- Ты хочешь сказать, что эти лоны ведут к высшему? - осторожно спросил
Первый.
- Я хочу сказать: игра - испытанное средство для уяснения сути.
- Наставник! - сказал Второй. - За нами наблюдают. Мой индикатор
сигналит с самого начала.
- Мой тоже, - кивнул Первый.
- Да, - ответил Наставник. - Почему ты не включаешь обскуратор?
- Если это наблюдение, то - в допуске. Но я полагаю, что это -
специфические токи планеты Хи.
- Ты дал два ответа!
- Такова особенность Хи, - сказал Наставник. - Дальше...
Ах, эти ноблы, эти обскуранты-обскураторы-затемнители. Уму ведь
непостижимо -- они тут, и в то же время их как бы нет: щелк и -- пропали. А
человеку-то каково? Знать, что тебя видно, весь как на ладони, что рядышком
стоит некто и смотрит и все ему про тебя известно, -знать это и ничего не
видеть, и некуда деться... Сами, сами виноваты. Научились, наоткрывали,
насигналились в белый свет, и теперь вот - будьте любезны расхлебывать. Кто
неволил-то? Да никто. Зуд неволил. А теперь вот оказываешься на своей
собственной планете, в своем доме на положении той же подопытной козявки:
захотят - покажут тебе фокус, захотят - отключат. Сперва, значит, с
козявкой управятся, потом возьмутся за тебя самого, за высшего, прокрутят,
развернут во всю ширь, от пращуров до финиты, и станет им ясненько, как там
с тобой было и как будет, и годен ли ты к употреблению...
Справедливости ради надо сказать, что за последнее время наши
премудрые и так, слава богу, поутихли.
Никто уже без оглядки не распинается о вселенском добре, о так
называемом "благоприятном отношении к нам неизведанного", будь то космоc
или что иное. Теперь-то, по крайней мере, сообразили, что если он
когда-нибудь и произойдет, этот самый контакт, то результат может оказаться
разный, всякий, а не вот такой конкретно, преимущественно, конечно,
приятный, раз нам так хочется. Нам, добрякам. Поистине: не таи зла я а
другого, но не таи и зоркости, Впрочем - дальше.
IX
Итак, Маленькая Дафния вспомнила про Платиновый Обруч. А на Другой
день, когда подружка, оставшаяся доброжелательницей, пошла проведать и
успокоить ее, жилье оказалось пустым. Слух об этом разошелся по всему
водоему, пропавшую стали искать, обшарили все укромные местечки, но так и
не нашли. И решили, что бедняжка либо покончила с собой и затонула, либо
запряталась куда-нибудь, чтобы умереть голодной смертью, Тут началось
смятение, многих стала грызть совесть, посыпались взаимные упреки в
жестокосердии. Особенно досталось законнице, которая первой предложила
наказание молчанием - теперь ей ставили в вину то, за что вчера
превозносили: честность ее объявлялась заносчивостью, решительность -
нахальством. И в конце концов "Закон о наказании молчанием" был отменен
навсегда. И спали дафнии в эту ночь плохо: каждой мерещилось, что именно
она виновата в гибели Маленькой Дафнии.
А через день неизвестно откуда нагрянул громадный и страшный Черный
Жук и сожрал охаянную накануне законницу, а потом - ту самую соседку, что
ущипнула Маленькую Дафнию" А еще через день, к великому ужасу дафний,
появился второй Черный Жук, и начались, как говорится, беды великие...
Однако, хотя Посвященный и останавливается очень подробно на этих
бедах, нас пока что интересуют другие сферы.
Нет смысла рассказывать, как обладательница тайны достигла дна водоема
(повторить опыт Старой Дафнии не составляло, знать, большого труда) и
отсыпалась у Платинового Обруча. Только была она уже не коричневой
Маленькой Дафнией, а большой Белой Рыбой.
Проснувшись, она увидела в Обруче свое отражение и осталась довольной.
И без сожаления вспомнилась ей лужа под пнем, вспомнились блошки-дафнии, их
мелкие дела, мелкие страстишки - вся их мелкая-мелкая жизнь...
Белая Рыба покружила возле Обруча, опробовала свои плавники и хвост и,
довольная и гордая, поплыла по течению, и ее понесло в неизвестные страны.
Она побывала в огромных водоемах, где богатейшая растительность и
такой разнообразный и причудливый мир новых сородичей, что невозможно было
не изумляться порой, когда встречалась какая-нибудь уродина, которая
оказывалась тоже рыбой и с которой по неписаным подводным законам надо было
поздороваться.
Она узнала пресные и соленые воды; больше ей понравилось в пресных -
здесь, к тому же, было и спокойнее. Самым же лучшим местом оказывался
укромный уголок где-нибудь в стоячей воде, где камыши и тина, где тень и
чуть-чуть припахивает болотом. Надо сказать, что приличия требовали
пренебрежения к подобным закоулкам, но что поделаешь с натурой? Когда ее
видели здесь свои, она делала вид, что заплыла сюда случайно; а если была
одна, то блаженствовала, наслаждаясь тишиной и сумраком, или охотилась за
всяким мелким сбродом - постоянными обитателями этих мест: жучками
личинками, паучками. Особенно же она отличала дафний - они тут были не
коричневыми, но это не меняло дела: Белая Рыба терпеть не могла эту
шныряющую бестолочь, этих убогих мельтешащих тварей, которые и плавать-то
как.следует не умели. Она их пожирала сотнями, и не потому, что была сверх
меры прожорлива, - ее непереносимо раздражал их вид.
Время от времени она наведывалась к Платиновому Обручу; она мучительно
соображала, чего бы потребовать у него, но дальше обильной и вкусной пищи
ни до чего не додумывалась.
От Обруча к населенным водоемам вел узкий и темный коридор, а Белая
Рыба так растолстела, что уже еле протискивалась сквозь него, и потому
догадалась попросить Обруч переместить самого себя в одну из ее любимых
заводей, где было особенно тихо и затененно.
Другие рыбы не любили сюда заплывать, то есть Платиновый Обруч
оказался и под рукой, как говорится, и надежно скрытым от посторонних глаз.
Сколько бы длилась такая ее жизнь, сказать, конечно, трудно. Но
однажды она наткнулась на Щуку, которую видела в первый раз, и, разглядев
хищный и голодный блеск вражьих глаз, кинулась прочь, не разбирая дороги, и
Щука долго преследовала ее, лязгая челюстями и издавая жуткий свист, от
которого мутилось сознание.
Наконец, преследовательница отстала, но тут вдруг появились две выдры,
которых Белая Рыба также видела впервые. Она почувствовала, что это - тоже
враги, и, собрав последние силы, нырнула в глубину и мчалась вниз, пока
прямо-таки не врезалась в дно. Вокруг были сумерки - так глубоко она еще не
забиралась. Полежав на иле, Белая Рыба кое-как отдышалась и стала, держась
тени и зарослей, двигаться к дому. Но несчастья не оставляли ее: она
заблудилась.
Не будем задерживаться на всех колдобинах ее путешествия. Выбирать
верное направление ей помогали подслушанные разговоры других обитателей
подводного царства; иногда она даже отваживалась расспросить о дороге. Но
главное-то, главное: она ведь понимала язык дафний, не могла его позабыть,
как ни старалась, и теперь он ей ох как пригодился. Дафнии, известно,
болтливы: вечно у них какие-то диспуты и обсуждения, вечно - сплетни и
кривотолки о таинственных водах, необычных происшествиях и прочем вздоре; и
в большинстве-то случаев они не имеют ни малейшего представления о самом
предмете разговора. Белая Рыба незаметно пристраивалась где-нибудь вблизи и
внимала, и таким манером узнавала много полезных пустячков.
Выслушав очередную дискуссию, она употребляла участников в пищу и
плыла себе дальше. Раз, например, дафнии разглагольствовали о том, что,
дескать, где-то в неведомых краях живут-де тоже дафнии, но, видите ли,
коричневой окраски. Живут они, значит, в луже под пнем - представляете
себе?! - и, вроде приходится им туго: переводят их два лютых Черных Жука,
уж совсем, бедных, мало осталось. И так далее и тому подобное...
Белая Рыба слушала, и что-то ей припоминалось - что-то не особенно
приятное. И чтобы не расстраиваться, она набросилась на шумное собрание и
проглотила его в целом.
В другой раз она заметила жука, который ей очень кого-то напоминал.
Она и его съела, но он оказался на редкость жестким и безвкусным.
Так она, в конце концов, и добралась до своей заводи.
X
Платиновый Обруч был на месте. Он ослепительно сиял, а вокруг
столпилось такое количество зевак, что вода прямо-таки кипела. Заметив
Белую Рыбу, они в панике стали разбегаться; она врезалась в самую гущу,
оглушительно чавкнула, выпучила глаза и так ахнула хвостом, что черная муть
поднялась густым облаком, и в нем, как в преисподней, исчезли все
любопытные. Не теряя времени, Белая Рыба подплыла к Обручу, потерлась об
него и произнесла:
- Хочу быть Быстрой Выдрой!
И тотчас стала ею.
Нет, она не захотела превратиться в Шуку - есть существо, которого и
Шука боится, и то существо - Выдра.
С этого часа началась полоса удивительных превращений бывшей Маленькой
Дафнии По мере того как она становилась сильнее и совершеннее, сильнее и
совершеннее становились ее желания. Жизненный ее опыт непрестанно
обогащался, копились знания, крепнул ум. Переходя из одного вида в другой,
она, само собой, запоминала языки, повадки и пристрастия и таким образом
оказывалась все более грозным противником низших видов, из которых вышла.
Да и для своих-то она была не менее опасной, потому что знала больше,
думала шире и, значит, была умнее их.
Первый вывод, который она сделала после нескольких превращений, был
таким: у каждого есть враг, более сильный и лучше устроенный; но и у этого
врага есть свой враг, и у того - свой, и где предел - неизвестно.
И второй вывод сделала бывшая Дафния: желания бесконечны - достигнув
одного, немедленно хочется другого, нового, и это также беспредельно. Когда
открывалось, что кто-то сильнее ее, она немедленно занимала его место. Она
не только не желала зависеть от кого-либо или кого-то страшиться - она уже
не мирилась и с равными себе.
А вот и третий вывод: невозможно вообразить ничего более жалкого и
убогого, чем та Старая Дафния, которая первой нашла Платиновый Обруч...
Она поочередно перебывала в роли Грозной Змеи, Мрачной Пантеры,
Свирепого Вепря, Хмурого Волка и в других ролях. Потом, наконец,
превратилась в Несокрушимого Медведя, потому что в тех краях не было более
солидного и грозного. Но лишь первое время она испытывала удовольствие от
положения Несокрушимого.
Ведь если и Медведь - предел, то это очень скучно. Что бывает за
пределом?...
Так он, царь леса, и бродил по горам и долам, и не давала ему покоя
мысль: что дальше?
XI
Трое ноблов, сообщает нам далее очарованный Посвященный, невозмутимо
смотрели на экран.
- Кай-ая алогичная эволюция, - сказал наконец Первый. - Нет, это не
наши лоны, ничего даже отдаленно похожего.
- Что мы уже отметили, - отозвался Второй.
- Ты, следовательно, считаешь, - обратился Наставник к Первому, - что
если бы это были наши лоны или подобные нашим, то они эволюционировали бы в
нас?
- Да, не предполагал, что старик Спиу так связал тебя, - весело
заметил Второй.
Первый смутился.
- Давно... В первые годы Студии... Словом, тогда я тайно раскрутил
лонов. Наставник! Они вымерли! Наши лоны вымрут!
- Очевидно, ты пользовался несовершенным, ученическим эвольвентором, -
спокойно проговорил старший. - Это так?
- Да... Несколько стадий промелькнуло... Я знаю - я не смел... Но
такой результат... Вымирание!.. Я готов искупить...
- Специфические токи планеты Хи, на которой ты не успел еще
адаптироваться, внушают порой преувеличенное чувство вины.
- Специфические токи Хи, - словно эхо, отозвался Второй.
Первый опустил голову...
На экране брел по лесной чаще лохматый черный медведь; он был
сумрачным и скучным. И вдруг появилось живописное озеро, покатый
травянистый бережок, солнечное небо, и на берегу - три существа.
Был полдень. Существа сидели кружком, пили что-то, любовались природой
и беседовали. Это были существа мужского пола.
Один пил чай с черничным вареньем и утверждал, что все в мире покоится
на инстинктах, ибо инстинкты непреходящи.
- Отседова что выходить? - спрашивал он. - Что и как? А то выходить,
что невозможно про инстикт сказать, что ентот вот, значить, хороший, а
ентот - тьфу. Потому оны, как один, либо хорошие усе, либо - никуды.
Другой пил чай с медом и ни за что не соглашался с такой постановкой
вопроса.
- Эфта твоя консепция неправильная. Как говорится, во всей своей
полноте. Тут же, к примеру, ежлнф потвоему, то как раз получается, что усе
усем можно. Так? Так. А как же так-то можно? Эфти самые, как ты говоришь,
истинты нельзя пущать на самотек. Вот, возьмем, баба у меня...
- Иови энд бови! - воскликнул третий из приятелей. - Короли и капуста!
Все верно. - Он был самый худой и старый, и самый невзрачный из троих; он
пил чай, подливая в свой стакан что-то из фляжки, которую доставал из
внутреннего кармана, и прятал обратно. - Иови энд бови.
- Вишь? - сказал тот, что пил с медом. - Поддeрживають меня. Ежлиф для
пользы, как говорится, обчества, то надоть эфти инстинты поделить. Которые
полезные - туды, - и он поставил свой стакан перед худым, - а которые
бесполезные или, как говорится, вредоносные, эфти пущай идуть сюды. - И
стакан худого стал перед оратором, и тот сразу солидно отпил.
- А хто тебе доложить-то, какой инстикт пользительный, а какой
хреновый? - усмехнулось черничное варенье.
- Дык глядеть, глядеть надоть! - загорячился мед. - Глядеть! А как же?
Хорошему - пожалуйте, просим. А который худой - стоп, хенде хох. А то один
эфтот натуральный хавус выйдеть. Баб вон распустили...
- Отдай мой стакан, - сказал худой и заплакал.
Уличенный обиделся, сказал, что манипуляция со стаканами нужна была
для наглядности, отпил еще немного, затем восстановил статус кво и угрюмо
продолжал: - Байам волю дай, им дай волю...
- Воля, - все еще всхлипывая, продолжал худой. - Воля. Инсургенты.
Иови энд бови.
- Ну а мужикам ее дай? - спросил виновник спора. - Дай им, и что
выйдеть?
- А на что она мне? На кой? Куда я пойду? А баба пойдёть, ону не
удержишь...
- Воля! - еще раз повторил худой, уже успокоившись, и лег на спину, и
добавил облегченно: - Вон у кого воля! Вон он! Орел-батюшка. Парит себе!
Поглядывает! Просторно наверху. И ни до чего нашего дела нет. Это - воля! -
И, закончив, он тут же уснул мертвецким сном.
- Ты яво не забижай, - сказало черничное ренье. - Высокого полету
бывши.
- Бывши да сверзившись, - мстительно усмехнулся мед.
- Ты за им, как за каменной стеной, сидевши.
- А ты?
- Я молчу.
- Ежлиф какие молчать, оны не подзуживають.
- Хто подзуживаить-то?
- А про истинты хто начавши? Думаешь, я не понявши? Истинты! Оны-то
яво и доконавши. А за им и нас с тобой.
- Ты меня с собой-то не ровняй!
- Ох-ох, цаца!
- Это паскудство, коллега! - оскорбленно преобразилось черничное
варенье. - Я ведь сознательно начал совершенно посторонний разговор, чтобы
отвлечь его от мыслей о собственном падении, а вы...
- От паскуды слышу, коллега, - не остался в долгу мед. - Вы не устали
оплакивать себя, я знаю. И вам не терпится кого-нибудь обвинить в своих
неудачах.
- Это вы неудачник, а у меня изобретения есть!
- Какова же цена вашим талантам, если вы держались только благодаря
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг