подростка, а лицо - с правильными чертами, большущим ртом и почти дебильным
выражением. Выражение не обманывало; люди вообще достаточно часто и являются
тем, чем выглядят, но природная тупость только прибавляла Лидочке
популярности. Дур вообще очень ценят неуверенные в себе мужчины, а откуда же
возьмутся уверенные среди бывшей комсомолии да беглых из райкомов
секретарей?
Лидочка, понятное дело, цвела в атмосфере массового обожания. От
непристойных предложений у нее не было отбоя, и скоро она начала не просто
мило кокетничать, а вести себя, что называется, "с позиции силы".
- Значит так, Вовочка, - всерьез говорила она очередному поклоннику. -
Если хотите повести меня в ресторан, то только в "Сопку", на "Енисей" я не
согласна. И подарите мне духи, я французские духи люблю.
Самое забавное было в том, что поклонник, кидая обожающие взоры,
покупал французские духи подороже и действительно вел Лидочку в "Сопку",
причем с самого начала не рассчитывая ни на что, кроме поедания эскалопов. И
тем же самым занимался не просто отдельно взятый болван; тем же самым
занималась половина мужского населения фирмы, да еще и отталкивая, изо всех
сил отбивая друг у друга Лидочку и добиваясь ее благосклонности. Холостые
имели явное преимущество, потому что предлагали Лидочке выйти за них замуж,
и таких за год набралось с полдюжины как минимум. У пожилых были другие
преимущества в виде положения, больших денег и опыта, и они этим тоже
бессовестно пользовались. Иногда мне кажется, что мужики в фирме просто
конкурировали друг с другом, что-то друг другу доказывали, а Лидочка сама по
себе тут была вообще делом десятым.
Наивные люди всерьез считают, что красивые женщины глупы по некому
"закону компенсаций". Мол, если женщина набитая дура, должна же она получить
что-то в какой-то другой сфере? Вот и становится набитая дура ослепительной
красавицей! Ученые ничего не слыхали ни о каком "законе компенсаций", и могу
уверенно сказать, что дело обстоит как раз совсем наоборот. Поскольку и
красота, и умственные способности женщины зависят в основном от ее
наследственности, то, как правило, умные женщины красивы, а красавицы умны.
Из правила можно найти сколько угодно исключений, но правило именно таково,
и самые большие дуры в основном просто устрашающе безобразны. А уродины -
удручающе глупы.
Это правило блестяще подтверждала другая сотрудница фирмы, Светлана...
то ли брокер... то ли кокер фирмы... Не помню, право, как называется эта
должность. Или она была филером? Или киллером? Нет, хоть режьте, не
припоминаю... американское что-то. В общем, заметное место в фирме играла
эта очень красивая, яркая женщина, работавшая на глупо называвшейся
должности.
- Великолепные мозги! - говаривал шеф про Светлану, и был он совершенно
прав. Красавица Светлана соединяла умственные способности и яркую внешность,
как и подобает хорошо кормленной в детстве, хорошо воспитанной женщине с
хорошей наследственностью. Светлане шла даже некоторая полнота... Вернее,
полнота - сильно сказано, но к тридцати появилось у Светланы некое подобие
животика... Даже не животика, но книзу стал ее живот заметен, и стала потому
Светлана носить более свободные одежды. Но умела их носить эта умнейшая
женщина! Скажем, сверху облегающий лиф, выгодно оттеняющий высокую грудь, а
снизу, от груди, - все свободно.
Масса сделок была заключена именно с помощью Светланы, и не ценить ее
оказывалось не то что глупо, а прямо-таки самоубийственно! Так что Светлану
ценили, тем более - Светлана в обращении была проста, умна, и в общении, в
разговоре был у нее некоторый стиль... Единственная в этой фирме девочка из
интеллигентной семьи, что тут поделаешь.
Но вот личная жизнь Светланы сводилась к тому, что несколько лет назад
она недолго была замужем, и от этого эпизода остался у нее ребенок, дочка
лет пяти. Ухаживать за ней, конечно же, пытались, и не раз, но всякий раз
начавшийся процесс ничем существенным не завершался. Что тут поделать! Со
Светланой мужчины из фирмы и заглянувшие из других фирм чувствовали себя
неуверенно, скованно... Потому что даже красота у этой женщины оказывалась
уверенной, самодостаточной, а тут еще и ум, и чувство юмора, и полная
финансовая самостоятельность...
В результате, повертевшись короткий срок возле Светланы, мужики пулей
бежали прямо к Лидочке! Отнестись к этому можно по-разному... Люди
закомплексованные легко поймут этих бегущих и выразят свое понимание
поджиманием губ, пожиманием плеч и удовлетворенным бурчанием. А в компании
себе подобных припомнят соответствующие поговорочки - от "Ну какой же дурак
хочет иметь жену умнее себя" и до "Зачем вообще бабе верхний чердак? Был бы
нижний в порядке...". Люди опытные тяжело вздохнут, жалея умных и красивых
женщин, прозябающих в компании недоносков. Люди опытные и умные посетуют на
измельчание мужчин и механизм деградации народа, а опытные и одинокие
поинтересуются, кого я вывел здесь под именем Светланы.
Но факт остается фактом, и больше года в фирме Светлана играла роль
своего рода камушка на входе в фирму, оттолкнувшись от которого, ручеек
мужичков притекал к асимметричной худосочной фигуре и дебильной мордочке
Лидии.
И что греха таить, характер у Светланы начал портиться. С мужиками она
начала язвить, ехидно улыбаться, уже начиная разговор; а в самой деловой
беседе стала высмеивать недостатки мужчин и тыкать их носами в сделанные ими
ошибки и глупости. Из поведения Светланы, собственно, вытекает одно - и
умные женщины порой ведут себя вовсе неумно. Ведь очевидно же: столкнувшись
с грубостью Светланы, тут-то мужики еще быстрее побегут к Лидочке...
А Светлана дала Лидочке кличку Шкилет, несколько раз помянула поговорку
про то, что "мужчины не собаки, на кости не бросаются", и, вероятно, думала,
что этим кончатся ее проблемы! А проблемы и не думали кончаться.
В начале лета 1997 года совпало два важных события в истории фирмы:
начался ремонт в здании фирмы и у Светланы кто-то появился!
Ремонт состоял в том, что перед старинным двухэтажным зданием
разворотили землю, выкопали здоровенный ров, а стены начали ломать и делать
из двух комнат одну, а в другом месте - две комнаты из одной. Это был так
называемый евроремонт - и поэтому удобную деревянную мебель выбросили вон (а
сотрудники поумнее быстренько ее растащили); вместо столов поставили что-то
эдакое стеклянное, к чему и прикоснуться страшновато, а вместо удобных
кресел поставили евростулья с ножками пауков, страдающих геморроем. И теперь
там, где еще недавно вы сидели удобно, вольготно и вдыхали чудный запах
старинного дерева, вам приходится балансировать, как на штурмовой лестнице,
подведенной под стены Измаила, а рассохшиеся поверхности евробезобразия
чувствительно щиплют посетителей за филейную часть.
Конечно же, сотрудников "Лорелеи" очень волновала обстановка
евроремонта... Но не меньше волновало их и происходящее со Светланой. Потому
что последние несколько недель Светлана стала улыбаться загадочной улыбкой
Моны Лизы и смотрела на мир вальяжно, спокойно, как потягивающаяся кошка.
Она перестала делать замечания, нервировать мужчин демонстрацией своего
превосходства... и вообще стала смотреть томно, но при этом буквально сквозь
них. Видно было, что все мужчины, даже самые замечательные, ее больше не
интересуют. Что вызывало у сотрудников "Лорелеи" и облегчение, и все-таки
чувство обиды... хотя сами же от нее бежали, как бес от ладана!
Впрочем, меньше работать Светлана не стала. Она и раньше задерживалась
в фирме по вечерам, оставляя дочку на попечение прислуги, а тут стала
работать еще больше, и редкий вечер сотрудники не оставляли ее трудиться
одну, склонившуюся над кучей бумаг. Вот в фирму приезжать она стала поздно,
и, по мнению всех заинтересованных лиц (то есть всех мужчин в фирме), именно
в эти часы она и встречалась с неизвестным счастливцем - когда ребенка
уводили на все утро гулять.
Уже позже, много позже сотрудники обратили внимание на две странности:
Во-первых, шеф фирмы, старый партаппаратчик Протерозой Мезозоевич,
прилагал все усилия, чтобы поменьше времени проводить в своем кабинете,
особенно по вечерам... Вообще сидел Протерозой Мезозоевич в коридорах власти
со времен совершенно незапамятных, в шестьдесят пять лет выглядел на
пятьдесят и никогда ничего не говорил прямо... Даже погоду прямо не ругал.
Но за всеми его поступками и мельчайшими движениями сотрудники следили
внимательнейшим образом, потому что знали: Протерозой Мезозоевич ничего не
совершает зря. На каждую, самую мельчайшую особенность поведения шефа рано
или поздно находилось самое серьезное объяснение, и пренебрегать этим было
решительно неразумно.
Так вот, Протерозой Мезозоевич стал исчезать из здания фирмы гораздо
раньше обычного. В своем же кабинете он бывал вообще неподолгу и даже
перенес совещания на бойкие утренние часы, хотя всегда был сторонником
неспешных заседаний и разборок в тихие вечерние часы, когда деловая
активность стихает и самое время подумать о чем-то неспешном.
Разумеется, поведение Протерозоя Мезозоевича истолковали: был сделан
вывод, что старика утомляет шум компрессоров и отбойных молотков и что он
постепенно сдает.
Потом-то, конечно, его поведение истолковали совсем иначе, но это уже
после того, как развернулись интереснейшие события и многое стало понятным.
Во-вторых, в здании несколько раз слышалось пение старинной
студенческой песни. Слова ее знали не все, а кто и знал, то обычно не все, а
кусками, но постепенно практически все сотрудники "Лорелеи" могли прочитать
наизусть и даже пропеть эти слова:
От зари до зари, как зажгут фонари,
Все студентов оравы шатаются!
Они горькую пьют, на законы плюют
И еще много чем занимаются.
Сам Исакий святой, с золотой головой,
На студентов глядит, усмехается!
Он и сам бы не прочь провести с ними ночь,
Да на старости лет опасается.
А кончалось, конечно же, тем, что:
Не стерпел тут старик,
С колокольни он прыг!
Он к студентам на площадь спускается,
Он и горькую пьет, и ведет хоровод,
И еще кое-чем занимается!
По упоминанию "Исаакия святого" видно, что события песни происходили в
Петербурге. Но пели ее, безусловно, не в одном Петербурге и вовсе не только
студенты. Студенческие песни вообще в старой России были примерно тем же,
что песни экспедиционные - в СССР.
Сотрудники же "Лорелеи", слушая эту песню в летних сумерках, относили
ее за счет рабочих, долбивших стены и натягивавших потолки. Правда, неслась
эта песня очень часто вовсе не из тех мест, где рабочие что-то ломали или
натягивали, а потом как-то незаметно выяснилось, что заключал-то договор
русский мастер, но вся остальная бригада состояла из этнических китайцев...
Но это выяснилось тоже намного позже. А пока что сотрудники, посмеиваясь,
делились впечатлениями о поведении Светланы и гадали, кто мог бы быть ее
любовником, с удовольствием подпевая лихой старинной песне в золотистых
теплых сумерках июня.
Мне даже называли дату, когда это все произошло... Дата запомнилась,
потому что именно в этот день несколько сотрудников фирмы вдруг заключили
совершенно фантастическую сделку с фирмой "Золотой попугай" и испытали
мощную потребность ее отпраздновать. Где? Да конечно же в здании "Лорелеи"!
Берем пузыри, и погнали, мужики, погнали!
Стояло часов 11 вечера, когда народ подъехал к старинному зданию,
бывшему родовому гнезду Мирсковых.
Улицу перекопали так, что подъехать можно разве что метров за 200, а
войти удобнее всего через черный ход, довольно далеко от парадного фасада.
Тишина и полумрак невольно навевали желание пройти потише, сесть поскорее в
уже отремонтированных комнатах. Двое проникли в здание несколько раньше
других и попытались проникнуть в кабинет шефа - в предбаннике кабинета
Протерозоя Мезозоевича всегда водились стаканы, вилки и тарелки, и все
знали, где их можно взять. Эти двое (назовем их Фановым и Полещуком... ровно
потому, что их зовут совсем не так) уже на лестнице уловили странные звуки.
Сперва им показалось, что где-то урчит огромных размеров кошка. Потом - что
кого-то в кабинете шефа прижали к стенке и душат. Так им, по крайней мере,
послышалось.
Душить Протерозоя Мезозоевича они позволять не хотели, но все же была в
этих звуках некоторая странность, и услышавшие их приближались к кабинету
шефа совсем не в боевом задоре, а снявши ботинки и на цыпочках.
Ох...
В кабинете шефа стоял огромный крайкомовский диван советских времен, и
на этом диване Светлана стонала, выгибалась, тоненько повизгивала, вращала
тазом под каким-то пожилым, массивным, утробно ворчавшим не в такт. Как ни
глупо звучит, но оба вломившихся так и остолбенели, так и замерли по стойке
"смирно", вжавшись в стенку, пока не вырос перед ними этот огромный,
массивный, не бросил Светлане:
- Дитя мое, прикройтесь, на Вас смотрят эти стрекулисты...
И уже двоим, так и стоящим с башмаками в руках, вращая кустистыми
усами:
- Гхм!!!
Тут только Фанов с Полещуком с топотом вылетели из кабинета и, не
прихватив вилок и тарелок, зарысили обратно по коридору. Они, что
называется, до конца своих дней запомнили это тяжелое лицо, эту массивную
фигуру, и можно спорить, что произвело на них самое сильное впечатление:
перекинутая через спинку стула золотая цепь килограмма на четыре, налитые
кровью мрачные глаза или полотняные исподние длиной до колена.
- Ну, давайте!
- Да понимаете... Да мы...
- Где же стаканы?!
- Да там... В общем...
Единственно, в чем удалось убедить остальных, так это что там, наверху,
Светка не одна, и в кабинет шефа будет куда правильней не лезть. По этому
поводу было тоже много веселого шуму. Как исчезла Света из здания, не
замеченная остальной компанией, никому не известно. Или она оставалась
наверху, пока народ не ушел? В общем, в этот вечер ее никто не видел и, к
чести сотрудников "Лорелси", разговоров на эту тему никто с ней не вел (при
том, что между собой обсуждений было, разумеется, выше крыши).
Уже не к чести сотрудников будь сказано, кое-кто из них теперь вдруг
обнаружил, что у него очень много работы в здании по вечерам. Но теперь
Светлана стала брать с собой нужное, уходила работать домой, и подсмотреть
не удавалось.
Но вот точило, точило что-то Фанова с Полещуком, заставляло их
беспокоиться; и независимо друг от друга они предприняли похожие шаги. Фанов
обратился в краеведческий музей, попросил подыскать ему все, что только
возможно про Мирсковых. У Полещука троюродный брат давно работал в КГБ. Была
встреча с братом, была просьба примерно того же рода. Но оба они получили
один и тот же портрет; разве что Фанов увидел в запасниках музея написанный
маслом портрет купца второй гильдии и коммерции советника Василия Ивановича
Мирскова и сделал с него фотокопию. А Полещук нашел уже плохую фотокопию
портрета, сделанную где-то в начале 1930-х годов, но со всеми
комментариями - кто тут изображен, в каком году и какого рода вражескую
деятельность вел вплоть до расстрела в 1926.
Что характерно, оба деятеля пытались поговорить со Светланой отдельно,
независимо друг от друга. Не менее характерна истеричная реакция Светланы.
- У меня же крест на шее! - вопила она, прикрывая рукой этот крест.
Женщина искренне верила, что неверующая может носить крест и это ей
поможет... в том числе не даст приблизиться к ней никакому решительно
призраку.
Впрочем, утаить шила в мешке не удалось, шум по фирме прошел немалый.
Припомнилась и залихватская песня, а заодно выяснилось, что рабочие-то
сплошь китайцы и старинную студенческую песню вряд ли могли исполнять.
Припомнили и кое-какие рассказы Лидочки: мол, бегает тут за мной
мужик... Выходит из стенки такой, прямо из шкапа, с бородищей!!! Но
коэффициент интеллектуального развития Лидочки был в фирме общеизвестен, и
никто ничего плохого не подумал про ее нового поклонника. Мало ли что может
почудиться Лидочке... Так думали все, даже ее поклонники, и даже те из них,
кто не прочь был бы на Лидочке жениться.
Тут, уже не к чести сотрудников, сразу же нашлись любители выяснять, не
общалась ли Светлана с купцом Мирсковым уже после того, как их накрыли в
кабинете шефа. Раздавались голоса, что здание фирмы необходимо освятить.
Отдать должное следует как раз Протерозою Мезозоевичу, который праздные
разговоры самым свирепым образом пресек и заперся со Светланой в кабинете
почти что на час. По истечении беседы Светлана вылетела из него, рыдая;
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг