отвернется... - с недобрым чувством подумал Никифор. - Лад-
но! Пусть отворачивается!" Но незнакомец не только не отвер-
нулся, а приветливо обратился к нему:
- Ярковой, если не ошибаюсь?
- Да. Но мы не знакомы.
- Вы правы. Мы еще не встречались.
- Вы рискуете своей репутацией, - холодно бросил Никифор.
- Я предан игнорированию.
- Именно поэтому я и хотел...
Что-то было в его тоне неприятное, и Никифор с неожидан-
ной резкостью сказал:
- В соболезнованиях не нуждаюсь! - и пошел в освещенное
подземелье ангара, оставив растерявшегося незнакомца в тени.
Облегченно вздохнув, вывел свой "Электрон". Теперь он
знал, что делать: к Пифии! Она обязательно что-нибудь дель-
ное посоветует.
Здесь все под землей. А на поверхности - роскошные сады.
Вот и сейчас, в сумерках, видны в листве крупные яблоки и
груши. Никифор направился к лифту. Белые каменные ступени
вели вниз, к первой площадке. Никифор нажал кнопку и, пока
ждал кабину, оглядывался: хоть бы никто не появился. Выйдя
из лифта на глубине около пятидесяти метров, сразу же попал
на движущуюся ленту пассажирской трансмиссии и через нес-
колько минут был уже в своей лаборатории.
Тихо, безлюдно. По ночам здесь никто не работает, разве
только если возникает какая-нибудь интересная проблема, от
которой невозможно оторваться.
- Ну, Пифия, я к тебе, - сказал Никифор, включая элект-
ронную машину. - За советом.
Пифия стояла в углу - пьедестал, облицованный искусствен-
ным мрамором, высотою около метра, на нем фигура молодой
женщины с распущенными волосами и диким выражением лица (ко-
му-то из "противников стандарта" взбрело на ум смонтировать
электронный анализатор в виде скульптуры) Она блеснула чер-
ными глазами:
- Я слушаю.
Никифор рассказал ей о Кларе, о своем знакомстве с ней и
о том, как развивались их отношения.
- Мы часто встречались. Она была со мной, но никакой бли-
зости не допускала. Возможно, присматривалась, изучала или
просто колебалась. А может быть, встречалась из жалости. Но
сколько же можно было так вот все это тянуть?
После того как Никифор, ничего не утаивая, но невольно
оправдывая себя, рассказал, что произошло. Пифия спросила:
- Каков биохимический комплекс Клары?
- Пойми, чувства не укладываются ни в какое прокрустово
ложе объективных данных. Вы, машины, часто этого не учитыва-
ете...
- А вы, люди, часто прикрываетесь романтическим туманом,
- не без сарказма заметила Пифия. - Зарубите себе на носу,
что все происходящее на свете - это не более чем процесс и,
как всякий процесс, характеризуется объективными данными.
- Ах, да, я совсем забыл, что ты любишь пофилософство-
вать! - улыбнулся Никифор. - Признаю, ты права. Все - про-
цесс, все - формула.
Пифия заморгала глазами, что свидетельствовало об интен-
сивной работе ее контуров, хотя Никифору казалось: моргает
она от удовольствия.
- Придется связаться с информационным центром... - вслух
рассуждала Пифия. - Так и есть... Вот результаты анализа:
силы, действовавшие в данной ситуации, разошлись. Контакта
нет - конфликт исчерпан.
- Конфликт исчерпан! Милая Пифия! - Никифор даже подпрыг-
нул от радости. - Ты меня спасла! Никакого конфликта, силы
разошлись! Это ведь просто блестяще! Слушай, а этика, мо-
раль?
- Это абстракции, не поддающиеся учету.
- Гм, если бы так... Ну ладно, спасибо. Пифия. - Никифор
протянул руку к выключателю, но из репродуктора донеслось:
- Не надо, я выключусь сама.
- Хочешь поговорить?
- Да.
Никифор устроился в кресле поудобнее и приготовился слу-
шать. В конце концов, спешить ему было некуда.
- Вы, люди, - странные системы, - начала Пифия. - Может
быть, вследствие асимметричности вы пытаетесь проявить себя
не только в своем физическом измерении, а еще и устремляе-
тесь в какой-то выдуманный, призрачный мир. Это я считаю не-
совершенством конструкции, просчетом природы.
- Наоборот, Пифия, в этом глубокая мудрость. Возможность
роста сознания, развития...
- Но ведь мое сознание тоже развивается, а я остаюсь при
этом на реальной почве.
- Знание и сознание - это разные вещи... Твои знания по-
полняются, Пифия, увеличивается объем памяти. А у нас... Че-
ловеческая жизнь, Пифия, - такой феномен...
Никифор умолк, склонив голову, и Пифия некоторое время
тоже молчала. Наконец напомнила:
- Так что же такое - человеческая жизнь?
- Один мой друг, тонкая поэтическая натура, считает так:
жизнь - это загадка, облаченная в тайну.
- В этих словах нет никакой информации.
- Наоборот, Пифия, эта фраза содержит бездну информации!
Столько же, сколько древнее изречение: "Я знаю то, что я ни-
чего не знаю".
- Подобные изречения только подтверждают относительность
уровня познания.
- Эх, Пифия! Ты лучше скажи: почему я ее люблю? Ну поче-
му?
- Это таинство, облаченное в загадку... - иронически про-
изнесла Пифия и выключилась.
Успокоив Клару и вежливо посочувствовав ей, соседи разъ-
ехались, и на вилле снова воцарилась тишина. Девушка вошла в
голубую комнату и устало опустилась на диван. Провела ладо-
нями по лицу, вздохнула и легла, положив руки под голову. Ну
и денек! И что с ним случилось, с этим Ником? Такой был зас-
тенчивый, такой скромный и вдруг... Атавизм, психологический
атавизм! Кларе было стыдно за него и больно, и в глубине ду-
ши пробивался ручеек жалости. Они встретились в горном пан-
сионате в Крыму. Там и Вера была. Они познакомились возле
мраморной беседки, он что-то рассказывал, все смеялись. По-
том уговорил побывать в Дельфиний и чем-то так задобрил од-
ного дельфина, что тот высунулся из воды и пропищал: "Вы
уд-ив-вительные экземпляры!" "Хорошо, хоть дельфины говорят
нам комплименты!" - смеялась Вера. Никифор провел тогда с
нами все каникулы. А этим летом явился сюда. Как снег на го-
лову... Пожалуй, пора возвращаться в свою Антарктиду, наот-
дыхалась, хватит...
Клара смотрела в потолок, стараясь не думать о Никифоре,
но не могла. Бешеный взгляд, лицо перекошено, пальцы - как
когти.
- Дайте музыку, - прошептала она. - Симфонию покоя...
И комната заполнилась тихими, прозрачными звуками. Клара
закрыла глаза, предаваясь этим чарующим волнам. Пусть несут
ее, пусть укачивают, только бы забыть этот кошмарный день.
Начинает скрипка, ведет тоненько-тоненько волшебную шелко-
вистую паутину. За нею - виолончель: стелется под ветром
трава. Потом отзывается арфа: полевые колокольчики роняют
лепестки, ветер подхватывает их, поднимает в воздух, и метет
метелица, легкая, нежная... И вот уже поет все кругом, зве-
нит и вызванивает: голубые реки, темные леса, розоватые об-
лака. Клара не ощущает тела, словно соткана она из лучей, из
неуловимой дымки, и летит, порхает над музыкой, как тень.
Летит и тонет, летит и утопает в океане света.
И откуда-то из дальней дали долетает до нее приглушенный
голос:
- Клара, Клара...
Так это ведь мама, мама ее зовет!
- Кларочка, доченька, ты меня слышишь?
- Слышу, мамочка, слышу!
- Плохо тебе?
- Ой, нет же, нет, мамочка, мне хорошо!
- Открой глаза!
Клара смотрит и видит мать - ласковая улыбка в глазах,
седая прядь над левым ухом. Мама протягивает к ней руки, но
дотронуться не может. Клара поднимается, говорит пенатам:
- Спасибо за музыку.
Симфония постепенно утихает... утихает... и - замерла...
- Я давно смотрю, как ты спишь, - говорит мама. - Отдох-
нула?
- Да. Эта музыка, мама, завораживает.
- Ты долго еще будешь здесь? Не заедешь ли к нам?
- Обязательно. Побуду с вами недельки две перед Антаркти-
дой.
- Отец по тебе соскучился.
- И я по нему тоже. Как там ваш заповедник?
- Все хорошо. Такие бизоны...
Кларе было приятно разговаривать с матерью, смотреть в ее
прищуренные глаза (для передачи изображения она должна была
ярко освещать себя), слышать ее ласковый голос. Мама расс-
прашивала обо всем, о чем угодно, а о сегодняшнем событии -
ни слова. Солнышко, а не мама!
- Ой, мамочка, глаза у тебя заболят, хватит. Спасибо,
родная, до встречи!
- Будь здорова, доченька!
Изображение потонуло в темноте и исчезло. Клара вскочила,
потянулась, выгибая руки и плечи. Спросила:
- Бассейн готов?
- Да, - ответил динамик. - Какую дать температуру?
- Дайте... - Клара по-детски прикусила губу. - Дайте
шестнадцать.
- Пожалуйста.
Ах, этот бассейн! И что он только делает с человеком!
- Послушай, да тебя ведь не узнать.... - говорит Вера,
поглядывая на подругу блестящими миндалевидными глазами. -
Если бы ты жила в двадцатом столетии, была бы... Постой, как
они говорили? Ага, кинозвездой. Или у тебя все еще не прошло
возбуждение после того инцидента?
- Не надо об этом, Вера.
- Почему? - В голосе подруги прозвучало искреннее удивле-
ние. - Я не считаю, что поступок Никифора причинил тебе мо-
ральный ущерб. Это же любовь, Клара!
- Дикость, а не любовь.
Они сидели, точнее, полулежали на диванах верхней терра-
сы.
- Эх, Клара, Клара... Как часто человек сам уходит от
своего счастья! Недавно мы реставрировали старый киношный
примитив: две девушки влюбляются в одного юношу...
- Сейчас не то время, - сказала Клара.
- А что мы знаем о том времени? - сказала Вера, задумчиво
глядя в черные сумерки.
Плыли перед ее взглядом и тени, и серп луны, и алая заря.
Вспомнились стихи поэтов двадцатого века о любви.
Продолжая рассказ о реставрированном фильме, Вера все
вздыхала, выражая симпатии к далекой и невозвратимой поре
бурных человеческих чувств. Подруги разговаривали, не вклю-
чая света. Густой вечерний сумрак импонировал беседе, прида-
вал ей интимную задушевность. Время от времени девушки за-
молкали, думая о своем.
Электронный голос нарушил молчание:
- Никифор Ярковой просит разрешения сказать несколько
слов.
Клара растерялась, замахала руками, словно пенаты могли
увидеть ее жесты.
- Нет-нет! Это невозможно!
Подруга настороженно встала, решительно произнесла:
- Скажите, с ним хочет поговорить Вера. Соедините с розо-
вым залом, я сейчас спущусь.
И она быстрым шагом направилась к лифту, а Клара вышла на
балюстраду и бездумно смотрела в ночную мглу. Все в голове у
нее смешалось. Она попыталась упорядочить свои мысли, но не
смогла. Это ведь только подумать: после всего, что было, он
хочет "сказать несколько слов"! Клару передернуло.
Вернулась Вера. Клара не спросила ее, какой был разговор.
Вера сказала:
- Он тебя любит, слышишь? Очень любит!
"Что со мной происходит? - думал Никифор, бродя по саду
перед началом заседания "Калейдоскопа". - Воспринимаю мир
по-иному... Нервы оголились, что ли?" Его как бы переполняло
радостью и воодушевлением. И зеленое пламя травы, и деревья,
устремившие свои ветви в прозрачное небо, и птицы, и солнце,
уже зазолотившееся в молоке тумана, - все стало каким-то
созвучным, понятным, близким. Все излучает красоту, мир уто-
пает в красоте, и душа ощущает ее, потому что настроена на
ту же волну.
Какой-то жук переползал тропинку. Никифор остановился,
присел, чтобы лучше его рассмотреть. Терракотовый, состоящий
из овалов, треугольников и трапеций, он выставил свои антен-
ны - и получает информацию об окружающей среде. Ну двигайся
же, двигайся, наверно, и у тебя свои хлопоты. Заметил на яб-
лоне птицу - маленькая такая, желтозеленая жакеточка, черный
воротничок на шее, - поводит головкой, попискивает. Жалуется
на одиночество... "Ну эти уж мне сантименты, попалась небось
горьковатая личинка, и все тут, вот и пищит. А одиночество
здесь ни при чем. - И мгновенно возникло в сознании: - Не
хитри сам с собой. Птичье одиночество - всего-навсего ассо-
циация, ты ведь все время ощущаешь собственное одиночест-
во... Ну и что? А ничего!" Оглянулся вокруг - и уже ничего
особенного не увидел.
Сад как сад, утро как утро. Пора на заседание "Калейдос-
копа"...
В зал Никифор вошел не так, как раньше, - твердо ступая
по серому пластику, весело и иронически посматривая на това-
рищей: а ну, что за мудрецы здесь собрались? Нет, сегодня
даже после прогулки он поеживался, ощущая непонятный страх,
и не мог его преодолеть; опустив глаза, шагал неуверенно,
как по скользкому льду. Давно, когда Никифора еще и на свете
не было, в этом зале действительно стоял подсвеченный ци-
линдр калейдоскопа, который демонстрировал все новые и новые
формы и сочетания красок. Точно так же и ученые, собиравшие-
ся здесь, должны были подавать новые и новые идеи. В конце
концов кто-то заметил, что калейдоскоп отвлекает внимание, и
подал идею: убрать его отсюда. "Коллективный мозг", то есть
весь ученый консилиум, согласился, и калейдоскоп, квалифици-
рованный как игрушка, был отправлен в какое-то детское уч-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг