- Два хвоста - это еще можно объяснить, но чтоб любимый овощ стал
частью тела? - Ной Соломонович схватился за голову.
- Смеркается, - сказал Никудин Ниоткудович. - Ночлег надо искать.
Впереди белеется, видно, березы... Нам надо на открытое место выйти.
Вышли. Березовая рощица, совсем обычная, с трех сторон окружала
небольшое озеро, за озером - луга. Одному удивились: под березами было
красно от гигантских подосиновиков. Шляпки с зонтик.
Никудин Ниоткудович выбрал место повыше. Он спешил. Ночь уже заслонила
восточный край неба.
- Куда вы так торопитесь? - Ной Соломонович едва поспевал за лесником,
и вдруг он вскричал: - Назад! Кобра!
Никудин Ниоткудович отступил. Осмотрелся.
- Да вот же! Вот! - показывал ученый на поднявшуюся змею. - И еще! Да
их много!
Никудин Ниоткудович пощурился-пощурился и сделал шаг... к змеям.
- Ной Соломонович! А ведь это вроде черви дождевые. Вы поглядите.
- Да-с, - сказал ученый, отирая платком пот с лица. - Это
действительно... Впрочем... Но очень похоже.
Они поднялись на пригорок.
- Место сухое, надежное, - бодро сказал Никудин Ниоткудович, но сердце
у него тосковало.
Не боялся лесник ни страшил, ни звериной злобы, иное томило. Может, с
двумя хвостами и удобнее, а все-таки не по-божески. Плакать хотелось, за тех
же дождевых червей.
- Ной Соломонович, воду во фляжках побережем, - предложил Никудин
Ниоткудович. - Ты сходи на озеро, а я сухостоя нарублю. Костер на всю ночь
нужен. Разошлись, готовые исполнить каждый свое дело, но примчались друг к
другу, взмокшие, с пустыми руками.
- Они живые! - у Никудина Ниоткудовича на обеих щеках остались дорожки
слез.
- Кто?
- Деревья. Я - топором, а они стонать. Вместо коры у них кожа.
- Ноги что-то плохо держат, - сказал Ной Соломонович, садясь на
землю. - Вода, знаете ли, тоже... Ее нельзя зачерпнуть. Ее можно резать, как
студень.
СОН ПОД ВЗГЛЯДАМИ
Небо еще светилось, но тьма на земле уже стояла вровень с лесами.
- Не лучше ли переночевать на деревьях? - предложил Ной Соломонович.
- Я же говорю, у них кожа вместо коры.
Помолчали. Молчал лес, озеро, луг.
- Здесь совершенно нет птиц! - вдруг догадался Ной Соломонович.
- Да ведь и пчел нет! И бабочек, и комаров!..
Ной Соломонович достал из рюкзака теплую шапочку.
- Что-то холодно.
- Да уж чайком не погреешься. Ужинать придется всухомятку.
- Мне не хочется есть.
- Тогда будем спать. Утро вечера мудренее.
- А если?..
- Я сплю чутко, ружье заряжено. Расстелили брезент, легли...
- А ведь такое, пожалуй, похуже конца света, - сказал Никудин
Ниоткудович. - Тому, кто устроил это, - морковку бы вместо носа!
Ной Соломонович повздыхал-повздыхал, но взять под защиту науку не
решился. И тогда снова сказал Никудин Ниоткудович:
- Снесет ли земля человека...
Одинокому голосу пусто, когда на многие версты голос один. И хоть бы
шорох, дуновение ветра! Ни светлячка, ни звезды...
Придвинулись друг к другу, от одиночества подальше, от темного
безмолвия.
- Спать! - сказал Ной Соломонович.
- Спать, - согласился Никудин Ниоткудович.
Они повернулись на бок, и в то же самое мгновение из леса, с озера, с
каждой травинки на их брезент, к их телам, в их лица, в их глаза потянулись
щупальца мерцающего слабого света.
Ной Соломонович приподнялся и вертел головой, как птица, не понимая,
откуда берется свет, какова его природа. Никудин Ниоткудович отложил ружье,
которое чуть ли не само кинулось ему в руки.
- Вроде бы глаза, - сказал он.
- Глаза у травы?
- Вам лучше знать, вы человек ученый. - Свет не усиливался и не
слабел. - Разглядывают.
- И вам не страшно, Никудин Ниоткудович?
- Да ведь не кусают, - вздохнул, зевнул. - Я, пожалуй, спать буду.
Намаялся за день с лодкой.
Лег и заснул. Бодрствовать одному, когда со всех сторон не только
смотрят... но, кажется, дотрагиваются до тебя взглядами? Ной Соломонович
зажмурился, лег и постарался дышать потише. Для науки было бы важным
выяснить, что это за светоносное зрение, но как он поведет себя, глазеющий
мир, если поймет, что его изучают. Ной Соломонович не стал рисковать, так и
лежал с зажмуренными глазами, завидуя непробиваемому спокойствию лесника.
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Они пробудились одновременно от добродушного посапывания и
причмокивания. Вокруг брезента паслись сорокакопытицы!
- Никудин Ниоткудович, - тихонько позвал Ной Соломонович.
- Вижу.
- Что делать?
- Спать.
- Да, спящих они, кажется, не трогают.
Иные сорокакопытицы подходили к брезенту, разглядывали людей всеми
шестью глазами.
Стадо, кормясь, прошествовало в сторону ельника.
- Уходим! - вскочил Ной Соломонович.
- Травоядные звери. Не съедят.
- Ох! - сказал Ной Соломонович. - Уж очень все-таки страшны. По
останкам не мог определить, что это за существо, и теперь не знаю. То ли
гигантская стронгилозома с мордой свиньи, то ли свинья с повадками
тропической многоножки?
- Домой? - спросил Никудин Ниоткудович, складывая брезент.
- Как домой?! Мы должны обследовать место.
- У нас всего две фляжки воды, а через ряску надо целый день
продираться.
- Это серьезно... - согласился ученый, - но за озеро, на луг надо
обязательно сходить.
Можно ведь и налегке, без вещей. Никудин Ниоткудович забросил на плечо
ружье, пристегнул к поясу фляжку.
- Идем, Ной Соломонович. На луга поглядим, и обратно. До ночи надо быть
в лодке.
Шли берегом озера. Да какого озера! Вода стояла над берегами, как желе.
- Кувшинки! - обрадовался Никудин Ниоткудович. - Обыкновенные кувшинки.
Он наклонился над цветком, чтоб рассмотреть получше, но кувшинка вдруг
закрутилась волчком и перелетела вместе с ножкой подальше от берега.
- Вот вам и обыкновенная, - только и сказал Ной Соломонович.
Разнотравье в лугах пламенело фиолетово-золотисто-розово!
- Вот они, бабочки! За всю свою жизнь столько не видел! - Никудин
Ниоткудович покосился на Ноя Соломоновича. - Или опять подвох?
Подвох был. Бабочки не улетали. Они не могли улететь. Это их приросшие
к стеблям крылья сделали луг праздничным.
Ступили на желтый ковер, большой, круглый.
- Что за трава такая? - Ной Соломонович нагнулся, присмотрелся. - Запах
чувствуете, Никудин Ниоткудович? Знакомый запах.
- Одуванчиками пахнет.
- Одуванчик и есть. Гигантский одуванчик. Какое раздолье для ботаников,
зоологов!.. А это что такое?
Гадкое существо проковыляло и скрылось в траве.
- Ощипанная куропатка, определил лесник.
- Вот они, птицы Проклятого леса. Ползающие, безголосые птицы.
- Может, все-таки вернемся?
- Еще сто, нет, двести шагов - и назад. Я сам считать буду. Видите
слоновьи хоботы из земли и те ажурные беседки? Посмотрим и будем
возвращаться.
Хоботы отливали серебром и склонялись перед пришельцами заученно, как в
театре.
- Так и чудится, что имеешь дело с разумной материей. - Ной Соломонович
достал лупу и разглядывал ближайший к нему смиренно склоненный хобот. -
По-моему, это какие-то гигантские споры. Очень похоже на грибницу. А это что
за лист?
- Лопух, - определил Никудин Ниоткудович.
- Под таким лопухом вся ваша сторожка поместится. - Они прошли под
лист. - Сухое, опрятное место.
- Ной Соломонович, - одними губами прошептал лесник, - поглядите, что
за нами-то делается!
Ной Соломонович услышал похрустывание, увидел, что хоботы стремительно
разрастаются, загораживая путь ажурной вязью: грибница! Самая настоящая
грибница!
- Вперед! И бегом! - скомандовал лесник.
Они рванулись из-под листа, но хода им уже не было.
- Нас пленили! - чуть ли не обрадовался Ной Соломонович. - Спокойно. В
нашем положении нужно быть спокойным и уверенным в себе. Надо же, наконец,
разобраться, что это за мир такой.
ЗАТОЧЕНИЕ
Жизнь под листом была и покойной, и даже сладкой. Медовые муравьи,
величиной со спичечный коробок проложили дорогу по стеблю, а вернее сказать,
по стволу лопуха вверх и за пределы ажурной решетки. Муравьи, раздутые, как
бочонки, сами двигаться не могли, их носили на себе муравьи-работяги. Ной
Соломонович научил Никудина Ниоткудовича добывать мед и все утешал его:
- Мед муравьев питателен и полезен. С голода мы не помрем.
- А мне и жить-то не больно хочется после Проклятого леса, - сказал
лесник. - Коли выберемся отсюда, ни одного ученого в Златоборье не пущу.
- Никудин Ниоткудович! Это, право, смешно. Хотим ли мы, не хотим, но
двадцатый век - торжество науки.
Лесник схватил пригоршню земли, сунул под нос Ною Соломоновичу.
- Вот она, твоя наука. Погляди, что она родила! И что еще родит? За
какую вину земля испоганена? Ни рек, ни ключей, ни воздуха... Я просыпаться,
бывает, боюсь! Пригонит тучку со стороны большого города, и вода с неба, с
самого неба, возьмет и сожжет Зла-тоборье. Однажды уж пришлось вырубить
полквартала. Это наших-то сосен!
Никудин Ниоткудович швырнул землю в решетчатую грибницу, оплетшую тремя
кольцами их лопух. Что за чудо! Грибница пыхнула, как перезрелый дождевик, и
перестроилась у них на глазах в огромные серые мухоморы.
- Уходим! - Никудин Ниоткудович выскочил из-под листа, но в то же
мгновение грибы снова пыхнули, превратились в рой грозно гудящих шмелей.
- Мда! - сказал Ной Соломонович, отступая. - Без посторонней помощи
нам, пожалуй, отсюда не уйти. Но что они хотят от нас? Кто они? Что означает
это постоянное ночное разглядывание?
ПОБЕГ
Сладкая жизнь - горькая. Муравьи не иссякали, а воды осталось несколько
капель.
- Одуванчики! - воскликнул однажды Ной Соломонович.
Желтые круглые ковры, так удивившие их, созревали, превращаясь в
огромные шары. Пришла пора действовать.
В полдень, в солнцепек, обкрутив головы нижним бельем - от шмелей,
лопуховые пленники кинулись к одуванчикам. Каждый к своему. Протиснулись
вовнутрь, обломили ножки парашютов. Оторвались от земли, полетели!
Полетели-полетели! Покачиваясь, взмывая на восходящих струях, проваливаясь в
воздушные ямы.
ВСТРЕЧА
Вездеход Велимира Велимировича пристал к острову, на котором, на
котором Никудин Ниоткудович вырубил сухие деревца на шесты.
- Они здесь останавливались! - по щепе определил лесничий. - Мы
движемся по их следам. Вон уже и черно на горизонте.
- Проклятый лес, - догадался Антоша и пожалел, что произнес эти слова.
Не по себе стало.
- Черника поспела! - Даша набрала две горсточки ягод: одну Велимиру
Велимировичу, другую Антоше.
Антоше и ягод этих не хотелось, вокруг зелено от ряски, пахнет гнилью,
половина деревьев без листвы.
- Шар! - воскликнул Велимир Велимирович, указывая в небо.
- Их два! - разглядела Даша.
- Зонды, - определил Антоша.
- Но там люди! Там люди! - замахала обеими руками Даша. - В шарах люди.
Ветер закружил шары на месте, потащил вверх и уронил.
- Я вижу дедушку! - закричала Даша, не веря ни словам своим, ни глазам.
Ветер гнал одуванчики к острову. Еще порыв, и оба они зацепились за
тощие вершины елок. Полетели, отрываясь, в разные стороны парашютики, а на
землю выпали совсем не в виде дождя, сначала грузный Ной Соломонович, а
потом легонький Никудин Ниоткудович.
- Вот и мы! - сказали они.
И солнца в сторожке много, и людей, а тихо. Захлопотал крыльями, садясь
на подоконник, Дразнила:
- Жжаль уезжжаете! Жжаль!
Все засмеялись, но коротким был смех. Ждали Велимира Велимировича, он
поехал в лесничество сделать срочные дела и обещал через час-другой отвезти
Ноя Соломоновича на реку, к рейсовому теплоходу.
- Эх! - вздохнул Никудин Ниоткудович. - Хорошо послушать высокий
разговор... Но у меня все мысли теперь в одну точку. После Проклятого леса
трепещу за наше Златоборье, как за новорожденное дитя. Думал, вечен Золотой
Бор, реки и небо вечны. А теперь вижу, всему может быть конец, да такой
скорый - вздохнуть не успеешь.
- Не так уж все ужасно, - возразил ученый. - Не надо преувеличивать.
- Ной Соломонович! Добрая душа! Поедешь сегодня по реке, окинь взором и
реку, и берега. Что от лесов осталось? Что от реки осталось? Все пропадает
пропадом! Сегодня было, и радуйся... Вот Маковеевна моя - одна такая на две
сотни верст. Нам надо строить, - сказал Никудин Ниоткудович, - только не
города, не плотины - землю надо строить. Вернуть земле земное: лес, реки,
озера, болота... Иначе человек машиной станет.
И в это время раздался гудок автомобиля, приехал Велимир Велимирович и
торопил в дорогу. Все поднялись, но тут Антоша, чуть побледнев от волнения,
загородил собою дверь и спросил Ноя Соломоновича:
- А что же будет с Проклятым лесом? Не придет ли он в Златоборье?
- Проклятый лес, мальчик, - сказал серьезно ученый, - это исчадье
нашего мира, но оно наше. Его надо изучать, над ним надо думать.
- А кто же будет действовать? Когда это все кончится?
- Проклятый лес - остров в болоте. Но островом он останется только в
том случае, если все земляне станут жить, любя все живое и отвергая все
мертвое. Когда поймут: земля не на трех китах, а сама она - кит, живой кит,
плывущий по временам живой Вселенной.
Машина гуднула громче, настойчивее. Машины все чаще и чаще бывают
недовольны людьми.
КОРШУН
Водяной в день Камахи вскупывался.
- Никудин! - обрадовался Водяной, увидав на бережку лесника. - Аида
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг