джейранах... Только не думай, ни в коем случае не думай про старую обезьяну!
Про старую обезьяну с красными, противными глазами. С облезлым хвостом, с
желтыми, противными зубами! Ты понял? Можешь думать о чем угодно: о слонах,
о горах, о пустынях, о верблюдах, о барханах, караванах, джейранах... Только
ни в коем случае не думай о старой обезьяне! Не думай, какой у нее длинный,
противный, жилистый хвост! Какие у нее желтые зубы, какие у нее красные,
гадкие глаза! Ты не исцелишься, если ты будешь думать про такую обезьяну,
если ты будешь представлять, как она вертит хвостом, крутит задом, скрипит
своими желтыми зубами!
Ты понял? Твое исцеление - в твоих руках! Если ты будешь думать про
обезьяну - ты погиб!".
И надо быть по меньшей мере сверхчеловеком, чтобы не думать про старую
обезьяну.
Петька и Вовка были вовсе не сверхмальчиками, а самыми обычными детьми,
и не позже половины восьмого у Вовки вырвался первый "черт!". Остальное,
думаю, понятно - тварь, конечно же, торчала под дверьми. Никаких попыток
оказаться внутри дома она пока что не предпринимала, но это ведь вот
именно - пока что...
В эту ночь Вовка и Петька залезли в одну кровать, чтобы под одеялом
обсудить ситуацию.
- Не удержимся... - уныло признавали оба.
- А знаешь, к кому надо? - заявил наконец Петька. - К божественной
бабушке надо... К ней вот завтра и пойдем.
- А ты даже как ее зовут и то не знаешь...
- Узнаем...
Божественная бабушка жила в соседнем подъезде, и мальчики знали про нее
по рассказам старших: мол, умеет заговаривать младенцев, гадает на картах...
Вообще-то, божественные старушки - это чисто сибирское явление, и о нем
стоит рассказать подробнее. Возникло это явление, во-первых, потому, что
далеко не во всех деревнях были церкви и были священники. В Европейской
России белокаменные храмы видны абсолютно везде; храм - это заметнейшая
часть пейзажа. Все время чувствуешь, что находишься в христианской стране. В
Сибири, где расстояния огромны, а население редкое, можно было ехать верст
сто до ближайшей церкви. И уже поэтому люди в Сибири были не особенно
ревностными прихожанами...
Во-вторых, в Сибири очень уж тесно общались с шаманами... И для очень
многих стало как-то и непонятно, чем священник отличается от шамана, да и не
особенно важно. Главное, чтобы человек был носителем силы... А какой силы и
от кого она - это и непонятно, и неважно.
Божественными бабушками чаще всего были сельские ворожеи, знахарки,
умевшие собирать травы, делать травяные сборы, лечить. Они предсказывали
судьбу, гадали, привораживали парней и девушек, и в Европейской России их
рассматривали бы скорее как колдуний. А в Сибири некоторые из них начинали
вытеснять священников: они не только принимали, но и крестили младенцев,
венчали, лихо обводя молодых вокруг деревьев и кустов, исповедовали и
причащали. И уж, конечно, именно к божественной бабушке надо было идти,
столкнувшись с нечистой силой.
Вот такая божественная бабушка и обитала в этом же доме, и к ней
мальчики отправились на другой день...
У божественной бабушки в той же школе училась внучка, довольно
противная третьеклассница Верка. Мальчишки не были оригинальны в своем
предубеждении против девчонок, а Верка и вправду проявляла себя не очень
симпатичной девочкой, писклявой и вредной.
Я умиляюсь Вовке, который целый день таскал ей конфеты, чтобы узнать
имя-отчество Веркиной бабушки. Но он таскал и имя-отчество узнал: звали ее
Лукерья Тимофеевна.
Тут надо сказать, что и божественная бабушка, насколько могли судить
мальчики, ничем особенным не выделялась. Так, долговязая старуха в темной
шали и с тонкими, поджатыми губами. Идти к ней было страшновато, но пошли
прямо из школы: в какой-то степени для того, чтобы не трусить лишнее
время... так прыгают в холодную воду - зажмурившись и сразу... Бултых!
Лукерья Тимофеевна как раз поднималась по лестнице с авоськой...
Повезло!
- Лукерья Тимофеевна... А давайте, мы вам поможем!
- А мне не надо помогать... Я не такая старая пока.
- Лукерья Тимофеевна... Мы вот думали, мы вам поможем, а вы нам тоже
поможете!
- В чем помогать-то? Я металлолом собирать не умею...
При всем ехидстве старухиных интонаций, в голосе ее прозвучало и
любопытство.
- Тут такая проблема... - вздохнув, опустил голову Петька. - Сразу и не
расскажешь...
- Ну, проходите...
В квартире было страшновато: лампочка то ли слабая, ватт в сорок, то ли
светит вполсилы. По углам сгущаются тени, висят тряпки, от движения людей
они колышутся, и тени начинают как будто бродить, сгущаться, словно
затаиваются по углам, между шкапами. Братья были маловаты, чтобы понять, что
делается это специально, как раз вот для таких, как они.
А кроме того, слишком уж были братья счастливы, что все-таки попали к
тому, кому можно рассказать проблему. А что именно Лукерье Тимофеевне можно,
они как-то и не сомневались: кто тут божественная старушка?
Лукерья Тимофеевна слушала, подперев щеку рукой, вздыхала, думала.
- Ну, давайте посмотрим, - тихо уронила она. Вздыхая, тихонько кряхтя,
доставала Лукерья Тимофеевна из шкапа какую-то чашку. Смотрела,
неодобрительно качала головой, доставала другую, смотрела... На четвертой
чашке Лукерья Тимофеевна остановилась; наступила очередь каких-то не очень
понятных веществ, связок трав, которые она вытаскивала из коробочек,
ящичков, отделений шкапа и все внимательнейшим образом обнюхивала,
осматривала, порой даже брала в рот. Светила лампочка под потолком
красноватым нездешним оттенком, падал свет из коридора - такой же непрочный,
красноватый, и на стены, на потолок, на старинные шкапы и шкапчики ложились
тени все причудливей. Не дыша, смотрели братья на старуху, перемещавшуюся,
сопя и отдуваясь, по тесной, заставленной мебелью кухоньке. Что в этих
перемещениях, сопениях, глубокомысленных качаниях головой было необходимо, а
что служило фоном волшебства - они же не знали...
Наконец божественная бабушка поставила чашку на стол, стала что-то
кидать в нее, бормотать. Потом братья уверяли, что хотя чашка с холодной
водой так и стояла на столе, от воды начал подниматься парок... Но, может
быть, им только показалось в адском освещении, во всей этой очень уж
странной обстановке.
- Гм...
Лукерья Тимофеевна кинула на мальчишек совсем не любезный взгляд, опять
стала копаться в шкапчике (а чашка все еще дымилась, хотя и слабо). Из
дальнего ящичка вытащила старуха какой-то сверточек, узелок размером чуть
больше грецкого ореха, долго развязывала (мальчики сидели, не дыша). Потом,
недовольно сопя, кинула чтото в чашку. Вода закипела, забурлила. И словно бы
какой-то мертвенный зелено-синий свет заструился из чашки на потолок, бросил
блики на склоненное лицо Лукерьи Тимофеевны. Старуха опять бормотала, качала
головой, внимательно смотрела в эту чашку. Мальчики потом не могли бы
сказать, сколько времени все это продолжалось, но тогда для них прошли
геологические эпохи.
Наконец старуха откинулась на стуле, набросила на чашку тряпочку
(отсветы сразу потухли и никакой пар больше не шел - если, конечно, это был
пар). И, подперев рукой голову, усталая старуха вздыхала, внимательно
уставившись на братьев, уставившись так, словно никогда не видела ничего
подобного. Неуютно было братьям под этим изучающим, неодобрительным
взглядом, и сколько это все длилось, они не могли потом сказать. Во всяком
случае, длилось долго, и никто из них не посмел прервать молчания.
- Ну и влетели вы, ребята, - тихо оборонила божественная старушка, и
ребята вздрогнули от неожиданности, от звука человеческого голоса в этой
напряженной тишине.
- Это черт приходил?..
- Тс-ссс... Не болтай! А если уж надо называть его, то уж лучше тогда
скажи: бес. Но это не он, ты не бойся.
- Все равно очень страшно. Сглазили нас, да? Те, которым квартиру не
дали, когда нам квартиру давали... Мама говорила, они сердились очень,
кричали, что все равно нас испортят.
- Нет, парнишки, вас никто не испортил... Но так ругаться - это же
невозможно! Где вы научились беса поминать через три слова?!
- Нигде... Старшие мальчишки еще как... Мы еще ничего...
- Вот старшие пусть сами отвечают! Вы за себя отвечать научитесь. Что,
впервые слышите, что ваша ругань нечисть привлекает? Кто черную брань
придумал, знаете?
- Не-а...
- Дьявол придумал. К нему хотите?
Братья дружно замотали головами.
- Ну то-то...
Опять настала тишина. Будь братья постарше, они поняли бы - старуха
ждет их реплики.
- Так это к нам на ругань че... бес приходит?
- И никакой не бес, а вовсе покойник случайный! Свернули ему голову,
когда еще стройка здесь была, да в песок и заховали... Что такое заховали?
Значит спрятали...
Молчание. Братья переваривали информацию.
- А кто ему голову свернул? Мужики взрослые?
- Ясное дело, не дети. Кто - не знаю, а и знала бы, не побежала
разносить. Только человек этот плохой был, много дурного делал, а лежит он
под вашим подъездом, от ваших кроватей - метров двадцать по прямой. Надо его
вынуть, отпеть и в церкви свечку поставить. У вас полтинник на свечку
найдется?
- Мы найдем, нам на завтраки в школе дают. И что, если свечку
поставить, пройдет?
- Пройдет? А, в смысле беда пройдет, не будет больше этот приходить? Ну
да, этот уже не будет... Только если вы и дальше браниться будете
по-черному, дождетесь - и другой появится.
- Мы боялись, он прямо в дом войдет.
- А что? И запросто войдет. Войдет и схватит.
Мальчишки содрогнулись, и Лукерья Тимофеевна заулыбалась довольно
ехидно.
- А... а что делать надо?
- Надо дать обет... Отказаться от ругани. И не ругаться больше никогда.
- Совсем?
- Лучше совсем, а не можете совсем, то все равно, чем меньше ругаться,
тем лучше. А сейчас идите, мальчики, и ничего не бойтесь. Не заругаетесь -
уже сегодня не будет ничего. И помните, что делать нужно.
Не без трепета пошли мальчишки домой, но ничего и правда не было.
Кто сообщил куда следует про покойника в подвале, братья догадывались,
но у Лукерьи Тимофеевны никогда не спрашивали. Наряд милиции приезжал, полез
в подвал, когда мальчишки были в школе; под вечер, когда они пришли после
уроков, возле подъезда сгрудилась густая толпа, дверь в подвал распахнута, и
из нее санитары на носилках, в сопровождении милиции, выносили что-то
длинное, накрытое простыней, распространяющее сладкое зловоние.
Свечку они поставили, "за упокой раба Божьего, имя же Ты веси" - что
надо именно так, им объяснила старушка в церкви, и ей они тоже дали десять
копеек. Деньги были, потому что накопили мальчики полтинник, а стоила свеча
всего тридцать копеек.
Мальчики долго думали, что бы им купить Лукерье Тимофеевне... Сначала
не могли придумать, потом придумали - новый платок, и стали копить на него
деньги. Накопили десять рублей, надо было еще пять, и парни уже присмотрели
платок, да не успели купить - Лукерья Тимофеевна тихо умерла на своей
мрачноватой кухне. Так и упала головой на стол, и говаривали, что в чашке
было набросано много чего непонятного, на столе лежали странные предметы и
связки трав, а по стенам бродили еще более странные тени, слышалось
потрескивание в шкапах и сундуках. Вроде бы большое ли дело, потрескивание?
А люди почему-то настораживались, пугались, - видимо, было в этих тресках
что-то не совсем обычное.
Впрочем, о смерти Лукерьи Тимофеевны могли и наговорить лишнего: о ней
ведь и при жизни много чего говорили такого, что и не разберешь, где
кончается правда и начинается вымысел.
Историю эту я узнал от Вовки... то есть, прошу прощения, от Владимира
Иннокентьевича, почтенного слесаря домоуправления. Он женился на девушке из
центральной части города и стал жить с женой в ее квартире, очень далеко от
микрорайона, в котором выросли мальчики. Моя мама очень ценит Владимира как
человека ответственного, практически непьющего и никогда не говорящего
черных ругательных слов. Как-то мы с Владимиром Иннокентьевичем пили чай с
малиновым вареньем; я выразил восхищение его всегда правильной, приличной
речью, и он рассказал мне, почему старается вообще не употреблять плохих
слов.
- А Петька сейчас где?
И тут Владимир Иннокентьевич усмехнулся грустно и как-то двусмысленно
отвел глаза. Потому что Петр Иннокентьевич оказался одним из последних, кого
сожрал Афганистан. Партизаны накрыли его часть в ущелье под Гератом, прижали
к земле в узости и перебили почти двести человек. Спустя две недели начался
вывод "ограниченного контингента, выполнявшего интернациональный долг", но
Петр, когда-то влипший в страшноватую историю, копивший на свечку и потом на
платок Лукерье Тимофеевне, навсегда остался там, в этих чужих для русского
человека, прокаленных солнцем голых горах.
ГЛАВА 6
МИФЫ КРАЙКОМА
- У Чехова сказано: мол, врут,
будто без кислорода жить невозможно!
На самом деле только без денег жить
невозможно! Га-га-га!!!
- И без кислорода жить
возможно, и без денег жить вполне
возможно. Вот без правильной
идеологии жить и в самом деле
невозможно.
Из материалов какого-то там
очередного съезда КПСС
В 1628 году казаки Андрея Дубенского построили острог Красный Яр,
заложили Красноярск изначальный - как раз там, где Кача впадает в Енисей.
Решение просто гениальное, потому что и ниже, и выше горы вплотную
подступают к Енисею, обрывы уходят прямо в воду или на узкую полоску пляжа.
А тут Кача долгое время течет почти параллельно Енисею, подмывая склоны
Часовенной горы; их междуречье образует длинную низкую стрелку. В 10
километрах выше устья Качи Енисей сужается; здесь огромная река прорезает
отроги Саян и выходит на широкую равнину. И Красноярск, получается,
поставлен в точности там, где кончается Алтае-Саянская горная страна и
начинается равнина Сибири.
Столетия Красноярск развивался на Стрелке, постепенно распространялся
между Часовенной горой и Енисеем, все заполнял и никак не мог заполнить эту
равнину. Только к началу XX века город вышел к замыкающим долину отрогам
Саян. Как раз вдоль этих отрогов и проложили железную дорогу - и достаточно
близко от города, и в то же время достаточно далеко, чтобы шум поездов не
мешал спокойно спать жителям города.
За железной дорогой, уже за пределами города, лежала знаменитая
Афонтова гора. Знаменита она стоянкой древнекаменного века, которой порядка
18 тысяч лет. Но в начале XX столетия не менее известна была Афонтова гора
своими дачами. Опять же - близко от города и в то же время - полная дичь и
глушь, нетронутая природа и чудесные виды на Енисей. Сейчас, впрочем, это
тоже часть центра города.
Центр Красноярска все время перемещался по этой равнине, все полз от
Стрелки к Афонтовой горе; по мере того как рос город, в 1860-е годы
городская дума даже приняла такое решение - запретить строить новые лавки в
старом городе! Купец мог строить лавку или магазин в старом центре только в
одном случае - если он уже построил лавку или магазин в новом центре, и не
меньше по размерам, чем собирается возвести в старом... Постепенно центр
города вытянулся вдоль Большой Воскресенской улицы, и сформировался тот
длинный, охватывающий всю старую часть города центр, который как сложился в
конце XIX века, так во многом сохранился и по сей день.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг