воротник, он
протащил ее вперед, подцепив другой рукой за складки черной кожаной юбки на
заду. После чего, крякнув от напряжения, поднял завизжавшую девицу, вынес ее
из номера и аккуратно положил на ковровую дорожку в коридоре.
Другая, как убедился Тоекуда, продолжала лежать на кровати в той же
позе и мирно курила, загадочно полуулыбаясь и разведя согнутые в коленях
ноги. Тоекуда не мог не заметить, как подобраны девки: выкинул он брюнетку,
вертлявую, тощую и нервную. А тут лежала спокойная пышная блондинка.
Наблюдение, впрочем, нимало не помешало бы Тоекуде устроить еще один
воздушный полет. Он уже сделал шаг в сторону девицы, и тут кое-что пришло
ему в голову.
Надо сказать, что для этих двоих, для Ямиками Тоекуды и для шлюхи,
ситуация выглядела совсем иначе. Еще более иначе, чем для Тоекуды и
Михалыча. Шлюха не заметила, что у Тоекуды дрогнуло лицо, что он собирался
выкинуть и ее и передумал только в последний момент. Для нее Тоекуда подошел
вплотную, улыбнулся до ушей (вид был жуткий - словно волк ощерился) и
сказал:
- Давай завтра приходишь!
- А сегодня?! Я тут лежу, лежу, а он...
Но девица и сама понимала - капризный тон, принятие всяческих поз - не
лучший способ для общения с этим маленьким смуглым человечком.
- Терепфоне? Твой нумер терепфоне? - пытался совместить Тоекуда
американский вариант английского с каким-никаким русским.
- Само собой! - Светка-Жоржетта одарила японца острозубой улыбкой,
сверкнувшей зоновскими бронзовыми подделками под золото. И, мило щебеча, не
особенно заботясь о туалете, кинулась писать свой номер.
Болтовни Тоекуда не слушал.
- Но торко теба! - по-русски внес он полнейшую ясность. - Никакой
другой девка!
- Да это мой телефон, собственный! Слушай, а может сегодня?
- Не! А соо дес не! Я старая! Я уставара!
Тоекуда сунул ей в карман бумажку и непреклонно выпроводил девицу,
обхватив ее за плечи, вроде даже прижимаясь. А потом, бормоча что-то
по-японски, перенес номер телефона в блокнот и долго плескался в ванне.
Мнение девицы о происшедшем сильно изменилось бы, знай она, что Тоекуда и не
думал принимать ванну до тех пор, пока не прикоснулся к ней. Он слишком
устал и был слишком для этого занят. А сейчас он просто отмывался.
В Японии, если человеку звонят по телефону, значит, возникло важное
дело. Выплескивая на пол пенные струи воды, ломанулся Тоекуда к телефону
после первого звонка. Дымясь всем мокрым, горячим телом, он начал слушать
женский голос. Приплясывая, поджимая то одну, то другую ногу, пытался
объяснить, что ничего ему не надо. Ни по этой цене, ни ниже. Не договорив,
бросил трубку и полез домываться. Но процесс пошел, и еще дважды пенная
поверхность ванны пропускала упитанную, стремительно летящую тушу господина
Тоекуды, и с тем же самым результатом.
Тоекуда и правда устал, как человек не очень молодой, весь день
пробегавший по чужому городу, в чужой стране с незнакомым ему языком и
непонятными обычаями. Ложиться спать было не время, он сидел в кресле,
листал блокнот, сосредоточенно думал и уставал все сильнее. И еще пять раз
звонили шлюхи.
Зверея, Ямиками вылетал из номера, невнятно орал на коридорную,
потрясал кулаками от злости. Коридорная разводила руками, бледно улыбалась -
мол, не виноватая она!
Тоекуда звонил администратору гостиницы, полупонятно орал на смеси
русского, японского и английского. Наивный Ямиками, он, как ему казалось,
ехидно спрашивал, не купили ли его самого фирмы, поставляющие шлюх.
Администратор делал вид, что не понял.
Последний раз ему позвонили почти в час ночи, и только тогда он
додумался выдернуть шнур телефона из розетки.
В Японии, если в дверь человека стучатся, значит, случилась беда. По
крайней мере, случилось что-то страшно важное. Часа в два ночи Ямиками
Тоекуда вылетел из постели, как вулканическая бомба из жерла, - его
разбудили сильным стуком в дверь. В отличие от него, заспанно вытаращенного,
всклоченного, дама явно еще не ложилась. Облегающее темное платье мягко
струилось и мерцало, соблазнительные формы круглились сквозь темную,
просвечивающую ткань.
- Сосед, огонька не найдется?
С перепугу Тоекуде показалось, что ярко-красный рот дамы светился почти
так же, как фосфоресцирующие глаза. Впрочем, он быстро оправился. Издав
какой-то невнятный звук, он хлопнул дверью и не попал. Дама успела вставить
в щель ногу в высокой черной туфле. И тогда Тоекуда совершил поступок уже
совсем не джентльменский и даже, наверное, чреватый международными
последствиями. Он отпихнул от двери даму с ее незажженной сигаретой, а потом
пнул ее по лодыжке. Дама вполголоса ойкнула, присела прямо на дорожке, а
Тоекуда все-таки захлопнул дверь.
Шипя от боли, дама в своем изящном платье доползла до двери и долго
колотила в нее обеими руками, вполголоса бросала в замочную скважину
отвратительные ругательства, и злые слезы портили ее великолепный, умело
наложенный макияж.
Но дама не достигла своей цели. Тоекуда ничего не слышал, он был
слишком занят: он спал, положив на голову подушку.
В то самое время, когда Тоекуда выпроваживал еще самых первых девок,
когда еще только возникла необходимость отмыться, интересные события
развернулись в одной квартирке совсем неподалеку от гостиницы. В эту самую
квартирку нырнул человек, который вел его от самого ученого городка, и
встретился там с совсем другим человеком, гораздо моложе, физически сильнее
и лощенее. В этой квартире, в удобном кресле, за стаканом водки и тарелкой
приятной еды, человек подробно рассказал обо всем, что делал Тоекуда
сегодня, и получил новые, не менее подробные инструкции.
ГЛАВА 2
Герой событий
16 мая 1998 года
Был новый день, и новые заботы, и дела. И снова булькал "Хенесси",
стекая в пробирки, в граненые стаканчики, в цветастые чайные чашки. Булькал
и дымился чай в стаканах, запотевали окна в маленькой, забитой стеллажами
комнатке.
Тоекуда опять был в лаборатории. Так сказать, в храме высокой науки.
Вдоль стен - стеллажи с каменными орудиями, костями мамонтов, шерстистых
носорогов, бизонов, северных оленей. Везде карты, рисунки мест раскопок,
фотографии.
На фотографиях был Чижиков. Разумеется, были и другие, но везде разные,
а Чижиков присутствовал везде, он объединял все фотографии. То он стоял с
лопатой и в одних трусах в глубоком раскопе. То рассказывал что-то старику с
очень иностранным, европейским обликом, тыкая пальцем в то, что старик
держал в руке.
Из дам присутствовала одна - любимая ученица Чижикова,
тридцатишестилетняя девственница, Светлана Кимова. Светскую беседу вела
именно она, но даже вежливый Тоекуда в ее сторону старался не смотреть.
Причина затянувшегося девичества была, увы, предельно очевидна. Но и в
отсутствие мужского внимания тоже ведь надо девушке чем-то, но заниматься.
Ну-с, Кимова и занималась тем, что ей казалось наукой: летом ездила в
экспедиции, где безуспешно пыталась подцепить шофера или пастуха. А те
хлестали дармовую водку, но от дальнейших контактов уклонялись - активно и
пожалуй что испуганно.
А зимой она мыла и раскладывала по размерам и по форме каменные орудия,
а кости раскладывала еще и по видам зверей. Раз в два года Кимова писала
научные статьи. В серьезные журналы их не принимали, и бедной старой деве
приходилось печататься в провинциальных сборниках, давно уже получивших
выразительное и духоподъемное название: "братская могила".
Но за это и любил ее Чижиков - тянет видимость науки, никогда и никуда
не денется. В России вообще есть поверье, что наукой занимаются те, кто
никак не может выйти замуж по причине внешности или характера. Тоекуде это
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг