такого пилота, его зовут Ом Пракаш Гангули. Приезжайте прямо сейчас в аэропорт,
я вас встречу и отведу прямо к самолету.
Юсупов передал все инструкции Мише и выделил ему не слишком большую, но
приличную по индийским меркам сумму на дорожные расходы.
- Еще раз напоминаю, - вздохнул он, - никаких жертв, никакой пальбы и
вообще забудьте про европейские штучки! У нас иная цель. И не сорите деньгами!
- Да чем же тут сорить, боже ж ты мой? - потряс пачкой Миша. - А что мы
будем, извините, кушать?
Феликс чуть не застонал.
- Не помрете! Припасы купите в Сринагаре, время не ждет. Быстро хватайте
свои пожитки и вперед, на такси!
Как и уговаривались, на вызов прибыл их старый знакомец - поклонник
Шварценеггера. По пути он поинтересовался, куда собираются господа.
- В Кашмир, - буркнул Миша, прикидывая, какую часть выделенной Юсуповым
суммы ему удастся безболезненно припрятать.
- Ой, это плохая идея. В Кашмире плохо, - опечалился таксист. - В Кашмире
война.
- Что ж делать?
- Я надеюсь, сагибов не убьют, - с некоторым сомнением проговорил индиец и
включил радио, откуда вместо привычной уже восточной мелодии грянул траурный
марш.
Миша икнул, а Бумба, ведомый, вероятно, генетической памятью, сотворил
крест.
Застревая в пробках, они добрались в аэропорт минут через сорок. Водитель
долго махал им вслед рукой, то ли радуясь чаевым, то ли прощаясь навеки.
Оглянувшись, Мочалка Перси заметил:
- Черномазая правду говорила. Моя слыхала по ящику, что в этом Кашмире и
впрямь война. Бух-бух!
- "Черномазая"? А сам ты, снегурочка, что ли? - огрызнулся Гурфинкель. - И
вообще, не трави душу!
- Моя ничего. Моя не черномазая, а афроамерикана. А моя дядя защищала
Гренаду! Она лично знал Мориса Бишопа! - хвастливо заявил Перси, но его слова
не произвели должного эффекта, ибо спутники не знали, кто такой Бишоп, и имели
довольно смутное представление о том, где находится Гренада.
Услужливый чиновник из аэропорта, имени которого не запомнил даже
полиглот-Гурфинкель, оказался длиннющим и тощим как жердь человеком с
гитлеровскими усиками. Он радушно встретил клиентов и, поминутно оглядываясь по
сторонам, повел их какими-то черными ходами на летное поле.
Самолет стоял на его задворках, если только у летного поля таковые
имеются. Сюда стаскивали местный хлам - какие-то продырявленные крылья,
покосившийся набок вертолет с уныло повисшими винтами... Машина, на которой
троице предстояло лететь в Сринагар, мало чем отличалась от всего этого
авиационного мусора - маскировочного цвета, с потрескавшимся плексигласом
кабины, с лысыми шасси. Стойки были едва ли не перевязаны тряпочками, а вместо
пары иллюминаторов виднелись куски фанеры.
- Бо-о-оже, - протянул Покровский. - Nakrylis'!
- Видела бы это моя мама, - только и вздохнул Миша.
То, что изрек Мочалка Перси, заставило оглянуться всех остальных, включая
индийца, который неожиданно густо покраснел и закашлялся.
- Напрасно вы так. Это неплохой самолет, - без особой уверенности заметил
он.
- Это вообще не самолет, чтоб я так жил! - взорвался Миша. - Это несколько
тонн ржавого железа! Он не может летать!
- Он летает, - стоически сказал индиец. - Иногда... А вон и владелец
самолета, мистер Ом Пракаш Гангули.
Из-за обломков вертолета вышел, вытирая тряпкой руки, молодой человек в
бейсболке.
- О, кажется, клиенты? - весело воскликнул он. - Здравствуйте, господа!
Полетим?
- Господа хотят лететь в Сринагар, - поведя рукою, подтвердил чиновник с
гитлеровскими усиками.
- Господа уже не хотят лететь, - твердо возразил Миша. - Господа таки
хотят еще немного пожить на этом прекрасном белом свете.
- А Юсупов? - пробормотал Покровский. - Past' porvet!
Миша поковырял ботинком бетон и махнул рукой:
- Ладно, летим. Ой, моя бедная мама, если бы она только знала!
- Это очень хороший самолет, господа, очень, - оживленно рассказывал Ом
Пракаш Гангули, помогая затаскивать в салон чемоданы. - Ему всего пятьдесят
лет, для самолета это не возраст. Раньше это был военный самолет, а для военных
всегда делают все самое лучшее! Вот этот, например, трижды падал, два раза
горел. И что же, господа? Почти как новенький!
От пилота шибало дешевым индийским виски, из чего Миша сделал вывод, что
тот не слишком религиозен. О том, как это может повлиять на предстоящий полет,
Гурфинкель старался не думать. В конце концов воздух - это не автострада,
сталкиваться там особенно не с кем... Хотя были случаи, надо признать.
Наконец они погрузились, чиновник с усиками получил свою мзду и отправился
восвояси, а отважный пилот Ом Пракаш Гангули уселся на ступеньку разболтанного
трапа и принялся жевать какую-то лепешку, достав ее из кармана рубахи.
- А когда же мы полетим? - недовольно спросил Миша.
Остальные маялись поодаль, страдая от жары, и наблюдали, как из правого
двигателя на бетон угрожающе капает масло.
- Мы ожидаем дядюшку Говинду, - охотно пояснил индийский ас. - Дядюшка
Говинда тоже летит в Сринагар, у него там дела. Видите, как хорошо все
получилось?
- А вот там капает масло, это так должно быть?
- Оно всегда капает. Оно же жидкое, - философски вздохнул индиец. - Такая
у этого масла карма!
И вновь улыбнулся.
Миша не нашелся, что сказать на эту радостную белозубую улыбку, и отошел к
своим.
- Что там еще такое? - спросил Перси, оживленно почесываясь. - У моя
сейчас задница расплавится, так тут жарко!
- Да ты же нигер, тебе должно быть привычно, - удивился Покровский.
- Моя не нигер. - Перси даже подпрыгнул от возмущения. - Моя уже говорила!
Я афроамерикана! Даже афроангличана! Моя - древняя могучая народа!
- Твоя задница от этого белее не стала, baklan! - с убийственной логикой
заметил Бумба.
- Расиста! - буркнул Перси. - Ку-клукс-клана!
- Он ждет какого-то своего дядюшку, что летит с нами в Сринагар, - поведал
между тем Миша. - Черт с ним, подождем еще немного.
Дядюшка Говинда появился, когда небо уже стало затягиваться дымкой -
близилась ночь. Племянник бросился к нему навстречу, они принялись обниматься и
что-то оживленно обсуждать.
- Вот так дядюшка! - воскликнул Покровский, привстав. - Knit!
- Наша не взлетит, - мрачно сказал Перси, тряся своими дредами. -
Посмотрите на эту бочку с жиром!
Дядюшка и впрямь оказался раблезианского типа: улыбающийся толстопуз -
нет, целый толстопузище! - дрожащий, как желе, обмотанный невероятным
количеством белой ткани с жирными пятнами там и тут - следами недавней трапезы.
Килограммов двести он весил определенно, и Миша тут же заинтересовался, как
дядюшка собирается проникнуть в самолет через узкую дверцу.
Он не обманулся в ожиданиях - дядюшка застрял. Он торчал в двери и громко
охал, вознося жалобы небесам, а племянник и расчувствовавшийся Покровский
проталкивали его внутрь. Самолет качался на шатких шасси туда-сюда, дядюшка
охал и пыхтел, а вокруг вертелся Перси и мерзко хихикал.
- Однажды я перевозил трех львов! - сообщил Ом Пракаш Гангули между делом.
- Это было очень трудно, они рычали, но я все равно привез их в Ахмадабад! А в
Сринагар я летаю каждую неделю, я знаю каждое облако на пути!
Тут дядюшка особенно протяжно охнул и оказался внутри.
- Слава Пресвятой Деве Гваделупской, - вздохнул Перси. - Моя думала, она
там и умрет.
...В салоне, если так можно было назвать темную и неуютную внутренность
самолета, они расположились на жестких металлических сиденьях. Дядюшка
раскладывал свои многочисленные узлы где-то позади.
- Сейчас полетим! - заверил Ом Пракаш Гангули, захлопнув дверцу и
забравшись на сиденье пилота. - Несколько часов - и мы в Сринагаре. Ом мани!
Он связался с диспетчерской вышкой, о чем-то говорил минуты три, после
чего моторы затарахтели, самолет дико затрясся и стал выруливать на взлетную
полосу.
- Naverhy, tovarishi, vse po mestam! - взревел Покровский. - Posledniy
parad nastupaet!
Ко всеобщему удивлению, упомянутый Бумбой парад все же не наступил. Чудо
техники и вправду оказалось чудом, сумев оторваться от бетонки.
- Моя летала на подобной самолете на Гавайи, когда наша возила героин! -
заорал Перси.
- И чем это кончилось? - хмуро поинтересовался Покровский.
- Она упала! Сильно упала, громко упала. Долго горела! Правда, это уже
было без моя.
- Лучше бы он упал вместе с тобой, - незлобливо пробормотал Миша.
Перси обиделся и отвернулся, чтобы смотреть в окно, но с его стороны были
как раз две фанерные заглушки. Тогда он еще более обиделся и принялся что-то
бормотать под нос - то ли пел, то ли ругался.
- Ничего, ребята! - Бумба хлопнул широкой ладонью по плечу приунывшего
негра. - Долетим! А не долетим, так все одно на небе будем! Ну-ка...
Через миг его громкий голос перекрыл рев мотора:
Eh, po tundre, po jeleznoy doroge,
Gde mchit kur'erskiy "Vorkuta-Leningrad..."
Удивительно, но через четверть часа они даже ухитрились уснуть. Вернее,
уснули Покровский, Перси и дядюшка Говинда, а Миша беспокойно таращился в
непонятную муть за стеклом пилотской кабины.
- Не волнуйтесь, господин, - успокаивающе заметил летчик, заметив Мишину
скорбь. - Этот самолет очень хорошо летает. Я много летаю на нем, и мой отец
летал на нем...
- И дед? - безнадежно поинтересовался Гурфинкель.
- Нет, мой дед не летал. Мой дед был уважаемым человеком, он даже написал
книгу.
- Вот как? О чем же?
- О слонах, - не без гордости сообщил воздушный ас.
- О слонах?
- О слонах. Это очень, я вам скажу, интересная книга.
- Надо полагать... - вздохнул Миша. - Но боже ж мой, и что это мигает,
скажите мне пожалуйста?
И Гурфинкель ткнул пальцем в тревожный красный огонек на приборной панели.
Индиец посмотрел на него и вздохнул:
- Правый двигатель. Его давно надо было починить, но столько заказов... И
потом эта забастовка...
- То есть самолет неисправен? - ужаснулся Миша. - Вы хотите мне сказать?..
- Конечно. Но это хороший самолет. Не волнуйтесь, - с этими словами пилот
выкрутил лампочку из гнезда. - Вот, все в порядке, господин.
Но Гурфинкель уже все понял и заметался по тесной кабине.
- Парашют! - завопил он. - У вас есть парашют?!
- У меня нет парашюта, господин, - пожал плечами пилот. - Был, но моей
тетушке как раз требовалось пошить новое сари. А у нас такие низкие зарплаты...
Гурфинкель схватил себя за нос и застонал.
- Тогда снижайтесь. Сажайте эту развалину! Мы же разобьемся! Мама, мамочка
моя родная, мы же все разобьемся!
Споткнувшись о ногу преспокойно дрыхнувшего Перси, Миша рухнул на какие-то
рычаги и рукоятки, забился и принялся судорожно за них цепляться. Индиец в
ужасе вскочил, бросился к нему, но самолет уже ложился на крыло...
Глава пятая И ЕЩЕ ОДИН ПРОВОДНИК
Нельзя сказать, что путь до аэропорта был особенно захватывающим.
Профессор Енски разместился на заднем сиденье такси и, свирепо глядя на черную,
украшенную заплатами, спинку переднего, рвал бородку - по одному волоску. Эта
не особо эстетичная привычка появилась у него во время чтения семестровых,
равно как и дипломных работ своих студентов. Не то чтоб они были так безнадежно
плохи, попадались и вполне приличные, ничем не хуже, чем труды самого Енски в
бытность его студентом, однако с годами профессор стал совершенно нетерпим. Его
раздражало все - и явные ошибки, и слишком узкий круг источников, и устаревшая
литература, и стиль. Алекс Енски ярился, рычал и даже мечтал надавать увесистых
затрещин тем, кого сам же и выучил. Со временем его грезы приобрели совершенно
конкретный характер. Профессор живо представлял себе свои руки, захватывающие
вихры горе-ученых и треплющие их в разные стороны. Особенно часто в этих
мечтаниях объектом жутким мучений становились студентки, как правило, высокие,
со спортивной фигурой, светлыми волосами, в общем, чем-то похожие на мисс
МакДугал. Во время прочтения одной из работ, написанной, как нарочно,
светловолосой худощавой студенткой, Енски вцепился себе в бороду. Несколько раз
дернул, взвизгнул от боли - и на душе удивительным образом полегчало.
С тех пор профессор выдергивал из бороды по одному волоску и разрывал его
на несколько частей с такой лютой ненавистью, будто это был его самый кровный
враг. Приближаться к нему в такие минуты совершенно не рекомендовалось. Никто,
впрочем, и не пытался - кроме него самого и сына, в такие минуты в квартире
никого не было, а Гор давно уже понял, как надлежит вести себя с отцом.
К сожалению, сегодня, в этот жаркий день, день отъезда в карательный
поход, обычная метода не помогала. Алекс с исключительной жестокостью расчленил
уже седьмой волосок, но злость не проходила. Алекса Енски раздражало все - и
заплаты на сиденье, и чалма на голове водителя, и очень не вовремя всплывшая в
памяти фотография Бетси МакДугал на обложке журнала "Форчун". Особенно,
конечно, последнее...
"...Подумать только! - страдал он. - Бетси МакДугал, эта скользкая гидра,
эта недоучившаяся нахалка, считающая себя чуть ли не кинозвездой, собирается
вцепиться своими жадными наманикюренными когтями в предмет невероятной научной
ценности! В артефакт! В памятник культуры мирового значения! Конечно же, для
нее это всего лишь повод выставить на всеобщее обозрение свои силиконовые
достоинства..."
Профессор сглотнул. "Силиконовые достоинства" зловещей мисс МакДугал
представились ему во всех подробностях. Неубиенная пока еще привычка к анализу
- и самоанализу - тут же подсказала, что оные достоинства стали вспоминаться
слишком часто, по всякому поводу - и даже без повода, особенно ночью.
...Прочь волосок! У-у-у-у!
"Но, дьявол их всех раздери, в этот раз ее ждет жестокое разочарование!
Гидра! Ехидна! Блудница Вавилонская!.."
Енски выдрал из бороды еще один волосок, восьмой, и зло разорвал его
пополам.
- Вот так! Так! И только так!
Последние слова он прокаркал вслух, к счастью, не очень громко.
Между тем такси остановилось перед светофором. На улице, за окнами
автомобиля, группа чернокожих парней в джинсовых куртках с некоторым изумлением
рассматривала троих юношей европейской наружности, которые, нацепив
умопомрачительные штаны с ширинкой до колена, пытались исполнять уличный рэп.
Негры сокрушенно качали головами и морщились. "Певцы" старательно делали вид,
что не замечают презрительного к ним отношения со стороны основоположников
исполняемой ими музыки.
Профессор отвернулся - происходящее его не заинтересовало. А вот Гор Енски
вгляделся внимательнее. То, что он увидел, было хорошей иллюстрацией к его
размышлениям.
"Так-так... - принялся рассуждать он, - смешение стилей, эклектика, потеря
национальной самоидентификации... Странно, но белая молодежь с невероятным
воодушевлением воспринимает все инородное. Интересно почему? Еще можно понять
популярность различных восточных эзотерическими учений, йоги, боевых
искусств... Но рэп, как яркий образец национальной музыки черного населения! Он
невозможен на другой почве, сама попытка переноса национальных ритмов одного
этноса на другой - смешна, если не преступна, как по отношению к этническим
группам, так и к самой музыке..."
Гор вздохнул. Собственные мысли внезапно показались ему необыкновенно
занудными, хотя и небесполезными, вполне годившимися для статьи, над которой он
думал не первую неделю, но так и не начал писать. Сына профессора Енски
настолько же мало интересовала археология, насколько его отца - полеты на Марс.
Настоящим призванием Енски-младшего, по крайней мере по его собственному
убеждению, была социология, но высказывать подобные мысли в присутствии отца
Гор не решался. Он боялся не столько за себя, сколько за склонного к излишним
волнениям профессора. Тот до сих пор видел сына будущей звездой
ориенталистики...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг