не пытайтесь за нее заглянуть, вам ясно?
- Вполне, любезный сир. Кстати, я здесь нигде не видел стражников...
Гвидо хмыкнул.
- В Башне они не нужны. Вы разве не чувствуете, что здесь происходит?
Ал-Мансор посмотрел на него, слегка наклонив голову.
- Колдовство, - отрывисто бросил фон Бартольд. Повернулся и пошел
обратно по коридору. - Надеюсь, вы найдете дорогу назад, сир.
Джафар со вздохом толкнул полированную дверь.
Зал Кинжалов оказался небольшим и узким, как ножны прямого франкского
меча. На полу - толстый хорасанский ковер, стены обиты тисненым бархатом.
Никакой мебели, кроме пухлых подушек. В дальнем конце комнаты слегка
колыхался занавес из перьев. Джафар подошел к нему почти вплотную и мягким
кошачьим движением опустился на ковер, скрестив ноги.
- Приветствую тебя, человек из Аламута, - произнес голос скрывавшегося
за перьями человека. - Ты шел сюда много дней - легка ли была твоя дорога?
Невидимка говорил по-арабски. С заметным франкским акцентом, но
по-арабски. Джафар изобразил вежливое восхищение.
- Все тяготы моей дороги забылись, как только я услышал в конце пути
звуки родного языка. О господин мой, прости мне мою дерзость, ты
правоверный?
За занавеской вздохнули.
- Тебе не за что просить прощения, Джафар ал-Мансор. Есть лишь один
Бог, а разные имена ему придумывают люди. Я читал Священную книгу и знаком с
догматами ислама. Впрочем, мне кажется, слугам Горного Старца не так уж
важно, кто перед ними - мусульманин или неверный.
Это была правда. Как и все исмаилиты, ал-Мансор одинаково равнодушно
относился к любым религиям. Но откуда это известно его невидимому
собеседнику?..
- Это правильно лишь отчасти, - уклончиво ответил он. - Ты, верно,
слышал о нас много дурного, мой господин...
- Истинно мудрый никогда не верит чужим словам. - Ал-Мансо-ру
показалось, что в голосе невидимки прозвучала ирония. - Истинно мудрый
никогда не верит своим глазам. Истинно мудрый прислушивается только к
разлитой в воздухе музыке Творца всего сущего. В эту музыку вплетено
звучание твоей души, Джафар. Я знаю о тебе больше, чем сам ты знаешь себя.
Джафар в изумлении смотрел на колышущиеся перья. На миг его посетила
безумная мысль, что за занавеской прячется сам Горный Старец, каким-то чудом
перенесшийся из горной твердыни Аламута на другой конец континента.
- Ты говоришь, как суфийский шейх, - прошептал он. - Кто ты, господин
мой?
За занавеской послышался негромкий смешок.
- Здесь меня называют Пророком. Там, откуда пришли мои предки, мое имя
звучало бы как Кецалькоатль Топильцин. Но что значат имена? Придет время, и
ты узнаешь, кто я на самом деле. Готов ли ты служить мне, Джафар ал-Мансор?
- Моя жизнь принадлежит Горному Старцу, господин мой. Я выполню любое
его повеление, каким бы невозможным оно ни казалось. Старец поручил мне
охранять твою жизнь, - а значит, пока я рядом, ты в безопасности. Если
понадобится, я умру за тебя, хотя от живого Джафара ал-Мансора проку тебе
будет больше. И все же я хотел бы, чтобы ты знал: если Горный Старец
прикажет мне вернуться в Аламут, я покину тебя в то же мгновение, не
колеблясь.
Повисла тишина. Потом человек за занавеской снова тихонько рассмеялся -
перья перед его лицом заколыхались чуть сильнее.
- Ты умеешь быть честным, ассасин. Что ж, это именно тот ответ,
которого я ждал. Служи мне верно, человек из Аламута, и моя награда будет
щедрее королевской.
- Я не жду наград, мой господин. Я получил приказ и буду его
выполнять. Человек по имени Гвидо сказал мне, что магистр Бальдур не
позволяет никому из франков покидать Коимбру. Сколько надежных слуг ты
сможешь взять с собой?
Пророк промолчал.
- Есть ли среди них те, кто владеет искусством врачевания? - продолжал
допытываться Джафар. - Полагаю, что нет. А между тем в путешествии тебе
понадобится доктор...
- Ты изучал медицину? - в голосе Пророка впервые послышалось что-то
похожее на интерес. - Ну конечно, ведь человек, избравший твое ремесло,
должен хорошо разбираться в тайнах человеческого тела... Да, магистр Бальдур
далеко не глуп. Асассин-телохранитель, убийца-врач - пожалуй, с тобой я и
впрямь буду чувствовать себя спокойно.
Он снова рассмеялся, на этот раз чуть-чуть натянуто.
- Мы отплываем через два дня, Джафар. За это время Гвидо расскажет
тебе обо всем, что знает сам. Моя плоть слаба, ал-Мансор, прискорбно слаба
для того великого духа, что избрал ее своим вместилищем... Я - шестнадцатый
Кецалькоатль, родившийся в изгнании. За пятьсот длинных лет кровь Топильцина
выдохлась, и теперь я лишь бледная тень того Великого Змея, что сошел
когда-то на каменистые берега Лузитании. Но вернуться на родину предстоит
именно мне...
- Я буду с тобой, господин мой, - спокойно сказал ал-Мансор. - Если ты
захочешь поведать мне историю своих предков, я выслушаю ее с почтением и
благоговением. Однако прежде скажи мне, куда ты так стремишься вернуться.
Лежит ли наша дорога к берегам Драконьих островов, в ал-Тин?
- То, что ты зовешь Драконьими островами, на языке моей страны носит
имя Тлаллан-Тлапаллан, Далекой Белой Земли. Пять веков назад там нашел
прибежище мой великий предок, Се Акатль Топиль-цин, изгнанный из своей
столицы, великого города Толлана. Но мне там нечего делать. Мы пойдем
дальше, на запад, в страну, называемую аль-Ануак.
- Я слышал, это страна великих демонов, - заметил Джафар. - Говорят,
жители той земли столь кровожадны, что вымазывают кровью пленников стены
своих домов.
- Ты боишься? Ассасин пожал плечами.
- Нет, господин мой. Просто недоумеваю, что делать святому человеку в
проклятом Аллахом месте...
Пророк ответил не сразу, но ал-Мансор уже привык к его долгим паузам.
- Попытаться все изменить, Джафар, - сказал он наконец. - Завершить
то, в чем некогда почти преуспел Первый Змей в Драгоценных Перьях. Свергнуть
ложных богов. Принести свет тем, кто рождается, живет и умирает в царстве
кровавой тьмы. Теперь подумай хорошенько и скажи, не ослабла ли твоя
решимость отправиться за море...
Джафар поднял голову и, посмотрев туда, где за занавеской загадочно
мерцали глаза невидимого Пророка, молча улыбнулся ему.
2.
Наемник и эмир
Теночтитлан.
Год 2-й Тростник, день 1-й Точтли
Лицо его пересекал шрам - длинный и узкий, похожий на затаившуюся под
кожей белую змейку. Если бы не эта змейка, Эрнандо Кортеса можно было бы
назвать красивым.
Когда-то давным-давно, еще в университете Кордовы, один не в меру
ретивый рыцарь-футувва, оскорбленный шутливым мадригалом в свой адрес,
вызвал Кортеса на сабельный поединок. Молодой Эрнандо уже тогда одинаково
хорошо обращался и с пером, и с саблей, в чем и поспешил убедить задиру.
Однако, перед тем как покинуть мир живых, футувва успел сделать удачный
выпад, рассекший противнику лицо от правой брови до подбородка. Зашить рану
смогли не сразу, поскольку на место поединка примчались, пылая жаждой мести,
родственники убитого, и Кортесу пришлось спасаться бегством. Несколько дней
он скрывался в семье друга своего отца, старого бакши Сулеймана, дочь
которого славилась своими вышивками по шелку. Она-то и стянула края раны
тонкими крепкими нитками, ловко орудуя стальной иглой. Кортес до сих пор
помнил прикосновения ее прохладных пальцев. Девушка была и впрямь хороша, в
других обстоятельствах Эрнандо, возможно, даже попросил бы у Сулеймана ее
руки, но родичи футуввы шли по его следу, и ему пришлось бежать из
ал-Андалус. В порту Ка-диса он завербовался в бандейру, отплывавшую куда-то
за Западное море. О землях, лежащих далеко на закате, рассказывали всякое,
но у Кортеса не оставалось времени на раздумья. Так он попал на Драконьи
острова.
С тех пор прошло много лет, и никто не узнал бы теперь в крепком, как
гранитная глыба, обожженном жестоким тропическим солнцем воине того юношу,
который сошел когда-то с борта дангии [Дангии - средневековое арабское
торговое судно средних размеров.] на пристань ал-Сипана, захлебываясь
ароматным воздухом страны чудес. Во всяком случае, Кортес не сомневался в
этом до того момента, когда человек в черном плаще перегнулся к нему через
залитый вином стол и назвал имя Кемаля ибн-Валида.
Вокруг стоял ужасный шум - как обычно в питейных заведениях
Теночтитлана в дни великих праздников. Мешики, весь год строго
ограничивающие себя в употреблении спиртного, в эти дни превращались в самых
отчаянных пьяниц на свете. В центре полутемного зала гулко бухал барабан,
звенели медные тарелки, дребезжали кастаньеты из собачьих черепов. В дальнем
углу кого-то били, визгливо смеялись девки, выкрашеный зеленой краской
тотонак стоял на четвереньках посреди длинного, уставленного кувшинами с
октли стола и громко рычал, изображая ягуара. Расслышать что-нибудь в таком
грохоте и гуле казалось невозможным, но человек в черном плаще говорил почти
беззвучно, одними губами, и Кортес его понял. Кемаль ибн-Валид - так звали
молодого задиристого футувву, которого он прикончил на Площади Цветов
пятнадцать лет назад. "Неужели все эти годы его родня искала меня, - подумал
Кортес, незаметно нашаривая на поясе рукоять меча, - искала даже здесь, в
стране, где правосудие халифа почти бессильно?" Он приготовился резко
вскочить, опрокинув тяжелый стол на человека в черном, но тот выставил
вперед пустые ладони и едва заметно мотнул головой, давая понять, что не
ищет ссоры.
- Садись, - коротко приказал Эрнандо, кивком указывая незнакомцу на
низкую скамью по ту сторону стола. - Налей себе вина и говори, что тебе
нужно.
Человек в черном вежливо поклонился и опустился на липкую от пролитого
октли дубовую лавку. На стоявший перед Кортесом кувшин он даже не взглянул.
- Благодарю тебя, - произнес он по-арабски, - но пить я не стану.
- Назови свое имя, - потребовал Кортес. - Поскольку мое ты, я полагаю,
знаешь.
Незнакомец тонко улыбнулся. На вид ему было лет пятьдесят, и опасным он
не выглядел - худое смуглое лицо со впалыми щеками, умные внимательные
глаза, ухоженные руки с гладко отполированными ногтями. Не наемный убийца и
не судебный чиновник, а, скорее, придворный, неизвестно как попавший в этот
вертеп. "Интересно, - подумал Кортес, - понимает ли он, чем рискует,
очутившись здесь в самый разгар праздника Ицкитекатля? Праздника бога вина,
когда все, кроме безусых юношей, получают право пить сколько угодно октли,
когда захмелевшие мешики решают свои споры с помощью острых обсидиановых
ножей, когда никто не ведет счет зарезанным в пьяных драках или утонувшим в
каналах Теночтитлана... Возможно, правда, он пришел сюда не один". Кортес
осторожно оглядел зал, выискивая взглядом тех, кто мог бы сопровождать
человека в черном. Ни одного мавра он не увидел. За соседним столом громко
хохотали его лейтенанты Диего и Эстебан, развлекавшиеся с девчонками-отоми
из ближайшего Дома Радости, но, кроме них, все посетители заведения были
мешиками.
"Очень глупый, - решил Кортес. - Или очень смелый. Впрочем, одно
другому не мешает".
- Тубал, - коротко представился незнакомец. Эрнандо прищурился.
- Еврейское имя. А вина не пьешь. Почему?
- Мои родители были иудеями, - пожал плечами Тубал, - а я принял веру
Аллаха. Однако позволь мне перейти к делу. Я секретарь одной весьма важной
персоны, которая находится сейчас в Теночтит-лане под чужим именем. Мой
хозяин хочет видеть тебя, футувва Кортес. Немедленно.
- Ты называл какое-то имя, - равнодушно проговорил Кортес, наливая
себе стакан октли. - Изволь объяснить, что ты имел в виду. И запомни,
кстати - я не футувва, а христианин-кабальеро. Я не изменял вере своих
отцов, чалла [Чалла (чала) - букв. "ни то ни се", пренебрежительное название
иудеев, принявших ислам].
Если его собеседник и был оскорблен подобным замечанием, то виду не
подал.
- Имя Кемаля ибн-Валида хорошо знакомо моему хозяину, - спокойно
ответил он. - Знает он и тех, кто до сих пор не оставил мысли о мести убийце
этого достойного юноши. Это не угроза, кабальеро. Но если ты не захочешь
встретиться с моим хозяином, имей в виду: срока давности для таких
преступлений не существует...
- Если это не угроза, то я не кастилец, - хмыкнул Кортес, пристально
вглядываясь в непроницаемое лицо Тубала. - Что нужно от меня твоему хозяину?
- Он скажет тебе об этом сам. Поверь - я действительно не знаю, о чем
пойдет разговор. Во всяком случае, о своей безопасности можешь не
беспокоиться...
- День, когда я перестану беспокоиться о своей безопасности, будет
днем моих похорон. Где находится твой хозяин?
Тубал едва заметно вздохнул - как показалось Кортесу, с облегчением.
- Я проведу тебя. На улице нас ожидает паланкин с носильщиками...
- Нет, - перебил его Эрнандо. - Никаких паланкинов. Поедем верхом -
ты, я и мои люди. Если у тебя нет коня, поедешь позади одного из моих
лейтенантов.
- Невозможно, - покачал головой Тубал. - Место вашей встречи должно
остаться тайной для всех.
Кортес пожал плечами и снова наполнил опустевший кубок.
- Как хочешь. В таком случае можешь передать своему хозяину, что
встреча сорвалась по твоей вине.
Тубал тихо пробормотал что-то на неизвестном кастильцу языке.
- Решай, - равнодушно сказал Кортес. - И решай быстрее - у меня есть
кое-какие планы на эту ночь.
- Хорошо, кабальеро, - Тубал изогнул тонкие губы в слабом подобии
улыбки. - Мы поедем верхом. Но твои люди будут ждать тебя снаружи.
- Я не люблю, когда мне ставят условия, - Кортес повернулся к своим
лейтенантам и поднял руку. Диего был слишком занят тем, что виднелось в
широком вырезе рубашки черноволосой отоми, но Эсте-бан заметил призыв
командира и, оттолкнув свою девушку, подскочил к столу. - Мы уезжаем с этим
человеком. Сейчас же.
- Да, сеньор, - четко ответил Эстебан, подозрительно разглядывая
Тубала. Видно- было, что он хочет спросить командира, зачем понадобилась
такая спешка, но не решается это сделать в присутствии постороннего. Кортес
одобрительно кивнул. Эстебан не относился к числу самых сообразительных его
лейтенантов, но у него имелось два неоспоримых достоинства: абсолютная
преданность и полная неспособность скрывать свои мысли. - Я скажу Диего.
Кортес поднялся, поправляя перевязь меча. Верткий, словно колибри,
продавец вина немедленно подскочил к нему откуда-то сбоку и протянул клочок
кактусовой бумаги с мешикскими каракулями. Кастилец недовольно нахмурился.
Бегло говоря на языке науатль, он так и не выучился разбирать местное
письмо, а спрашивать, что написано на бумаге, было унизительно. Он вытащил
из мешочка на поясе щепотку гладких, как шелк, зерен какао и высыпал в
коричневую ладонь торговца.
- Вы щедрый человек, - заметил зоркий Тубал, когда мешик, кланяясь,
отошел. - Ему хватило бы и двух зерен...
- Считать деньги - занятие для купцов, - презрительно фыркнул
Кортес. - Дело кабальеро - их тратить.
- Может быть, я вмешиваюсь не в свое дело, - вежливо сказал Тубал, - и
прошу в этом случае заранее меня простить, но в городе ходят слухи, что дела
у вашей бандейры последнее время идут не блестяще. Говорят, Али Хасан так и
не расплатился с вами за поход в Манагуа...
- Действительно, это тебя не касается.
К сожалению, Тубал говорил правду. Обычно купцы-мусульмане ведут дела
исключительно честно, но Али Хасан оказался обманщиком и мерзавцем. Он нанял
отряд Кортеса для сопровождения торгового каравана, который вез в далекую
страну Манагуа груз хлопка и стальных пластин. В походе на юг погибло трое
кастильцев, а сам Кортес, раненный дротиком в голову, едва не лишился глаза.
Но караван достиг цели, и на берегу великого озера купцы с большой выгодой
обменяли привезенные с собой товары на красноватое гватемальское золото.
Когда же купцы возвратились в Теночтитлан, выяснилось, что Али Хасан уехал
куда-то на восточное побережье, не оставив своему парт-неру-мешику никаких
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг