ментальной передаче мысли на расстояние".
- Как самочувствие? - спросил Мадию председатель наблюда-
тельной комиссии, как только та поднялась со специального
кресла после медицинского обследования.
- Нормальное, - ответила вместо Мадии женщина-врач.
Председатель комиссии, известный парапсихолог, вынул из
машины памяти кассету с записью мысли Сантоса и запер в ящик
стола.
- Вы можете припомнить, о чем думали до начала сеанса? -
спросил он Мадию.
Она смутилась.
- Забыли? Это очень важно...
Она подняла глаза:
- Я припомнила последнюю встречу с одним знакомым эвездо-
летчиком.
Ей задали еще несколько вопросов. Что она почувствовала,
как только восприняла чужую мысль? Не было ли болезненным
это ощущение? Не появлялись ли во время сеанса посторонние
мысли?
Ясные и исчерпывающие ответы Мадии вполне удовлетворили
ученых.
На следующее утро, когда прилетел Сантос, комиссия снача-
ла вскрыла кассету, привезенную с Марса, переписала и прос-
лушала текст, потом при торжественном молчании была прослу-
шана запись мысли, принятая на Земле. Тексты были идентичны.
...Как сложилась бы судьба бабушки, если бы на "Уссури"
работал мыслетрон? Об этом думала Мадия, перелистывая днев-
ник Натальи Тархановой. Сколько лет этому дневнику? Бумага
его пожелтела, выцвели чернила. Но какая свежесть чувств.
Мадия перевернула страницу дневника, легко читая четкий по-
черк своей бабушки.
"Ты очень далек от меня, так далек, что я не предоставляю
этого. Я смотрю на звезды, и они как бы заново открываются
мне. Я разговариваю с ними, и мне кажется, что я разговари-
ваю с тобой.
Улетая, ты сказал: жди меня. Но разве я могу вычеркнуть
тебя из сердца? Окружающие не замечают во мне никаких пере-
мен. Я такая же, какой была, и стараюсь держаться так, слов-
но ничего не изменилось в моей жизни. И однако боль разлуки
живет в моем сердце. Она позже поставит свою печать на моем
лице.
Я живу в том домике у космодрома, в котором мы провели
последние дни перед твоим отлетом. Я ничего там не перемени-
ла. И, возвращаясь с гастролей, с волнением открываю нашу
комнату: а вдруг?.. Я отдала бы все на свете, чтобы хоть
пять минут видеть тебя. Мне кажется, после этого станет лег-
че.
У нас растет сын. Я назвала его Иваном. Он походит на те-
бя, мой Ивашка, и это радует меня. Думается, я приобретаю
спокойствие.
Перед сном мы с Ивашкой выходим на балкон и смотрим на
звезды. Смотрю я, и он тоже таращит глазенки, улыбается, тя-
нется ко мне. В эти секунды мой мир - передо мной, детская
улыбка как бы ограждает меня от одиночества, тоски и горя.
Успокоенная, счастливая, возвращаюсь к себе и закрашиваю
квадратик в календаре - еще на один день ты стал ближе к до-
му. Календарь я составила сама на все долгие годы твоего пу-
тешествия. И перед сном подхожу к календарю и считаю дни,
недели, годы.
Опять осень. Звонкая ясность кругом. В блеклом небе, как
и тысячу лет назад, курлычут журавли. Я кричу им:
"Вперед, отставшие, вперед! Последний первым долетит". И
машу рукой. Ивашка смотрит снизу вверх и крепко держит меня
за руку. Завтра мы расстанемся с ним - он поступает в первый
класс лицея.
Он похож на тебя, наш Ивашка. Сходство не только внешнее,
- оно проявляется мимолетно то в одном, то в другом. Он соз-
дал твой образ в своем воображении с помощью фотографий и
рассказов о тебе. И сегодня мы отправились с ним на космод-
ром в Зал звездолетчиков.
Молча входим в зал. Сколько тут каменных изваяний! Я сле-
жу за Ивашкой. У него очень озабоченное лицо; он ищет тебя
среди множества других чужих пап. Живых пап тут нет. Живые в
космосе.
- Мама, вот наш папа! - во все горло кричит Ивашка и дер-
гает меня sa руку. - Ну все, мама...
Я смеюсь. И тут же меня охватывает гнев. Почему я должна
видеть не живого, а каменного мужа?..
- Мама, ты почему плачешь? - спрашивает Ивашка. - Вот же
он, папа, смотри.
Я улыбаюсь сквозь слезы. Конечно же, папа рядом.
- С тобой никуда нельзя ходить. Ты всегда плачешь, мама,
- насупившись, говорит Ивашка. - Смотри, какой у папы шлем,
настоящий. Вырасту - и я буду такой, как папа. И буду стоять
рядом с ним.
Это было выше моих сил. Я не хочу, не желаю, чтобы мой
каменный сын стоял рядом с каменным отцом!"
Дальше несколько страниц дневника были исписаны цифрами.
Наталья Андреевна подсчитывала, сколько ей придется ждать
возвращения Тарханова, сколько лет тогда будет сыну, ей са-
мой.
Мадия изучала каждую цифру, стараясь прочесть мысли ба-
бушки. Колонки цифр были холодны. Они неумолимо доказывали:
ждать придется долго. Наталья Андреевна, конечно, знала это,
но все-таки еще и еще раз складывала, делила, умножала, вы-
читала, зачеркивала написанное и начинала сначала. Зачем?
Мадия могла только догадываться - бабушке было невыносимо
тяжело. Последнюю страницу, исписанную цифрами, заключала
короткая надпись:
"Я верю!"
"Жизнь моя прошла в ожидании. Я верила, что ты вернешься.
Десятилетия я делаю одно и то же - жду. Ты не представляешь,
что такое - ждать всю жизнь. Я выжила потому, что любила те-
бя, любила людей, жила среди людей и трудилась.
Ты не вернулся. Время и Пространство отняли тебя у меня.
Я знаю: кто-то должен прокладывать дорогу в будущее. Эта до-
ля досталась тебе. Я горжусь тобой и все еще верю, что ты
вернешься.
Много лет назад, когда мы впервые побывали с Ивашкой в
Зале звездолетчиков, он сказал, что будет космонавтом. Он
стал астробиологом, женился, у него трое детей: двое воспи-
тываются в пансионате, а младшая, Мадия, при мне. Я сама бу-
ду воспитывать ее. Я живу ею, моей внучкой, и я хочу, чтобы
она была счастливее меня.
Пришла еще одна разлука. Иван с семьей на днях переезжает
на Марс. Марс сейчас совсем рядом, он благоустроен, в него
вдохнули земную жизнь. Я не могу покидать Землю. Я хочу дож-
даться тебя здесь.
На балкон выходит сын и присаживается рядом. Мы смотрим
на повисшую над нами Большую Медведицу. Нам улыбается Мицар.
Мне хочется верить, что это - улыбка добрая, ясная, улыбка
надежды.
- Папа, наверное, летит обратно, - тихо говорит сын и ос-
торожно гладит мою руку.
- Наверное, - отвечаю я. - Пора.
Моя жизнь клонился к закату. Я могла уснуть на долгие го-
ды в Пантеоне Бессмертия и встретить тебя такой же молодой,
как и в день нашего расставания. Я не могла и не хотела это-
го делать. Лес красив весной, в пору пробуждения, красив он
и летом, в пору пышного листостояния, красив и осенью, в по-
ру увядания. Но и осенью бывает весна. Она пришла ко мне,
когда появился на свет Ивашка, с ним мы пережили мое лето. а
теперь, поздней осенью, у меня третья весна - внучка.
Прости меня. Я не могла уснуть в Пантеоне. Я думала о лю-
дях и не хотела огорчать их. Они любили меня. Я отдала им
весь свой талант. Я хотела быть достойной тебя.
Сейчас у меня тихая грусть на сердце. Оглядываясь на
прошлое, я думаю о будущем, о тебе, о твоем возвращении. В
жизни всегда надо смотреть вперед, иначе нельзя жить. Я ве-
рю, что ты привезешь и подаришь людям неизвестные им миры,
новые горизонты познания, новые родники счастья. Иначе зачем
же мне было столько страдать?
Возвращайся скорей. Я хочу еще раз взглянуть на тебя,
чтобы со спокойным сердцем... уснуть. Я могу обновиться,
снова стать молодой; сейчас это делают. Но я боюсь обновле-
ния. Обновленная, я буду другою, могу забыть тебя. А я не
хочу забывать, я хочу, чтобы ты всегда жил в моем сердце, до
последнего моего вздоха.
Сегодня день моего рождения и день первой нашей встречи.
С утра отдалась во власть воспоминаний, ворошу прошлое. Гля-
жу на свои портреты в сегодняшних номерах газет. В газетах я
не та Наташа, которую ты давным-давно оставил на Земле. Вре-
мя изменило ее облик. Только в душе она прежняя, молодая и
любящая.
У меня посетители. Одни молча преподносят цветы и уходят.
Другие говорят, говорят, ужасно много говорят. Говорят, что
я хорошо сохранилась и что я - героическая женщина (о, какая
банальность!). Я благодарна тем, кто молча дарит мне цветы.
Они понимают меня, понимают, что словами не всегда скажешь
то, что хочется сказать, Иногда даже маленькая улыбка стоит
тысячи слов.
Меня мучает вчерашний поступок. Я сказала Мадии, что она
не должна полюбить звездолетчика. Зачем, зачем я это сдела-
ла? Неужели я стала жестокой? Неужели ожидание и тоска, ко-
торые брали меня иногда в железные тиски, превратили сердце
в камень? Я вслушиваюсь в себя, пытаюсь добраться до глубины
самой себя - и не могу. Чувствую бесконечную боль в душе, от
которой некуда деться и некуда спрятаться. Прости меня. Ма-
дия. Я неизлечимо больна усталостью".
На этом обрывался дневник Натальи Тархановой. В спальне
было тихо. За окном шел дождь. Струйки воды бежали по стек-
лу. Мадия воскрешала в памяти вечера, проведенные с бабуш-
кой, их совместные прогулки. Сказки по ночам... "А могу ли я
любить, как она?" - спрашивала она себя и, так и не ответив
на собственный вопрос, уснула...
Когда Ирма вместе с отцом вышла из ракетоплана, Олимпийс-
кая планета предстала перед ней во всем великолепии. Небо
густо-голубое, без единого облачка, словно нарисованное
детской рукой. И под этим небом сверкал олимпийский стадион.
С западной трибуны он уходил к озеру. Оно было пустынным,
только у берега покачивалось несколько яхт с желтыми и крас-
ными парусами.
В другой раз Ирма отдала бы дань глубокого уважения кол-
легам - математикам, инженерам, соорудившим уютную планету
для отдыха. Сейчас ее мало что интересовало. Инг, ее Инг от-
казался сопровождать ее на регату! А до начала соревнования
целая неделя. Какие восхитительные дни они могли бы провести
здесь.
Академик Соболев обеими руками сжимал руль автокара,
что-то говорил недовольно; только немного погодя она начала
вникать в смысл его слов.
- Я бы изменил орбиту этой планеты, - услышала она. -
Слишком близко к Земле и много неудобств для участников ре-
гаты. Что стоит поднять планету еще на несколько километров
над Землей? Теперь извольте подниматься на старт на неудоб-
ных летательных аппаратах.
Ирма откинулась назад.
- Разве я не прав? - спрашивал отец.
Навстречу шли юноша и девушка. Он в зеленом, струящемся
спортивном комбинезоне, она в красной короткой юбке и белой
кофточке. Они подняли руки, приветствуя машину. Ирма с за-
вистью смотрела на них и думала о себе. Ей было грустно и
одиноко, но ясный аналитический ум Ирмы был бессилен понять
и разложить по полочкам эти чувства, - это было выше ее сил.
Ветер доносил с озера запах цветущих лотосов. Здесь все
как на Земле. Озера и реки, города и стадионы. Только в нед-
рах планеты нет ископаемых, потому что ее построили люди.
- Мы редко задумываемся над тем, что окружает нас. А вду-
маешься - понимаешь, насколько гениален человек, - говорил
Соболев. - Пришел он в это пустое пространство и сказал: я
построю себе новое жилище. И построил. А здесь ведь космос,
абсолютный нуль, смертельные космические лучи, невесомость.
Когда человечество проголосует за "Солнце", мы всю нашу пла-
нетную систему превратим в цветущий сад. Ты меня слышишь?
О чем это он? Ничего не различая от слез, Ирма достала
носовой платок. Соболев прервал фразу:
- Ты плачешь? Тебя ждет звание абсолютной чемпионки, а ты
плачешь? Не понимаю тебя, Ирма. У тебя нет никаких причин
для слез. Может, ты скажешь старому отцу, что тебя огорчает?
- Да ничего меня не огорчает.
- Но я ни разу не видел, чтобы ты плакала. Это в прошлом
люди плакали от обид, неудач, зависти. В наш век, на мой
взгляд, слезы - глупейший анахронизм. И вдруг моя дочь, один
из лучших математиков Планеты, ревет, как пятилетняя девоч-
ка. Объясни, в чем дело? Я не только твой отец, но и друг.
Я, кажется, сделал все возможное, чтобы ты была счастлива.
"Очевидно, не все", - хотелось сказать Ирме, но она про-
молчала. До сих пор она рассуждала точно так же, как отец, и
возражать ему было нечего, пока...
Встреча с Лунем на ракетодроме была короткой и неожидан-
ной. Она заметила его среди пассажиров рейсового планетоле-
та. Встретившись с ней глазами, он стал пробиваться к ней
сквозь толпу. Лунь встретил ее улыбкой, но, вглядевшись в
лицо звездолетчика, Ирма поняла, что он улыбается просто из
вежливости. Она почувствовала это как-то сразу, и что-то
оборвалось в душе ее. Может быть, Лунь связывает ее имя с
именем "друга дома" профессора Эллиота? Она держала Луня за
руку и что-то говорила ему, а сама пыталась разобраться, что
с ней происходит. Лунь посмотрел на нее и чуть шевельнул гу-
бами, но она поняла: "Не надо". А что - "не надо"? Сердце у
нее упало. Они скоро простились, и Ирма понимала - навсегда.
- Вытри слезы, - грубовато посоветовал отец, когда авто-
кар выезжал, на посадочную площадку отеля. - Вот так-то луч-
ше.
Большая солнечная регата собирала огромное количество
участников. На Олимпийскую планету непрерывным потоком мча-
лись планетолеты. Приезжали спортсмены, тренеры-инженеры,
туристы, болельщики... У центральной трибуны, откуда яхтсме-
ны поднимались в космос на стартовую площадку, световое таб-
ло через каждый час сообщало, сколько прибыло спортсменов и
откуда.
Прием заявок прекратился за день до открытия регаты. Съ-
ехалось свыше десяти тысяч спортсменов и свыше миллиона бо-
лельщиков. Рекордное количество участников, рекордное коли-
чество зрителей. Огромный стадион, вмещающий восемьсот тысяч
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг