- Сеата! Полно! - в тоске сказал я. - Зачем же умирать? Разве ты не
хочешь увидеть мою землю, моих братьев?
- Полно, друг! Это несбыточная мечта. Я и не могла бы жить без моей
страны, после гибели моего народа. Теперь я сознаюсь тебе во многом, в чем
не решалась сознаться и себе. Напрасно мечтала я о других мирах, моя душа
все же была прикована к этому. Я очень любила свою страну как родину, как
родную землю. Я очень любила тебя. Толе, очень, как мужа. Скажи же мне еще
раз, что ты меня любишь, что ты не льстил бывшей чужеземной царевне. Скажи,
чтобы я умерла счастливой.
Я припал губами к ее рукам, я шептал ей, что, теряя ее, я теряю больше,
чем жизнь.
Она улыбнулась своей обычной тихой улыбкой и сказала:
- Нет, ты не виновен в гибели Горы. То Звезда отомстила лэтеям за
рабов, а рабам - за лэтеев. Та же Звезда послала мне тебя. Толе, чтобы я
поняла себя, а тебе - меня, твою царевну, твою Сеату, чтобы и ты воскрес к
жизни. Помни меня, а я благословляю тебя для жизни.
- Сеата! - с полным отчаянием воскликнул я. - Разве для меня будет
жизнь без тебя?! Ради меня, ради души моей, не уходи, будь со мной,
останься.
В слезах я целовал ее холодеющие пальцы, она уже не могла говорить, и
только тихая улыбка сохранилась на ее побледневших устах. Потом она
устремила взор к завечеревшему небу, и душа ее отлетела из мира земли,
которым она так тяготилась при жизни.
В тот же час, как Сеата умерла, я вдруг понял всю безмерность своей
любви к ней. Мне сразу как в блеске молнии представились два существа - я до
этой любви и я, воскрешенный любовью. И я понял, что это два разных
человека. Я рыдал, как [осужденный], я хотел бы воскресить ее хоть на время,
на одно мгновение, чтобы досказать ей все, что не успел выразить при жизни.
В бешенстве я проклинал себя за потерянные дни и часы, в которые можно было
передать так много!
Мысль об ужасном будущем пронеслась в моей голове. С дикой решимостью я
схватил дорогое мне тело, прикоснулся к нему последним поцелуем и медленно
опустил его за борт. Я произнес несколько молитвенных слов над этим местом,
не обозначенным никаким памятником. Потом сильным ударом весла я удалился
оттуда.
Почти тотчас раскаянье овладело мной, во мне воскресло страстное
желание видеть ее, целовать ее хотя бы и безжизненные руки, говорить с ней.
Я начал грести назад, среди мрака наступившей ночи я искал ее тело, я без
устали работал веслами, плыл взад и вперед, тщетно всматриваясь в
почерневшую воду. Но мне не суждено было найти дорогой могилы.
Взошло солнце, и я увидел себя все за теми же безумными поисками. Я не
знал, куда уплыл я, долго ли блуждаю. Тогда в порыве нового отчаяния я
отбросил весла прочь от себя в эту спокойную безответную воду и распростерся
на дне челнока, на том самом месте, где лежала Сеата, целовал те доски, к
которым она прикасалась. Неожиданно возникший ветер развевал мои волосы, но
я не обращал на него внимания. Мне было все равно, куда влечется моя ладья.
Так прошел день, и настала новая ночь, и краски новой зари проглянули,
прогорели и погасли [на востоке]. Я смутно понимал течение времени. Я был
снова во власти бреда и диких грез, то отвратительно-мучительных, то
несказанно блаженных, потому что в них мне являлась снова моя царевна Сеата.
И весь мир был не нужен мне.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Грубое морщинистое лицо старухи негритянки и ее иссохшие руки - вот
было первое, что я увидел, когда очнулся. Челнок мой прижало ветром к краю
озера, образовавшегося на месте Проклятой пустыни, и выбросило на траву.
Меня подобрало кочевавшее здесь племя бечуанов. Обо мне заботились и, как
умели, лечили. Много дней пролежал я в горячке и, очнувшись, был так слаб,
что не мог шевелиться. Добрые бечуаны кормили меня сушеным мясом и поили
водой из скорлупки страусовых яиц. Только через две недели встал я на ноги и
лишь через месяц мог выйти за пределы деревни.
Первую свою прогулку я совершил по направлению к Горе Звезды. Вновь
образовавшееся озеро уже отхлынуло, и на месте прежней каменистой степи
простиралась равнина, покрытая илом, кое-где начинавшая порастать первым
мохом и робкой травой. Ясно было, что впоследствии здесь образуется степь и
появится жизнь. Пальмы вырастут над могилой Сеаты. Напрягая зрение, я
всматривался вдаль, но силуэт конусообразной Горы уже не рисовался на фоне
ясного утреннего неба.
С трудом оторвав глаза от дали, повернул я к ближнему леску. Трава
шелестела под моими ногами, попугаи испуганно перескакивали с ветки на
ветку. Мне вздумалось испробовать, изменила ли мне рука. Со мной был
бечуанский лук, которым прежде я свободно владел. Прицелившись, я спустил
тетиву, стрела простонала, и попугай, как бывало, повалился с ветки на берег
ручья. С несчастной улыбкой пошел я за бесполезно убитой птицей. Да!
Немногое изменилось во мне, только сердце стало живым и страдающим.
Я нагнулся, чтобы поднять попугая, и увидел свое отражение в зеркале
ручья. Длинные волосы по-прежнему смело падали мне на лоб, на шею, но они
сверкали, как серебро. На меня из ручья смотрело лицо еще молодого человека,
но с уже совершенно седой головой.
Еще печальнее улыбнулся я. Прошлая жизнь была погребена под этим
снегом, а в новую я не верил. Подняв убитого попугая, я побрел в крааль
друзей моих бечуанов. Больше мне некуда было идти.
КОММЕНТАРИИ
1. Мози-оа-Тунья - водопад в Эфиопии.
2. Язык одной из многочисленных народностей - кафов, живущих в
юго-западной Эфиопии.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.09.2006 17:20
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг