хорошей муки было уже не на что.
Так вот, из этой гнилой муки испекли ароматный, удивительно вкусный
хлеб. Испекли не один раз, в том-то все и дело! Двое жителей Боровска
независимо друга от друга рассказывали мне, как монахи показывали им это
чудо: давали понюхать и подержать в руках гнилую муку, а потом на глазах
свидетелей пекли из этой муки хлеб. И кормили обалдевших людей вкусным,
душистым хлебушком.
Можно верить или не верить в Бога, почитать или не почитать святого
Пафнутия, но вот хлеб-то из гнилой муки получается душистым и вкусным! Это
обстоятельство, боюсь, уже переходит из разряда веры в разряд надежно
установленных и проверенных фактов.
ГЛАВА 28
ДЕРЕВЕНСКИЕ НЕЧИСТИКИ
- Нет, - сказал он в ответ на
мой вопрошающий взгляд. - Я не член
этого клуба. Я призрак.
- Это еще не дает вам права
доступа в клуб "Сирена".
Г.УЭЛЛС
Большая часть сельских историй про нечисть, которые доводится слышать в
современной Сибири, удручающе однообразна и так же удручающе недостоверна.
Как правило, все эти истории вращаются вокруг приключений разных людей в
бане.
Классическая история связана всегда с тем, как "моя мама" или "моя
бабка" пошли в баню, а на них из-за печки напали черти и потащили. Мать им
говорит: на мне же, вот, крест висит и поясок святой есть, что же вы меня
утаскиваете?! Они и говорят, черти: и правда, мол, поясок есть и крест
висит. Ну, и перестали тащить, оставили.
Если спросить, неужели мать или бабушка рассказчика так преспокойно и
домылась после всего этого ужаса, после того, как черти ее схватили и тащили
куда-то, то оказывается - рассказчик как-то и не думал об этом... Ну, и
возникает сомнение, что эта история подлинная.
А вот одна история произошла в наше время, в деревне Чехово, которая
лежит в Восточном Саяне, примерно в 70 километрах от Нижнеудинска, в одном
из самых глухих и суровых уголков всей Восточной Сибири. В Чехово постоянно
живет не больше 500 человек, а еще несколько десятков людей приезжают летом
к родственникам.
Произошло это с женщиной, которую мне позволила назвать подлинным
именем ее дочь Елена, сотрудник одной из газет в Красноярске. Людмила Кароль
ждала мужа из тайги. Напекла пирогов и преспокойно легла спать, уверенная -
муж придет завтра утром или к середине дня. Вдруг ночью раздался звук шагов,
шел явно муж (женщина прекрасно знала, как ходит муж, его походку).
Спросонья она хорошо слышала, как открывается входная дверь, звучат
шаги в прихожей, потом в кухне. Вот что-то тяжелое рушится на пол - понятное
дело, рюкзак. Женщина проснулась в полной уверенности, что вот сейчас муж
войдет в комнату, и только одно удивляло: чего это он пошел из тайги посреди
ночи?! Ведь сейчас часа два ночи, а от заимки мужу ходу часа четыре...
И вдруг характер шагов резко меняется. Вместо уверенных, сильных шагов
мужа - какое-то частое, суетливое "топ-топ-топ". Кто-то частит, суетится в
кухне, и там вдруг раздается звяканье, погромыхивание посуды. Кто-то
начинает швырять посуду на пол, а судя по звукам, и об стенки. Что он там
делает?!
Женщина прислушивается уже с некоторым страхом. Уже нет уверенности,
что это пришел муж... А если это не он, то кто же это беснуется в кухне?!
До этого момента у женщины почему-то не возникало вопроса - да откуда
же взялся ее муж в 2 часа ночи?! Он что, так в темноте и ломился по лесу?!
А шажки из кухни - так же топ-топ-топ - понеслись прямо в зал, так
называют в Сибири самую большую комнату в доме. В зале обычно стоит
телевизор, в ней принимают гостей. Вот шаги и простучали в зал и там
затихли...
Женщина вскочила, накинула халат, помчалась в зал: кто же там?! Только
теперь она вспомнила, что дверь в дом она закрыла на задвижку. Как же этот,
меняющий шаги, вообще попал в дом?!
Людмила вошла в зал. Там стоял маленький человечек, с метр ростом.
Темнокожий, но не темнее загорелых в лесу сельских жителей; с совершенно
обычными чертами лица, сверкают глазки-бусинки. Вроде бы глаза были не
совсем обычные, не как у человека - без зрачка. Но Людмила видела человечка
так недолго, что не уверена в этом, да и не собиралась она его
рассматривать.
В сибирских деревнях есть поверье, что если встречаешь нечистую силу,
то надо или материться, ругать ее последними словами, и тогда она исчезнет;
или же надо спросить нечистика:
- К добру или к худу?
И тогда он расскажет, что может случиться с самим человеком или с его
близкими. Насколько возможно такое управление нечистой силой, я не знаю и,
честно говоря, не уверен в такой возможности. Людмила, может быть, и
попыталась бы спрашивать "правильно", но она растерялась и спросила этого
маленького человечка:
- Ты кто?
- Я Петя...
Голос был самый обычный, никаких проявлений чего-то далекого от
человека или чуждого. Обычный голос молодого мужчины.
- А ты чего пришел?
- Я пирогов хочу...
- А ты что здесь делаешь?!
И тут человечек исчез.
Остается сказать, что посуда в кухне и правда была разбросана, и,
похоже, многие кастрюли и тарелки кидали в стену, только что не в потолок.
Чем была обязана именно эта семья и этот дом посещением - непонятно. Дом
стоит давно, никаких историй такого рода в нем до сих пор не происходило, да
и каких-то особенных грехов ни сама Людмила, ни ее близкие не совершали.
В общем, непонятная история.
ГЛАВА 29
ПОКОЙНИК ИЗ ЯМЫ
Спокойно! По коням!
Пострашнее, братцы, заревем (у-у-у-у!!!!),
А если мы сейчас его догоним (а мы
догоним),
То не буду, братцы, я покойник (а я
покойник),
Точно руки-ноги оборвем.
Туристская песня
Эта история приключилась в середине 1980-х годов. Тогда еще советская
власть в Сибири оставалась крепка, как гранит, несмотря на объявленную
Горбачевым перестройку, и журналисты из краевых изданий типа "Красноярского
рабочего" считались очень даже желанными гостями в бесчисленных деревнях и
поселках. А местное районное начальство охотно ездило в инспекционные
поездки с журналистами. Если все в порядке - есть весьма представительный
свидетель. А если что-то не так - журналиста легко "замазать", сделать
заложником ситуации.
Скажем, сделал председатель колхоза какую-то гадость... Если из этого
колхоза прибегут в краевую газету, журналисты получают некий рычаг
воздействия на председателя и на районное начальство. Тем более для краевой
газеты районное начальство - это так себе, что называется, "не уровень".
Такое начальство можно и ругать, оно не очень и опасно. Вот краевое
начальство - это уже опасно, с краевым журналисты обычно старались не
связываться, что бы оно ни выделывало.
Но если районное начальство вместе с журналистом приезжает в колхоз или
совхоз и находит там какие-то безобразия - тогда ситуация другая! Тут
получается, что это не кто иной, как сам районный начальник лично обнаружил
безобразие. И если даже директор совхоза или председатель колхоза в чем-то
виноват, то уж он-то, районный начальник, точно ни в чем не виноват. Если
надо директора или председателя "топить" - нет ничего лучше присутствия
журналиста в это время и в этом месте.
А если, наоборот, надо выводить начальника из-под огня, пусть он
устроит хорошее "брежневско-безбрежное" застолье, и пусть журналист сядет
вместе со всеми за стол, пригубит славной водочки, слопает чего-то
вкусного... А потом в багаже журналиста окажется еще и мясо, и рыба, и пусть
после этого он еще что-то посмеет вякнуть...
Даже и без всяких крайностей, если не нужно никого ни поднимать, ни
топить, ездить с начальством в инспекционные поездки очень здорово: и
материала соберешь, и дефицитного все брежневские годы мяса сможешь привезти
домой.
А рассказала мне эту историю дама, которая трудилась в основной краевой
газете, в "Красноярском рабочем", и ездила по району вместе с местным
начальником Ябаровым (фамилию я изменил, но незначительно, сделав ее более
приличной). Назову эту журналистку... ну, скажем, Валентиной - просто
потому, что ее зовут не так, а называть ее настоящее имя у меня нет ни
особой необходимости, ни желания. Было ей в те годы около 35 лет, и
считалась она женщиной бойкой, опытной и к тому же очень красивой. Первые
два определения верны, третий я бы поставил под некоторое сомнение... Другое
дело, что сельское начальство в своих вкусах мало отличалось от прочего
сельского люда, и ценили девиц именно с такой внешностью: с почти
прямоугольным мощным торсом, большими грудями и широким тазом, с мясистым
широким лицом.
Валентина была замужем, ее муж работал инженером на одном крупном
красноярском заводе. Были двое детей среднего школьного возраста, но это
нимало не препятствовало Валентине время от времени крутить бурный роман то
с председателем колхоза, то с инспектором из райкома, то с кем-то еще. На
мой (быть может, слишком вольный) взгляд, не заслуживала эта дама множества
грязных эпитетов, которыми награждали ее весьма многие... Тем более, что
награждали чаще всего те, кто сам хотел бы очутиться в числе любовников
Валентины, но кому такая возможность не предоставлялась... и особенно теми,
кто и в числе возможных кандидатов не числился (но очень хотел бы себя
числить). Вела женщина, бесспорно, очень уж рассеянный, нестрогий образ
жизни, и в чем-то это даже помогало профессиональной карьере: ее возможная
доступность волновала многих и коллег, и начальников, и Валентина могла
получить множество мелких услуг там, где их не получила бы другая.
В этот раз она ездила по одному из районов на правом берегу Енисея.
Район с очень суровым климатом, покрытый горной темнохвойной тайгой - кедр,
пихта, ель; населенный примерно тридцатью тысячами людей, район давал
сколько-то молока и мяса, и о нем можно было много чего написать. Тем более,
что именно по этому району метался Гайдар-дедушка, организовывая советскую
власть в Сибири. В этом районе революционные подвиги автора сентиментальных
рассказиков про дружбу всех народов ознаменовались убийством 148 казаков,
взятых в заложники, и такой же след он оставил везде, где только побывал в
Сибири.
В те поры, конечно, говорить о Гайдаре и о прочих красных героях
полагалось в сугубо торжественных тонах, нести чушь про романтику
гражданской войны и про революционное переустройство общества, но ведь
написать-то можно было! Скажем, напрямую связав великие и славные подвиги
Гайдара и увеличение надоев в колхозе "Заря коммунизма" или получение на
тонну больше навоза от каждой коровы в совхозе "Рассвет ленинизма".
Ну вот, поехала Валентина в этот район и трое суток ездила со вторым
секретарем товарищем Ябаровым, ревизовала сельское хозяйство и собирала
материал для статей и репортажей. Ездить даже и ранней зимой, когда лежит
снег, нетрудно, если нет гололеда. Было даже интересно поездить по
незнакомым местам, посмотреть, как живет сельский люд, попить водочки в
компании местного партхозактива. Среди прочих приключений, приехали они в
совхоз имени пятьдесят пятого тома сочинений Ленина, в хозяйство товарища
Влаганова. Тут, как водится, организовалось застолье, и народ сел за стол
уже часов в шесть вечера, и вроде бы все в порядке.
Но тут у Валентины возникли проблемы, и настроение сделалось самое
скверное. Во-первых, Валентине нравился товарищ Ябаров, и она как раз на
сегодня планировала понять его многочисленные намеки. Во-вторых, ей тоже
понравился товарищ директор Влаганов, не меньше Ябарова, и она попросту не
знала, кому из них сегодня вечером отдать предпочтение. Этого уже хватило бы
для пониженного настроения, а тут еще, ни туда и ни в Красную армию, у
Валентины начались месячные - дня на четыре раньше срока. Ситуация
осложнялась сверх всякого мыслимого предела, да еще навалилась черная
хандра, часто мешающая жить женщинам в первый из этих трех дней.
В общем, плохо было Валентине, и чем больше возвращался к намекам
товарищ Ябаров, чем активнее подливал с другой стороны водки, прожигал
взором пламенного хохла товарищ Влаганов, тем хуже становилось бедной
женщине. А те, естественно, не понимали, в чем дело, и каждый в душе
костерил последними словами соперника: ну чего он, козел, лезет?! Видит же,
что с Валенькой что-то делается не то...
Где-то через часок застолья Валентина не без труда отделалась от
поклонников и вышла в уборную. Сказать, куда она идет, не позволяло
воспитание, а поклонники готовы были сопровождать ее, наверное, и в сам
сортир. Стоял ноябрь, только что закончилось празднование очередной
годовщины, деревенскую будочку качало ветрами ранней зимы, еле освещало
фонарем на столбе. Валентина опять злилась, что в ее состоянии приходится
пользоваться такими "удобствами". Злиться было глупо, потому что знала, куда
ехала, но все тонуло в хандре, раздражительности, злобности первого дня.
Валентина понимала, что с ней, но, конечно же, от умных размышлений
умиротворение не наступало. Валентина была слишком плохо воспитана, чтобы
уметь владеть собой, это она тоже понимала и от понимания злилась еще
больше.
И тут еще кто-то схватил ее за зад! Валентина пришла в несусветную
ярость. Надо же, в самый неподходящий момент!
- Ах ты, сволочь, импотент паршивый! - заорала Валентина прямо в черную
дыру, где шевелился кто-то, взявший ее за попу. Этот, в дырке, еще подался
вперед, полез наверх, к Валентине, и она, не к большой чести своей и
советской журналистики, покрыла его отборным матом. Тот, в яме, начал
двигаться быстрее.
До этого Валентина торопливо заправлялась и застегивалась (зима, что
поделаешь!), а тут ее разобрало любопытство. То, что она увидела, Валентина
запомнила на всю жизнь, а в тот момент она буквально оцепенела.
Зелено-багрово-черный, безглазый череп без ушей начал подниматься над полом,
высовываться из "очка". Бедная журналистка крикнула так дико, что самой
стало страшно, и пулей кинулась наружу. Валентина выбила дверь, сорвав
крючок, и, не помня себя, мчалась в тепло, к свету, к людям. Ничего путнего
она не в силах была произнести и только твердила:
- Там... Там...
После чего потеряла сознание.
Любопытно, что местные во главе с Влагановым вовсе не были так уж
изумлены происшествием. То есть история-то пренеприятнейшая, риск быть
обвиненным черт-те в чем, чуть ли не в разведении нечистой силы на
территории советского совхоза, но удивления - не было.
К чести Валентины, она, не успев очнуться, заявила, что претензий у нее
никаких нет, сама виновата, но вот разузнать, что это все значит, очень
хотела бы... Долго отнекивался товарищ директор Влаганов и сдался только уже
назавтра, под угрозой разоблачения в печати всех недостатков совхоза имени
пятьдесят пятого тома сочинений Ленина и выведения на чистую воду всех, кто
спер и сожрал сто тридцать государственных кур.
Если Валентина и хотела сделать сенсационный репортаж, ей следовало бы
сразу отказаться от этой мысли: получалось что-то несуразное. Выходило, что
в разных туалетах, то в одном, то в другом конце центральной усадьбы
совхоза, обнаруживался этот труп. Всегда в одной и той же стадии разложения,
словно время его не брало, и всегда с одним и тем же движением - с попыткой
схватить за зад сидящего над очком.
- А что будет, если он схватит?
- Не знаем, вот сама и проверяй...
- А потом он вылезает...
- Или высовывается... кто его знает.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг