такль..."
Я кинулся к Малому театру: такси... такси...
Но какая очередь на такси!
ПОДВАЛ ЧАЯНИЙ И ВЕЛИКИХ НЕДОРАЗУМЕНИЙ
Было почти темно, когда пригородный поезд остановился на
минуту у тихой платформы. Ильменев сердечно пожал мне руку.
- Теперь перейдем через железнодорожное полотно, - сказал
он.
Через пять минут мы остановились перед небольшим пмпнрным
особнячком - четыре традиционные колонны и дорический портик
с причудливым гербом.
Мльменев постучал в маленькое оконце подвала.
- Это, как бы сказать, рабочее помещение "музея". Из под-
вала лестничка ведет в дом, - пояснил он.
Оконце приоткрылось. Мы увидели женскую фигуру со свечой
в руке:
- Пожалуйста, входите, Сергей Тимофеевич.
Спустились в подвал.
- Удивляетесь свече? - спросил Ильменев с легкой усмеш-
кой. - Некоторые мои живые экспонаты очень консервативны и
не признают изобретения Яблочкова - Эдисона. Похоже на чуда-
чество? Что поделаешь: ведь люди привыкли приклеивать каждо-
му коллекционеру ярлык чудака. Л на деле он сам приклеивает
ярлыки к своим неживым экспонатам и... к тем из живых, кто
заслужил. - И он взял из рук женщины свечу. - Мою кунсткаме-
ру можно рассматривать и днем и ночью, - сказал Ильменев. -
В этот вечерний час дневные звери, птицы и цветы засыпают, а
ночные - просыпаются. Не угодно ли взглянуть?
- Время позднее, Сергей Тимофеевич. Мне хотелось бы пос-
корей посмотреть на пресловутую картотеку.
- Согласен.
Держа свечу в руке, Ильменев вел меня по длинному под-
вальному коридору.
- А теперь, пожалуйста, наверх... Осторожно, здесь сту-
пеньки, - предупредил он. - По ним - к цели вашего приезда:
в "алхимический" кабинет.
- Позвольте... - остановил я Ильменева. - Тут на двух
дверях странные надписи: "Кабина недоразумений" и "Кабина
самоучек". Самоучек?
- Вот именно. Не должно забывать людей великих чаяний -
самоучек, - мягко сказал Ильменев. - Мой аспирант Савушкин
тут как-то выразился: "Самоучки... без высшего образова-
ния... вроде недомерков", - передразнил Ильменев тонким го-
лосом Савушкина. - Ну я ему "пояснил". Вот вы, Савушкин,
приехали ко мне сюда по железной дороге. А кто изобрел же-
лезную дорогу? Самоучки - Черепанов и Стефенсон. Вы ночью
зажигаете электрическую лампочку. Так извольте не забывать,
что был на свете самоучка Эдисон. А когда вы берете в руки
яблоко, не забывайте самоучку Мичурина. Отправляя телеграм-
му, вспомните самоучку Морзе. Вы изволите проходить курс на-
уки в вузе - ваше счастье! - так не предавайте же забвению
Кулибина, Ползунова, Шаляпина, Горького - все они, не кончая
вузов и не защищая ученых степеней, создавали новую науку и
новое искусство. Помните удивительнейшего Владимира Дурова,
создателя зоопсихологии. Самоучки! Шапки долой! И благосло-
вите Октябрьскую революцию, которая всем открыла двери в
университеты и другие вузы... Самоучки создавали великие
творения. - Теперь Ильменев обращался уже ко мне: - Это так
же верно, как то, что подчас и великие ученые совершали
ошибки, над которыми стоит подумать.
С этими словами он приоткрыл дверь, ведущую в "Кабину не-
доразумений". Со стен ее на меня глянули портреты Лапласа,
Гельмгольца, Араго, Рафаэля, Толстого, Гете и многих других
столь же замечательных ученых, писателей и художников.
- Здесь я работаю. Стараюсь вникуть в ход мысли и сужде-
ний гениальных людей, которые можно квалифицировать как на-
учные ошибки... Почему? Как могло случиться, что замечатель-
ный французский физик, знаменитый Араго, создатель многотом-
ных биографий великих деятелей науки, отрицает Стефенсона?
Как могло случиться, что физиолог Гельмгольц отвергает Ро-
берта Майера, открывшего и доказавшего закон сохранения
энергии? Как могло случиться, что создатель "Небесной меха-
ники" и "Системы мира" Лаплас сбрасывает со счетов науки и
техники Фультона? Почему и как величайший из медиков Листер
осмеял Пастора? Почему Лев Толстой не признавал ни Шекспира,
ни Достоевского? Вот здесь, в этой кабинке, я и собираю эти
любопытные случаи, исследую их. Впрочем, довольно, - прервал
себя Ильменев и привычно легко стал подниматься по крутым
ступеням.
Я следовал за ним, стараясь не отставать.
Через минуту мы были в маленькой комнате, которая называ-
лась астрологическим и алхимическим кабинетом.
Я разглядывал разные диковинные орудия, приборы, глобусы,
реторты, склянки, светящиеся в темноте камни.
- Вот картотека. Она к вашим услугам, - сказал мне Ильме-
нев. - В ней найдете много занимательного, но предупреждаю:
за достоверность сведений не ручаюсь. Пришла картотека из
брошенного имения, и не понять, то ли составитель верил в
нее, то ли забавлялся, то ли черпал из журналов, то ли сам
придумывал.
Ильменев ушел.
Перед моими глазами еще стояли портреты великих первоотк-
рывателей, мучеников науки из "Кабины недоразумений", а
пальцы уже перебирали картотеку судеб великих человеческих
чаяний и отчаяний. Надо подсказать Ильменеву, думал я, пусть
заведет карточку такого содержания: "Веригин Дмитрий Дмитри-
евич, неукротимый искатель утерянного человечеством тысяче-
летия жизни. Погиб, попав в прорубь зимой 1863 года".
Я вытащил наугад первую попавшуюся карточку и прочитал:
"Карточка © 89.
Знаменитый Месмер прибыл в Париж в 1771 году. Он утверж-
дал, что "животный магнетизм может скопляться, концентриро-
ваться и переноситься без помощи тел посредствующих; он от-
ражается, как свет".
Да! Занятно! Однако это мне ни к чему.
А что на карточке © 5? Я быстро пробежал по ней глазами:
"Легенда о волшебном флейтисте". Город Славск. Вторая поло-
вина XIX века. Француз. Был преследуем полицией. Слух: ка-
торжник из Французской Гвианы, исчез бесследно".
"Француз... Гвиана... Каторжник..." - вдумывался я в каж-
дое слово. А что, если это... Рамо? Феликс Рамо? Тогда, быть
может, узнаю еще хоть крупицу о Зеригине. Ведь перед отплы-
тием в Европу не мог Веригин не побывать у Ги до Лорена, а
значит, не исключается, что...
Я торопливо переписал весь текст на свою карточку. Пере-
читал еще раз.
"Каторжник из Французской Гвианы... Флейтист..."
...Потрескивала свеча. За окном стояла ночь. В тишиио
этой ночи была какая-то благость, а у меня на душе было пол-
ное смятение. Откуда-то время от времени долетали ею - да
резкие возгласы попугая, кваканье лягушки и еще какие-то не-
понятные звуки.
Голова моя горела. Мысли цеплялись одна за другую. Бежали
неудержимым потоком. Сердце стучало, как молот. И вдруг:
стук... стук... стук... Голоса животных и птиц отодвинулись,
и стали все слышнее какие-то стуки. Часы?
О! Я их узнал! То было беспокойное биение разных сердец
человеческих... Разное биение... Разное напряжение... Совсем
не похожие один на другой стуки. Чьи сердца так стучат?
Только сердца людей, уставших в спорах с тайной, которую им
не удается отгадать... в спорах с самим собою... сердца от-
вергнутых изобретателей... Звучала многоголосая фуга разных
биений сердца: одни из них были переполнены горечью, другие
- надеждой, третьи - негодованием, четвертые - отчаянием. И
постепенно, из всего оркестра стуков я различил - или мне
это почудилось? - совсем особый стук: настойчивый стук одно-
го сердца. Я вздрогнул... Я отличил его: то было напряжен-
ное, но уверенное биение сердца Дмитрия Веригина, чей поиск
потерянного тысячелетия был прерван, а сам он - забыт.
Пламенев появился со свечой в руке. И я сказал:
- Сергей Тимофеевич! Хочу вас поблагодарить. Необыкновен-
но интересно.
- Вы это серьезно? Так, значит, не напрасно я пригласил
вас к себе?
- Не напрасно! Отправляюсь в Славск.
- Не понимаю. Объясните.
- Простите... В следующий раз... А сейчас мне пора. Про-
щайте!
И, пожав руку удивленному Ильменеву, я быстро пошел к
станции.
Итак - Славск.
Самолет набирает высоту. Летит среди ватных облаков.
Часть седьмая
ФЛЕЙТА ФРАНЦУЗА
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РАЙИСПОЛКОМА ГОРОДА СЛАВСКА
Океан. Беспредельный океан болот. И в этом океане зате-
рялся древний городок Славск.
И вот я в райисполкоме.
- Что? Француз в нашем Славске жил в девятнадцатом веке?
И удивительный был человек? Не слыхал ничего подобного. И об
этом человеке - фильм? - рассудительно и спокойно спросил
меня ясноглазый председатель исполкома.- Впрочем... Почему
бы в Славске не жить какомунибудь замечательному человеку?
Все возможно - будем судить по аналогии: ведь был же ког-
да-то в Нижнем Новгороде замечательный Кулибин, жил-был в
Ржеве Волосков, удивительный химик и часовщик, а в Калуге -
Циолковский... Менделеев тоже родом из Тобольска, а не из
Москвы. Не место красит человека, а человек - место.
Во время беседы председатель благожелательно, но прис-
тально вглядывался в меня. Изучал.
- Однако вернемся к делу, - прервал он себя. - Значит,
будем искать этого вашего француза. Думаю, вам поможет Са-
вич. Гавриил Игнатьевич. Наш краевед. Энтузиаст. Савичи из
поколения в поколение ведут летопись нашего края... Вот вам
замечательные люди нашего Славска. Гавриила Игнатьевича в
Москве в университете при кафедре истории оставляли, а он:
хочу домой, в тот край, который вскормил меня...- Продолжая
говорить, председатель исполкома нажал кнопку звонка.- У нас
в городе и в прилежащих городах вырастает прекрасная моло-
дежь. Но вот беда: молодежь, уезжая в Москву, Ленинград, Ки-
ев и кончая там вузы, не возвращается в родные места. А
старшин старятся и умирают. И наш гигантский край остается
без молодежи. Подростки уже в последних классах начинают
мечтать о столице... Хотел бы я убедиться, что фильм о чу-
десном крае, его истории, богатствах и красотах заставит
дрогнуть сердце нашей славской молодежи. И они не будут по-
кидать родные места.- Председатель вторично нажал кнопку
звонка.- Так вот, я говорил о Савиче. По окончании универси-
тета он вернулся в Славск. Тогда здесь еш,е гимназия была.
- Гимназия?
- Не удивляйтесь. Купцы наши пожелали, чтоб их чада на их
глазах росли и учились. Раскошелились на гимназию. Основа-
тельное здание, как крепость. Больше ста лет стоит и еще лет
пятьсот продержится. И вот Савич стал преподавателем гимна-
зии. Теперь в этом здании десятилетка. Там же наш Музей кра-
еведения. Хозяин его - Савич... Тетя Феня,- обратился пред-
седатель исполкома к вошедшей опрятного вида старушке,- про-
водите, пожалуйста, товарища командированного из Москвы к
Гавриилу Игнатьевичу.
- Пойдемте, - приветливо отозвалась старушка Феня, пос-
мотрев на меня зоркими, внимательными глазами.
Я стал прощаться.
- Да! - задержал мою руку председатель. - Еще два пожела-
ния. Во-первых, осмотрите старинный парк, в котором стоит
наша школа и музей. И во-вторых... - Тут председатель поче-
му-то замялся. - Ну, одним словом, как начнет Савич про бо-
лота нашего края говорить, так вы, пожалуйста, без какой-ли-
бо иронии. Простите за наставление...
- Спасибо, что предупредили. Буду осторожен. Ведь у каж-
дого человека есть свое хобби.
- Пойдемте к Гавриилу Игнатьевичу, - пригласила меня ста-
рушка Феня, - через парк и поведу. То-то красоту увидите!
И мы пошли.
И ЗВАЛИ ЕГО ФЕЛИКС РАМО?
Из раскрытого большого окна музея видно: в старом парке
высокие зеленые травы то светлеют, то темнеют. Легкий ветер
гонит облака. И чуть тень пролетающего облака ляжет на тра-
вы, они сразу же, задумчиво качаясь, начинают ждать: скоро
ли станет светлее в их чаще. А чуть облако уплывет, травы,
тревожно качаясь, ждут: скоро ли снова опустится на них мяг-
кая тень? Колыханье, качанье, касанье...
Я стою у окна музея. Поглядываю в старый парк.
У шкафа с папками стоит Гавриил Игнатьевич Савич, восьми-
десятилетний старик, высокий, легкий в движениях; прямой
пробор через седые волосы. Он внимательно читает карточку ©
5.
- Верно! Все верно: был такой француз. Преподаватель.
Примерно, - Савич прикрыл глаза, припоминая, - в 1864-1865
году. Приехал из Санкт-Петербурга. Направлен был N-ским
учебным округом.
Какая-то категорическая убедительность была в его интона-
циях.
- А когда француз был в больнице, из Санкт-Петербурга
приезжал следователь по особо важным делам. После допроса в
больнице были поставлены часовые. А француз исчез. И тут
пошли слухи, будто он беглый каторжник из Гвианы.
"Беглый каторжник из Гвианы?! Ну конечно, это он, Рамо",
- чуть не слетело с моего языка. Но я удержался и только
спросил:
- А при чем тут больница, Гавриил Игнатьевич?
- Начну издалека. Как я уже сказал, преподаватель фран-
цузского языка прибыл в Славск в 1864 или 1865 году: этот
француз, не знавший ни слова по-русски и вовсе не желавший
изучать наш язык, обладал каким-то чуть ли не сверхъестест-
венным даром преподавания: за полгода гимназисты уже стали
между собой понемногу говорить по-французски. И читать в
подлиннике кое-что нз хрестоматии. Был француз большим люби-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг