предки называли этих чудовищ - людей племени айну, - эбису, было несколько
предосудительно... Потому что было в этом слове не только название само по
себе, но и некое пренебрежение. Слово звучало примерно как "жид", "армяшка"
или "итальяшка".
Словом "эбису" в VII - VIII веках назывались истребляемые, оттесняемые
на север племена загадочного народа айну. Первобытное племя уже тогда ничего
не могло противопоставить железным мечам, доспехам, железной организации
феодального войска. Целый город, Акита, возвели японцы для того, чтобы
ограждать уже колонизированные земли от набегов с севера, и к XIX веку ни
одного айну уже не было на главном острове Японии, Хонсю. В конце XIX и в XX
веке поток переселенцев хлынул и на Хоккайдо, и к середине XX века айну не
стало и там.
Айну вымерли, но слово, обозначающее их, не исчезло - ведь европейцы
внешне очень похожи на айну (по крайней мере для японцев), и их тоже стали
называть эбису. А так как японцы не были уверены в цивилизованности
европейцев, пренебрежительный оттенок слова тоже сохранился.
Да, Ямиками Тоекуда был кто угодно, но не расист! Он был ученый,
прагматик, материалист; он не разделял предрассудков дедов-прадедов. Но в
Сибири он часто, слишком часто ощущал, что находится среди эбису.
С интересом человека, спрыгивающего из лодки на дикий, пустынный берег
Сахалина, Ямиками наблюдал, как блатные выволакивают снаряжение, ставят
лагерь под руководством Миши Шнобельмана. Он убеждался в том, что работники
они никакие, и очень опасался за успех предстоящих маршрутов, а быть может,
и предстоящего боя. Если все же будет бой.
Отойдя на несколько шагов, Ямиками взял в руки пригоршню влажного, тут
же пустившего воду снега. Снег был зернистый, набухший водой, сверху
покрытый корочкой. Сразу видно - уже раз подтаял, потом снова замерз,
наверное, ночью, недавно. Было совсем тепло, от силы градуса три ниже нуля.
Ямиками был уверен, что днем температура будет плюсовая и снег опять начнет
таять. Но снег был мягким, не держал тяжести человека. Он не успел слежаться
до того, как уже начал таять.
- Миса... - позвал Ямиками по-русски. Он считал, что часть людей пора
послать в маршруты.
- Посылать некого, господин Ямиками. В каждый маршрут должен идти
кто-то, кто знает смысл экспедиции, кто умеет работать с компасом и
картой...
- А мы с вами разве не умеем?
- Я не уверен, что в силах идти, - уныло сознался Миша. - Может быть,
вообще дождаться, когда снег растает? Может, завтра облака рассеются, можно
будет подниматься на холмы и далеко смотреть оттуда?
Ямиками покачал головой, заулыбался:
- Не полуссися... надо сисяс.
И, перейдя на английский:
- Терять времени нельзя категорически. Возможно, здесь гибнет моя
первая группа. Вы позволите мне собрать группу и выйти с ней в маршрут?
- Вы сумеете поднять людей в маршрут?
Ямиками молча пожал плечами.
- Вы здесь начальник, господин Тоекуда, я только помогаю вам. И ваши
приказы не обсуждаются, как и приказы господина Фрола.
Тоекуда окинул взором лагерь. Несколько человек таскали палатки и
снаряжение в разные стороны. Сначала относили их на один конец площадки,
подальше от вертолетов, словно их почему-то боялись. Сбросив груз на землю,
о чем-то пылко говорили, размахивая руками, и потом тащили все обратно. Еще
трое или четверо просто двигались кругами, не зная, где что положить. Двое
отошли к реке, о чем-то тихо беседовали, сидя на камушках. Один сидел на
груде снаряжения и, кажется, мирно спал. Только пятеро мужиков ставили
палатки, и вокруг них царил какой-никакой, а порядок. Ямиками заметил, что
руки у них были менее татуированы, а в издаваемых звуках было меньше
матерщины, чем у прочих.
Подбежал Василий, запыхавшийся от крика, потирая отбитую руку.
- Ну что делать с этой бестолочью?!
- Миша, что такое "бестолочь"? - заинтересовался Тоекуда.
Впрочем, Тоекуде было не до лингвистических тонкостей.
- Миша, вам придется строить лагерь и сделать маршрут вдоль ручья.
Коротенький, километров десять. Половины людей вам вполне хватит. А вторая
половина людей разделится на отряды. Один отряд пойдет на восток, другой -
на запад. Как вы считаете, разумное решение?
- А как вы заставите людей выйти в маршруты? Они же устали...
Ямиками пожал плечами.
Василий задает тот же вопрос.
Ямиками подумал, что приходится слишком часто пожимать плечами.
- Соберите людей. Будете переводить.
Неохотно, кое-как собирался горе-отряд. Пять минут по часам прошло,
пока подтянулись все, кроме сидевших на камушках. Те делали вид, что ничего
и не слыхали. Ладно...
- Мы прилетели сюда, чтобы найти пропавших людей. Наша цель - сделать
маршруты и найти их. Сегодня, сейчас, часть людей выйдет в маршрут -
половина отряда. Эти люди поедят, попьют горячего чаю и пойдут. Один отряд -
с господином Василием, другой - со мной во главе. Эти отряды уйдут на десять
часов. За это время оставшиеся поставят лагерь, осмотрят его окрестности,
приготовят еду для всех.
Ямиками сделал паузу, дал Михаилу перевести до конца. Повисла тишина,
как показалось японцу - недоумевающая тишина. И в эту тишину Ямиками бросил:
- Это понятно? Вопросы есть?
На него смотрели - кто с интересом, кто с откровенной иронией.
Ямиками выждал и продолжил:
- Я вызываю добровольцев. Тех, кто пойдет в составе отрядов. Если не
хватит добровольцев, я сам назначу людей в отряды.
Опять повисла тишина. И нарушил ее первым тот, кто смотрел глумливее
остальных:
- Да мы, начальничек, не разумеем, что за такое дело - "маршруты"... Мы
кто? Мы мальчики фартовые, мы что? Мы порезать можем, мы на дело ходим, а
что еще за "маршруты"? В них, начальничек, мужики ходят, мы так понимаем!
Мужичонка частил еле понятной Тоекуде скороговоркой, кривлялся, разводя
руками. И Тоекуда видел, что на одних физиономиях расплывается или готова
расплыться такая же глумливая ухмылка. Другие смотрели строго, серьезно, и
Тоекуда понимал по их лицам, что подвергается испытанию. Провалиться было
нельзя - это он тоже понимал.
И он сказал без переводчика, уже зная, что у эбису полагается говорить
"ты" равным или тем, кто ниже:
- Ти будесс меня подчинясся, понятно... Не будесс - тебя, к созалению,
ты меня извиняла, не будессс... Понимала?!
Мужичонка ухмылялся в лицо. Тоекуда шагнул вперед, и рука собеседника
мгновенным движением нырнула в карман полушубка. Не меняя выражения лица,
Тоекуда ударил ногой в тяжелом, зашнурованном до колена ботинке. Анорак не
мешал ему двигаться, практически не сковывал движений. Бил он левой ногой,
безошибочно угодив как раз по кистевому суставу правой, опущенной в карман,
руки. Послышался явственный хруст. Мужичонка выдернул повисшую, странно
торчащую руку, секунду смотрел на выступивший из прорванной кожи
розовато-желтый разлом кости. Потом взвыл, попятился, заорал, дико распялив
рот. Тоекуда понимал, что так просто он теперь не замолчит, и ударил еще
раз, ребром правой руки, в голову. Удар нужен был только для одного, чтобы
прервался мешавший Тоекуце крик. И так уже поднимался ропот, слышались
выкрики, в поднимавшейся сумятице легко можно было утратить контроль над
ситуацией. Крик моментально прервался, мужичонка рухнул, словно кегля.
Одновременно Василий выпалил в воздух из карабина. Ударило очень громко,
рвануло уши, словно взрыв, отразили звук и холмы, оградившие тесную долинку,
и тучи. И много раз отдавалось эхо, затихая в отдалении.
- А ну тихо, варнаки! Бунтовать?! Слушать командира, сволочи!
- Ух ты!
На лицах расцветали улыбки. Многие мужики-эбису явно были очарованы.
Тоекуда испытал мгновенный приступ острого презрения к болванам. Словно
животные, они всерьез уважали только того, кто лучше умеет драться. Но
момент необходимо было использовать.
Тоекуда щелкнул Мише пальцами, заторопился:
- Я повторяю еще раз... Есть добровольцы для участия в маршрутах? Вы
прекрасно понимаете, это будет все оплачено.
Тоекуда видел, что несколько человек выйти готовы, в том числе и те,
кто не слонялся без дела по будущему лагерю, а ставил палатки. Но им надо
было помочь.
- По-моему, ты хочешь быть добровольцем? - безошибочно ткнул Ямиками в
одного из тех, кого присмотрел. Мужик, похоже, колебался.
- Не бойся отказаться, за это не наказывают. Но быть добровольцем
выгоднее.
- А я, я и без выгоды, - тихо, без бравады, отвечал ему мужик из толпы.
- Как зовут?
- Сергей...
- Ты пойдешь со мной и получишь на четверть больше условленного, от
меня лично.
Второй вызвался без колебаний. Тоекуда отобрал еще пятерых, но прибавки
больше не давал. Двоих добровольцев он взял себе, прибавив к ним еще трех,
которые не вызывались добровольцами. Как раз тех, кто сидели на камушках у
реки, и уснувшего посреди лагеря на груде снаряжения. Один пытался
рассказывать, что стер ноги. Тоекуда велел снять сапоги и показать мозоли.
Тот замотал головой, и Ямиками сделал шаг к нему. Мужичонка тупо стоял на
месте, не пытаясь ни бежать, ни извиниться за нелепейшую попытку вранья.
Подивившись тупости эбису, Тоекуда сбил его с ног пощечиной, велел идти в
отряд.
Со всеми остальными, впрочем, он познакомился, пожал руку, раз уж у них
так положено, назначил добровольца Сергея главным после самого себя.
Василий уже тоже начал собирать свой отряд, так же перемежая
добровольцев с самым ненадежным контингентом. Ямиками почти не помогал ему.
Он также отметил, что молодой парнишка-врач взял в лубки сломанную руку
ершистого мужика и привел в чувство оглушенного. Перед внутренним взором
Ямиками мелькала кружка с дымящимся кофе, аккуратно отгрызаемые маленькие
кусочки бутерброда с ветчиной. Но он только и позволил себе, что торопливо
проглотить бутерброд, без кофе и без отдыха в покое. Пока люди ели и
подгоняли снаряжение, надо было еще сказать несколько слов Мише.
- Миша, у вас восемь человек, без раненого и врача, так?
- Так. Только я думаю, раненого мы сейчас отправим. Вот вертолетчики
полетят, и мы отправим.
- Правильное решение. Как думаете, когда они вернуться?
- Часов через двенадцать.
- Почему так поздно?
- Потому что прилетят домой... Часа два будут лететь до Хабатая. Там
часов семь-восемь - заливать бензин, спать, есть, отдыхать, разговаривать.
Два часа лететь...
Ямиками оставил при себе комментарии.
- Я бы на вашем месте прямо сейчас послал бы Анатолия с двумя людьми
вверх по реке. А с остальными немедленно - ставить лагерь. Немедленно. Не
давайте им передышки, пусть будут все время заняты.
Весь этот адски тяжелый, мучительно долгий маршрут Ямиками пытался
соотносится с материалами фильма... Сейчас казалось, что показали ему до
обидного, просто до смешного мало, а везде все было одинаково: одни и те же
распадки, склоны, снег, лиственницы. Ямиками совсем не был уверен, что
сумеет узнать и найти то, что видел в Токио на экране. А где-то здесь в
одинаковых, словно скопированных распадках таилась тайна живых мамонтов. И
тайна исчезнувшей экспедиции.
Днем было плюс два, если верить портативному термометру. Снег темнел и
набухал водой, в сторону озера текли ручейки под плотной корочкой наста.
Ходьба на лыжах была истинным мучением, тем более для нетренированных людей.
Раскраснелись лица, затрудненное дыхание со свистом шло из раскрытых ртов.
Ямиками с беспокойством наблюдал, как выдыхаются участники похода. Вот один
стал сильно отставать. Остальные невольно тоже задерживали шаг, не хотели
оставлять его. Ямиками раза два останавливал отряд, ждал приближения все
сильнее покачивающегося силуэта. Дыхание было слышно уже метров за двадцать.
Ладно...
- Сисас так будем дерасссь... Ты и ты - с вашего пожволения, необходимо
пойдес назад, рагер.
- В смысле... прошу извинения... в лагерь?
Это уточнял как раз доброволец, Сережа, по виду из числа самых
надежных.
- Верно понимаессс. В рагер.
Ничего не было опасного в том, чтобы люди отдохнули и потихоньку
вернулись бы в лагерь по уже проторенной тропе. Страшно было оставаться
здесь одним, среди снежных склонов и равнин, под нависающим небом. Люди
могли бояться, могли не любить Ямиками, но невольно жались к нему -
уверенному, сильному. Остаться без него значило почувствовать себя детьми,
брошенными в лесу отцом. В культуре людей, воспитанных на чтении
многозначных иероглифов, на традиции не договаривать, умалчивать, усложнять,
интуиция всегда играла исключительную роль. Ямиками прекрасно чувствовал,
как относятся к нему эбису, и усмехался их инфантильности.
Остались позади хрипящие, еле стоящие на ногах люди, привалившиеся к
стволам. Ямиками даже пожалел их, но выхода не было. Вчетвером шли по той же
удивительно безжизненной, тоскливой равнине, между горами и озером. Местами
серая вода была совсем недалеко, шли почти по кромке берегового припая.
Местами в озеро обрушивались рыже-серые склоны со словно бы налипшими
пятнами снега. Приходилось далеко обходить крутизну, карабкаясь на холмы,
заходя в полосу сплошных туч. Там было еще страшнее - в толще
липко-холодного, движущегося, огромного. Словно что-то живое, неимоверно
громадное, несопоставимое с человеком по размеру колыхалось и текло вокруг,
оставляло капельки воды на лицах, промачивало полушубки. Из промозглого
брюха тучи приятно было вывалиться вниз.
Пожалуй, эта безжизненность была самым неприятным. Ни разу не
встретилось им ни одного живого существа. И ни следа, ни движения, ни звука.
Только раз вдруг в напряженной тишине, в полутьме-полусвете полярного
полудня, в стороне захлопали вдруг крылья. Так неожиданно, так жутко, что
все схватились за оружие. Ворон каркнул - всем показалось, что жутко,
зловеще... Наверное, только Ямиками понимал, что играют напряженные нервы,
усталость, что нет в вороньем оре никакого скрытого смысла, нет даже
особенной злобы. Просто вот заорала ворона, как умеет, так и орет. Птица
снялась с ветки, улетела между стволами лиственниц.
И больше никого и ничего за несколько часов ходьбы. В два часа дня
Ямиками остановил отряд. Разбойнички, возможно, и были неплохими бойцами,
хотя Ямиками в этом сильно сомневался. Скорее всего, и вояками они были,
когда надо навалиться впятером на одного, порвать рот, выдавить глаз,
ударить ботинком в промежность, а еще лучше - напугать до полусмерти жену,
ребенка должника. Возможно, тут они и были молодцы. Но Ямиками сильно
сомневался, что люди Фрола так уж способны идти с оружием против равного
оружия, когда задача - трусить меньше, действовать быстрее и точнее. Но уж
выносливости у них точно не было никакой. И умения работать - никакого. Даже
старательный Сергей, в сравнении с прочими - сильный и умный, безвольно
привалился к стволику лиственницы, не в силах совладать с дыханием. Ямиками
помог ему стащить свитер, объяснил, что надо его выжать. Потом сам ушел
рубить дрова, вроде по забывчивости не сняв карабин.
С первой порцией дров у посидевших несколько минут, восстановивших
дыхание разбойничков дела пошли все-таки веселее. Побежали еще за дровами,
стали вешать котелок для супа, для кофе. Сергей набивал в котелок снег, и
Ямиками смог подняться на склон, пока почти не уперся головой в клубящееся,
текучее, скрывающее расстояние облако. Нет, нигде ничего не было
по-прежнему, совсем ничего. Ямиками напрасно ловил хоть что-то окулярами
бинокля. Ни следа, ни движения, ни дымка.
Вроде бы имело смысл стрелять - судя по эху, звук уходил на многие
километры. Но тоже - ни ответа, ни привета; сумрачная даль молчала.
Сидя на собственном рюкзаке, наконец-то прихлебывая огненный кофе
(словно сама жизнь втекала в Ямиками), он расстелил на снегу карту. Если и
правда вертолеты приземлились в устье речки Келама, они находились в крайнем
северо-западном углу озера Пессей, километрах в двадцати от устья речки
Исвиркет. Вроде бы в нескольких километрах, насколько хватало бинокля, берег
начинал уходить на юг. Ямиками не взялся бы определиться с полной точностью;
ему было трудно оценить скорость движения, приметы местности. Но по всему
выходило - примерно вот здесь. Прилежно сопел склонившийся над картой
Сергей, старался понять, о чем речь.
А в стороне эбису пытались понять корни поведения начальника.
- Здоровые они, японцы...
- Мне тоже дед рассказывал - мол, маленький, а все визжит, саблей
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг